Жена винодела
Пройдя через зал в кухню, а затем во внутренний холл, подруги поднялись по лестнице в квартиру, располагавшуюся над рестораном. Эдит подождала, пока Инес закроет дверь, и лишь после этого повернулась к ней – глаза совершенно круглые, а лицо белее мела.
– Что ты здесь делаешь, Инес?
Потрясение Инес сменилось возмущением:
– А ты что? Развлекаешь немцев? Даже разговариваешь с ними по-немецки?
Лицо Эдит дернулось:
– Иначе пришлось бы закрыться, а мы не можем себе это позволить.
– Боже мой. – Инес покачала головой. – Вы с Эдуаром, – она перешла на шепот, – коллаборационисты? – Это не укладывалось у нее в голове, но никакого другого объяснения она не могла себе представить.
– Нет! – Эдит взяла ее за руку. – Но разве у нас есть выбор? Разве ты не видишь?
– Я вижу, что ты служишь врагу.
– Ну, а лучший способ побить врага – это стать его другом, разве не так?
– Что ты говоришь?
– Так зачем ты все-таки приехала, Инес?
Инес стало обидно: совсем недавно ее бы приняли в этом доме без вопросов.
– Повидаться с тобой, Эдит.
Эдит стиснула ее руку:
– Пожалуйста, побудь тут, пока не закончится обслуживание. Тогда мы с Эдуаром все тебе объясним.
Инес уселась ждать на потертый синий диван, но вскоре ее веки отяжелели и она не заметила, как задремала. Когда Эдит потрясла ее за плечо, шел уже двенадцатый час – ресторану следовало закрыться намного раньше.
Открыв глаза, Инес увидела, что Эдит сидит рядом с ней на диване, а Эдуар – в кресле напротив.
– Инес, – Эдуар хмуро смотрел на нее и не стал дожидаться, пока она полностью придет в себя. – Вас кто-то послал?
– Меня? Да мне собственный муж бутылок в руки не дает – слишком я неловкая и неосторожная. И вообще ненадежная. Он не говорит этого вслух, но я знаю, что он так думает. Так что нет, Эдуар. Никто меня не посылал.
– Тогда почему вы здесь? – Губы Эдуара сжались, а ниточка усов над ними показалась Инес еще тоньше, чем в прошлый раз. Да и в остальном он, пожалуй, выглядел иначе: зализанные назад волосы, бледная кожа, черный костюм делали его почти карикатурой на французского метрдотеля.
– Мне… – Инес взглянула на Эдит, – мне надо было повидать подругу. – Теперь она заметила, что Эдит тоже переменилась: кожа бледнее, чем прежде, волосы короче, ногти обкусаны до мяса. – Но я не ожидала найти у вас полный зал нацистов.
Эдуар и Эдит переглянулись.
– Я должна ей сказать, – тихо проговорила Эдит.
– Я против. – Эдуар опять пристально посмотрел на Инес.
– Что сказать? – спросила Инес, хотя с тем же успехом могла и промолчать.
– Мы можем ей доверять, – сказала Эдит Эдуару. – Я в этом уверена. Она никогда меня не выдаст. Она моя лучшая подруга.
Эдуар нахмурился, смерил Инес еще одним долгим взглядом и повернулся к Эдит.
– Хорошо. – Он поднялся и кивнул Инес. – Я устал за день. Иду спать. – И, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
Наступила тишина, и Эдит медленно повернулась к Инес. Женщины долго смотрели друг на друга, и Инес сказала себе, что не заговорит первой.
– Ты слышала о Жаке Бонсержане? – резко спросила Эдит, нарушив молчание.
Инес нахмурилась:
– Он учился с нами в школе в Лилле?
– Нет. – Эдит опустила глаза и взглянула на свои руки. – В ноябре он был с друзьями в Париже, и немецкий офицер, очень пьяный, налетел на них и схватил одну из женщин в их компании, новобрачную, у которой накануне была свадьба. Муж бросился ее защищать, ударил немца, сбил его с ног и убежал. Бонсержан остался и попытался помочь немцу подняться.
– Боже! Ты знаешь этого месье Бонсержана?
– Нет, никогда его не видела. Пожалуйста, не перебивай, слушай дальше. На допросе Бонсержан отрицал, что ударил офицера, а назвать имя друга отказался. Через несколько недель его приговорили к смертной казни.
– Решили попугать?
– Нет. За два дня до Рождества приговор привели в исполнение.
Инес тяжело сглотнула. Зачем Эдит рассказывает ей такие вещи?
– Но… это ужасно.
– Для многих из нас, тех, кто молчал и старался не вмешиваться, это стало поворотным моментом. – Эдит встретилась взглядом с Инес. – Инес, я могу тебе доверять?
– Эдит, мы как сестры.
– Знаю. Знаю. – Эдит снова принялась рассматривать свои руки. – Понимаешь, Инес, мы с Эдуаром поняли, что не можем оставаться в стороне и ничего не делать. Дальше стало еще хуже. Ты слышала о немецком офицере, который был убит в парижском метро в прошлом месяце? Немцы не сумели поймать убийцу и в отместку расстреляли трех человек, выбранных наугад.
– Что?
– Как вижу, ты не слушаешь Би-би-си.
– Это запрещено. – На самом деле Инес вообще не следила за новостями, даже за теми, которые распространяли немцы: все это было слишком удручающим. Что еще она пропустила?
Эдит грустно улыбнулась:
– Как говорил маршал Фош, побежденные отступают перед победителями только потому, что пали духом и не верят больше в победу, только потому, что их моральное сопротивление подавлено. Если мы примем то, что делают с нами немцы, Инес, это будет началом конца. Мы должны дать отпор.
– Отпор? Но что мы можем сделать? Власть у немцев. Лучше просто опустить голову и…
– И что? – прервала Эдит. – Позволить им убивать невинных людей?
– Но это единичные случаи.
– Не обманывай себя, это последовательная политика. Как и законы правительства Виши о евреях. Ты понимаешь, что поставлено на карту?
– Конечно. – Но на самом деле Инес растерялась. Что она – или Эдит, или даже Эдуар – может сделать, чтобы остановить войну?
– Тогда тебе должно быть ясно, почему мы не могли оставаться безучастными. – Эдит наклонилась вперед и обеими руками схватила руки Инес. – И если ты кому-то скажешь об этом хоть слово, нас с Эдуаром арестуют и, возможно, даже убьют.
– Хоть слово о чем? Эдит, ты меня пугаешь.
Эдит молчала, пока Инес не посмотрела ей прямо в глаза, после чего заговорила, медленно и четко:
– Подруга, мы сопротивляемся. Мы сражаемся за Францию.
– Но ведь вы, – Инес моргнула, – обслуживаете немцев! Разве это сопротивление?
– Вино развязывает язык. – Эдит отпустила руки Инес и откинулась назад. – А это значит, что немцы иногда разбалтывают секреты. Мы улыбаемся, стараемся им всячески угождать, и всегда – всегда, Инес, – прислушиваемся к тому, что они говорят.
– Но кому вы передаете эти секреты?
Эдит откинулась на спинку кресла и взглянула на Инес:
– Чем меньше подробностей ты будешь знать, тем лучше.
Инес почувствовала укол разочарования: подруга, как и Мишель, доверяла ей лишь отчасти. Эдит поднялась и зевнула:
– Я устала за день, Инес. Уверена, что и ты тоже. Пошли спать? В твоей старой спальне все как раньше. Увидимся утром.
– Но…
– Тогда и поговорим. – И Эдит вышла.
Той ночью Инес долго не могла заснуть. Она лежала в кровати, где спала до того, как она вышла замуж за Мишеля, и глядела в потолок, ощущая себя одинокой как никогда. Приехала поделиться с Эдит сомнениями насчет себя и Мишеля и спросить у нее совета, а подруга оказалась вовлеченной в дела, гораздо более важные и опасные, чем Инес могла вообразить. На этом фоне ее личные проблемы выглядели глупыми, ребяческими.
Проваливаясь в беспокойный сон, она спрашивала себя, почему Эдит решила сопротивляться, а ей, Инес, всего лишь хочется жить так же, как до войны. Не совершает ли подруга ошибку? Или ошибается Инес, считая, что не обязана защищать Францию? Но в одном Инес была уверена – что сохранит тайну Эдит. Иначе какая же она подруга?
Глава 10
Сентябрь 1941
Селин
Ранним утром следующего дня Тео и Мишель отправились на виноградник Кло-Ванье в ближней деревне Экей наблюдать за первыми часами сбора урожая. Инес еще была в Реймсе, поэтому их повез старый винодел Анри Бове, ветеран Великой войны, когда-то друживший с отцом Мишеля. Селин тоже хотела ехать, но Тео ее не поддержал, а Мишель стал отговаривать. В последнее время он то и дело повторял, дескать, ей безопаснее оставаться дома. Селин и сама все понимала, но невозможность отлучиться с территории «Мезон-Шово» тяготила ее все больше. Прошел почти год с выхода первого «Статута о евреях» и три месяца с выхода второго, по которому евреям запрещалось заниматься банковским делом, операциями с недвижимостью и многим другим, а местные власти получали право помещать их в лагеря для интернированных за нарушение новых ограничений. Формально Селин по-прежнему считалась христианкой, но все понимали: петля затягивается все туже.