Единая теория всего. Том 4 (финальный). Антропный принцип, продолжение
Всех сдал подлец дядя Валя Хоппер. Ранним утром в четверг, едва очухавшись после нашего ночного совета, он сразу же позвонил по номеру, указанному на всех расклеенных по городу листовках о розыске, – и был внимательно выслушан, а после и доставлен на Литейный, 4, где в присутствии товарища Жвалова и еще нескольких высоких комитетских чинов в мельчайших подробностях изложил содержание разговора с бывшими соседями по квартире, не забыв при этом отметить руководящую роль капитана уголовного розыска Адамова в планируемом заговоре.
– Он же с нами водку пил. Приглашал всех вместе в дом отдыха поехать. «Бессмертный Ленинград» пел. Сука.
Пузатая фарфоровая солонка подпрыгнула, звякнув, и опрокинулась набок. Несколько белых сухариков выскочили из розетки и рассыпались по клетчатой скатерти. Глаза защипало слезами – видимо, слишком сильно саданул кулаком по столу.
– Вы все-таки романтик, Виктор Геннадьевич, – вздохнул Кардинал. – Ну какая разница, кто и что пел или пил? Если уж на то пошло, я совершенно уверен, что этот ваш дядя Валя вполне искренне веселился, выпивал, поддерживал вокалом и даже в дом отдыха приглашал – просто наслаждался общением и моментом. Только он, простите за грубость, барыга. Ему это ваше товарищество, взаимовыручка и прочая гуманистическая дребедень не близка, у него другие ценности. Вот он приехал домой, обдумал все, и, как разумный человек, решил, что ему, с его-то бизнесом на контрабанде из Финляндии, куда полезнее сдать вас и через это приобрести у Комитета бессрочную индульгенцию на все свои мелкие по сути прегрешения. Так что вам не его винить нужно, а себя, что вы, Виктор Геннадьевич, с вашим-то опытом общения с подобного рода публикой, решили довериться жулику и спекулянту на том только основании, что он ваш бывший сосед.
– Еще и четыреста рублей взял, скотина.
– Деловой человек. – Кардинал кивнул, как мне показалось, едва ли не одобрительно. – Копеечку нажил. Нигде своего не упустит. А вы, дорогой мой товарищ Адамов, если не хотите постоянно чувствовать себя дураком, прекращайте быть идеалистом. Не мальчик уже, право слово.
– Почему нас сразу там же в квартире не задержали?
– Потому что разговоры – разговорами, а дела – делами. Если бы вас всех скрутили на Лесном, то сложно было бы доказать предметную причастность каждого в содействии бегству за границу находящихся в розыске лиц – а товарищ Жвалов любит точность и аккуратность в том, чтобы каждый получил по заслугам сполна. Всем сестрам, так сказать, по серьгам. Оставшихся в квартире женщин – Евгению Ильиничну, Зинаиду и эту… как ее… Людмилу, кажется, арестовали сразу же после того, как вы с Яковом Алексеевичем отбыли на его машине в сторону Верхне-Черкасово. Отца и сына Чечевициных сняли с поезда по прибытии в Выборг; Георгия и Давида Деметрашвили задержали в нескольких километрах от «зеленой стоянки»; так же собирались поступить и с вами – но тут вмешалось то, что люди подполковника Жвалова считают случаем, но в чем я склонен видеть нечто большее. По словами преследовавших вас оперативных сотрудников, внезапно появившийся – и так же внезапно, кстати, исчезнувший – самосвал отправил «Запорожец» в кювет, едва не столкнул с дороги их самих, а когда они подбежали к лежащему в канаве автомобилю, то оказалось, что там находится только водитель, неуловимый же капитан Адамов снова исчез – предположительно, скрылся под покровом ночной темноты в окрестных лесах. Их, кстати, прочесывали с собаками двое суток, водолазы даже дно водоемов обшарили – безуспешно, как вы понимаете.
– И где теперь… все?
– В тюрьме, конечно, где же еще! – удивленно развел руками Кардинал. – С одной 64-й статьей [1] на всех, если еще что-то дополнительно не инкриминируют. Наказание вплоть до высшей меры, как вам известно. Ну, до этого, скорее всего, не дойдет, но лет по десять можно гарантировать с уверенностью.
Я действительно чувствовал себя полным дураком; я и был дураком, и вопросы мои звучали один глупее другого, но я все же снова спросил:
– Ничего нельзя сделать?
– Нет, – отрезал Кардинал. – У меня особое положение в Комитете и широкие полномочия, но отобрать у контрразведки арестованных в такой ситуации труднее, чем вырвать кость у голодного добермана. И дело не сделаешь, и без руки останешься. Как вы себе это представляете? Что я попрошу Жвалова отпустить взятых с поличным подозреваемых в государственной измене только потому, что они славные люди и за них ходатайствует главный подозреваемый, капитан Адамов, который, кстати, в бегах и сдаваться, насколько я понимаю, не собирается? Это уж ни в какие ворота. В другой ситуации я, может быть, и придумал что-то, но не сейчас. Эти восемь человек – единственное, что есть в настоящее время у Жвалова, и он чрезвычайно этим обстоятельством раздосадован. Он ведь собирался поймать крупную рыбу: сбежавшего или похищенного ученого, ключевую фигуру важнейшего оборонного проекта, и предположительную вражескую шпионку, а наловил только полное ведро пескарей – военного пенсионера, машинистов локомотива, пару врачей, фабричную нормировщицу и двух домохозяек. И как ни крути, но на организованную шпионскую сеть эта компания никак не тянет. Теперь ученый мертв, его спутница тоже, и даже причина смерти неизвестна – экспертиза ничего не дала, так что остается только гадать и сторожить трупы в холодильнике, в ожидании неизвестно чего, может, новых озарений у патологоанатомов и криминалистов.
Я немного подумал.
– Опознание было?
– А как же! Мама Ильинского приезжала. Говорят, сцена была душераздирающая, насилу привели в чувство. Даже суровые судебные медики разрыдались, как дети. Личность девушки достоверно установить не удалось, но и ее нашлось кому опознать – коллега Ильинского, некто Гуревич, помните? Так что сомнений никаких нет, увы. Жвалову самому впору навзрыд реветь. Непруха какая-то, иначе не скажешь. И ведь все вроде делает правильно человек, но нет: вскрыл летом предателя в Министерстве – а тот удавился, не выдав вражеского связного. Взял под охрану секретных ученых, к Гуревичу в семью своего человека внедрил…
– Дядя Володя?
– Ага, дядя. Володя. Опытнейший сотрудник, между прочим. Но и тут беда: один из охраняемых исчезает при обстоятельствах, которые кроме как дикими не назовешь. Вроде опять справился, выследил, спланировал все по уму – и бац! Один мертвый, другой ополоумел, на оборонном стратегическом проекте можно крест ставить, резидентура супостата не выявлена, невесть как связанный с этим капитан милиции в бегах, а тут еще эти убийства в НИИ, где работал Ильинский…Что, про это вы тоже ничего не знаете?..
У человеческой способности удивляться есть пределы, да и само понятие удивительного для каждого свое. За последние несколько дней я увидел, узнал и пережил столько, сколько вряд ли видел и переживал кто-то из рода человеческого до меня, исключая разве что библейских царей и древних пророков, ну, и того бразильского фермера, которого похитили инопланетяне, цинично надругавшиеся над ним на борту своей «летающей тарелки» [2], – а поразило меня всего больше не какое-то из надмирных чудес, а предательство гнусного Хоппера. Невозможно несколько дней кряду только и делать, что ходить с раскрытым от изумления ртом, как деревенский мальчишка по ярмарочному балагану – и потому новость про убийства я выслушал скорее с мрачным профессиональным интересом, нежели с удивлением.