Пакс. Дорога домой

Движение продолжалось вниз, на луг. Но сверху не разглядишь, кто там, видна только дорожка из подрагивающих веточек и травинок – значит, преследователь слишком мал и не опасен для лиса. Может, не в меру храбрый кролик. Или скунс неуклюже ковыляет на вечернюю охоту.
Тут существо выбежало на россыпь мелких камней – Пакс помнил, вчера ночью он тоже пересекал эту голую, совсем без травы, каменистую проплешину.
Он подскочил, охваченный буйным страхом и одновременно радостью. Во весь опор понёсся он по склону вниз, перемахнул ручей – и, задыхаясь, подлетел к своей дочери.
Когда он возник рядом с ней, малышка остановилась. Села. И подняла голову, словно ожидая нежного приветствия. Ты ушёл от нас.
Пакс осмотрел дочь от носа до кончика хвоста. Она пропылилась насквозь, и её сердечко билось часто-часто, но никаких повреждений на ней не обнаружилось. Он поднялся во весь рост, выставил уши торчком и вытянул хвост. Ты не должна была идти за мной. Он напомнил ей, что приказ был – ждать и слушаться матери.
Она покорно прижалась к земле. Ты ушёл далеко.
И положила мордочку ему на лапу.
Пакс предупредил её об опасностях, с которыми может столкнуться маленькая лиска, пускаясь в путь в одиночку, – этих опасностей великое множество; упрекнул за непослушание. Пока он её вразумлял, дочь лежала неподвижно и была сама кротость.
Наконец Пакс сел, чтобы она поняла, что прощена. Её глаза были закрыты. Тогда он лизнул её в щёку. Лиска засопела и перевернулась на бок.
Пакс поднял её. Когда, прыгая с уступа на уступ, он возвращался на свою лёжку под упавшей сосной, дочь раскачивалась у него в зубах – но не проснулась. Он пристроил её в развилке упавшей смоляной сосны – она не пошевельнулась. Даже когда он сам обернулся вокруг, уложив подбородок поверх её ушек, она только муркнула во сне.
Пакс обвил её хвостом. Когда она отдохнёт, он отведёт её домой, в логово. И прикажет ей ждать, и будет строже. Но сейчас он может только её защищать.
 
14

В первый день прошли всего шесть миль, но это были неслабые шесть миль: продирались втроём сквозь заросли кошачьего шиповника, карабкались вверх-вниз по скалистым уступам, всякий раз, когда берег по одну сторону оказывался непроходим, перебирались вброд на другой – и всё это с тяжеленными рюкзаками.
У Питера в рюкзаке, кроме одежды и походного снаряжения, лежала картонная коробка с прахом отца, которая постукивала о спину при каждом шаге – Питер представлял, что это одобрительное похлопывание.
Они встали на рассвете, до первой точки отбора проб шли четыре часа, не останавливались и не переговаривались. Река рядом бежала торопливо и шумела так сильно, что слов всё равно никто бы не разобрал. Но идти было тяжело, так что и сил на разговоры не оставалось, Питера это устраивало. Впрочем, кое-что о своих товарищах он всё же успел узнать.
Он заметил, что Джейд шла легко, легче, чем он или Сэмюэл; она перепрыгивала препятствия не глядя и при этом каждый раз что-то бормотала, как будто это была игра, в которую она играла сама с собой. Иногда она останавливалась – Питер скоро научился прослеживать её взгляд и всякий раз видел что-то, что было бы жалко упустить: вот иволга, такая яркая на фоне тёмного леса, что её пёрышки вспыхивают язычками пламени; вот капельки речного тумана мерцают в паутине, как алмазики; а вот розовые поганки, словно выросшие прямо из сказки. Зато Сэмюэл идёт как машина, не отвлекаясь, не отклоняясь от тропы ни на шаг.
Один раз, когда они пересекали затопленную низинку, Питер догнал его и схватил за руку.
– Постой-ка! Точно в таком же месте я сломал ногу, – сказал он. – Тут могут быть скользкие корни, их не видно под этой жижей. – Он вытащил из рюкзака дождевик и кинул на тропу. – Так будет безопаснее. Ничего, вечером ополосну в реке.
В первой точке они разложили полевой стол и выставили оборудование. Сэмюэл начал объяснять, как правильно маркировать взятые пробы, но Питер вдруг встал, насторожился.
– Дым?..
Джейд кивнула.
– Это другая команда Воинов Воды, они работают в долинах. Там текут загрязнённые ручьи, их русла заросли чужеродными растениями – проще говоря, сорняками. Ребята выжигают эти сорняки, а потом пройдут по руслу ещё раз и посеют местные травы, которые тут росли раньше.
Это хорошо, подумал Питер, что есть и другие команды, хорошо чувствовать себя частью общего дела, большого и важного.
Потом они тянули соломинки, кому какие пробы сегодня брать. Соломинок было три: вода из реки, вода из притоков, донные отложения. Справившись с работой, они перекусили бутербродами, собрали стол и оборудование и продолжили путь.
Какое-то время шли легко, под уклон, но тут впереди возникло неожиданное препятствие – оползень. Было ясно, что пересечь его поверху нечего и пытаться: только ступишь – съедешь вместе с камнями прямиком в воду.
– Нельзя, чтобы аналитическое оборудование намокло. – Сэмюэл озабоченно вглядывался в реку: в этом месте она была глубокая и узкая и сердито бурлила, огибая каменную осыпь. – Нет, не будем рисковать. Придётся возвращаться.
– Э-э… подождите. – Питер озирался, пока не увидел то, что надеялся увидеть.
– Что это ты так улыбаешься? – спросила Джейд.
Зайдя в рощицу деревьев с белыми стволами, Питер выбрал самое высокое дерево и начал взбираться.
– Берёзовый мосток! – крикнул он сверху, потом ухватился покрепче двумя руками за гладкий ствол, оттолкнулся ногами и повис.
Дерево наклонилось, ещё наклонилось, согнулось дугой над бурным течением – и мягко опустило его на другом берегу.
Питер разжал руки, ствол, отстрелив, опять встал прямо.
Джейд восхищённо зааплодировала: вот это класс! Потом она подтянула лямки рюкзака и тоже полезла по стволу наверх. Берёза перенесла её на ту сторону бережно и легко, будто понимала, что ей доверили особо ценный груз. Сэмюэл, когда подошла его очередь, сиял вовсю. А когда он вскарабкался на дерево и перелетел через реку, вид у него стал такой, будто он ровесник Питера – мальчишка мальчишкой.
И кое-что поменялось. Всю оставшуюся часть пути Питер чувствовал себя не обузой, не приблудным щенком, который увязался за двумя Воинами и путается под ногами, – нет. Теперь они все втроём шли как равные и вместе делали одно дело.
В следующей точке они опять брали пробы и записывали данные, а потом разожгли костёр – Питер нашёл поваленное дерево, нарубил дров. Скоро на огне уже булькала картошка с тушёнкой.
Питер сидел на камне спиной к огню и смотрел, как над рекой сгущаются сумерки. Над кронами деревьев взошла первая звезда, за ней ещё и ещё. Воздух был пропитан дымом, мхом, тайной. И было странно: все мышцы ноют от усталости, но ощущения обострены до предела. Питеру стало казаться, что он сливается с этим вечером.