Пакс. Дорога домой

Сэмюэл разложил еду и выдал каждому полную миску вместе с ложкой. Питер подсел к остальным. Джейд протянула ему кусок хлеба, потом сложила свой хлеб пополам и обмакнула в горячую подливу. Питер, подсмотрев, стал делать так же.
После еды Сэмюэл собрал посуду.
– Завтра будет полегче, – пообещал он. – Пройдём миль восемь, а то и десять… Зато твой «берёзовый мосток» сегодня – это что-то! Круто, чувак.
Хорошо, что темно, подумал Питер: не видно, как он покраснел. Он встал, расстелил свой спальник подальше от того места, где лежали вещи Сэмюэла и Джейд, и забрался внутрь. И повторил про себя: круто, чувак. И это сказал Сэмюэл, у которого, кажется, что ни слово – монета, а монетами он не разбрасывается. Вот бы это мог услышать дед, подумал Питер. И отец.
Питер поднёс палец к горлу и потрогал свою новую твёрдую выпуклость. Прошлым летом, когда голос у него только начал меняться и в любой момент мог соскочить на сип, это, конечно, бесило; но теперь ему нравилось, что голос звучит жёстче. И нравилось то, что́ это означает: он уже почти мужчина.
Он и правда за этот год стал жёстче и сильнее. Прошлой весной, когда он целый месяц ходил на костылях, у него на ладонях наросли мозоли, а на плечах – мышцы. Летом у Волы он трудился как настоящий фермер – натрудил себе мускулистую спину; потом полгода строил свою хижину, и его руки и ноги тоже здорово окрепли.
А когда он себя наказывал, круг за кругом, по многу раз подряд, ему иногда казалось, что и его сердце становится жёстче, твёрже. Как будто он проглотил камешек, а этот камешек взял и застрял у него в сердце, в самом центре пульсирующей мышцы.
Но чтобы выжить в одиночку, придётся стать ещё твёрже.
Питер притиснул кулак к груди, воображая, что его сердце и правда камень. И пусть. Пусть станет скалой.
 
15

При звуке человеческих голосов Пакс мгновенно проснулся.
Дочь спала, свернувшись клубочком меж его передних лап. Тихо, чтобы не разбудить её, он выпростал лапы, выполз из-под сосновых веток и стал смотреть на дно долины. Утреннее солнце лилось на выжженный луг. Внизу ни ветерка, ни людей. Но откуда-то снова донеслись их голоса.
Лис поднялся на гребень, чтобы заглянуть в северную долину, из которой он сюда пришёл, – и увидел. Те же вчерашние люди, в ярко-зелёных жилетах, стояли вместе у ручья. Они подняли с земли большие железные банки и пошли с ними вдоль русла – двое с одной стороны и двое с другой. Иногда они наклонялись, подносили к траве маленькие язычки пламени, потом шли дальше на запад и опять наклонялись, опять поджигали. Огонь потрескивал, подскакивал и медленно катился по обе стороны от ручья, перерезая им с дочерью путь домой.
Пакс поспешил обратно к смоляной сосне и разбудил маленькую лиску. Он отвёл её наверх, на гребень, и лёг рядом. Огонь. Запоминай, как пахнет.
Лиска нюхала, запоминала, щурила глаза в клубах дыма.
Беги от него. Огонь всегда голодный, даже если люди его приручили, как сейчас.
Она распахнула глаза, снова осмотрела долину. Это – люди? Кажется, её удивила яркость их окраса.
Им не надо прятаться. На них никто не охотится. Но люди не всегда зелёные. Пакс вспомнил, как Питер иногда менял свои разноцветные оболочки по нескольку раз в день. Людей невозможно узнать по окрасу. Они могут сбросить с себя верхний слой, когда захотят.
Дочь уползла поглубже под его передние лапы. Опасно.
Люди опять сгрудились у ручья вместе и наблюдали за огнём. За тот год, что Пакс прожил на свободе, ему не встречались другие лисы, которые бы любили человека, как он любил Питера. Но почти все лисы, не раз убеждался Пакс, научились приспосабливаться к жизни рядом с человеком, извлекая пользу из соседства. Тот безмерный ужас, что испытывала перед людьми Игла, был необычен, но объясним: из-за людей у неё нет родителей и сестры; из-за них она потеряла свой пушистый хвост, а её брат, выбежав на Мёртвый Берег, потерял заднюю ногу.
Игла будет учить щенков всему, чему научилась сама.
Опасно, согласился он. Нельзя приближаться. А теперь нам надо уходить. Мы не можем вернуться назад по своим следам, там огонь. Но на востоке есть река. Мы пойдём по гребню, а потом спустимся к реке и доберёмся вдоль неё до самого дома.
Река?
Бесконечная вода, она несётся как большой ветер. Её путь лежит от водохранилища на юг к Широкой Долине и дальше, мимо. Мы дойдём до этой реки и свернём вверх по течению – к водохранилищу. И тогда огонь нас не догонит: он не может перебраться через воду.
Не может, в этом Пакс был уверен. В том месте, где больные войной взрывали землю, пламя каждый раз останавливалось у реки. Вода всегда побеждает огонь, поэтому огонь не забегает на её территорию.
Пакс шёл лёгкой рысцой. Дочь сначала не отставала от него, быстро-быстро перебирала маленькими ножками. Но ей приходилось карабкаться на камни, перескакивать через упавшие ветки, огибать кочки, которых Пакс даже не замечал, и она всё чаще останавливалась и принюхивалась, надеясь уловить запах чего-нибудь съедобного.
Почуяв кроличью нору, Пакс велел дочери затаиться и сидеть тихо, пока он будет охотиться. Когда он бросил перед ней кролика, она только понюхала добычу и выжидающе подняла глаза.
Он вспомнил, как Игла кормила щенков, и сделал так же: оторвал кусок мякоти с кроличьего брюшка и, хорошенько прожевав, выдал обратно. Малышка радостно проглотила мясную кашицу и потом ела и ела, пока её бока не раздулись.
Они опять двинулись в путь. Шли теперь медленнее, а когда солнце село, дочь спотыкалась уже на каждом шагу.
Пакс трижды пытался подхватить её зубами, чтобы перенести через препятствие, но она каждый раз негодующе вскрикивала и извивалась – приходилось отпускать. К тому времени, как взошёл месяц, лапы у неё заплетались.
Пакс и сам сильно устал и уже присматривал не слишком открытое место для ночлега. С одной стороны хребта склон был крутой; внизу, под невысоким обрывом, Пакс приметил заросшую лощинку.
Осторожными зигзагами они начали спускаться по склону, несколько раз соскальзывали по осыпи из кремня и сланца. У основания обрыва обнаружилась маленькая удобная пещерка.
Расположение показалось Паксу удачным: если хищник сунется сверху, посыплются мелкие камешки и разбудят их; попробует подобраться снизу – затрещат сучья. Но Пакс не чуял хищников. И не чуял добычи. Вообще никого и ничего. И всё-таки он тревожился.
Покрутившись внутри пещерки, он лёг. Лиска тотчас свернулась у него под боком и прикрыла острую мордочку хвостом. Пакс подождал немного, убедился, что она спит, и отправился в дозор: рядом могли быть опасности, которых он не разглядел сразу.