Мир, где тебя нет

Возможно, сражение за Серебряный престол вершилось скорее в их с Магистром душах.
Демиан никогда не узнает ответ.
Ему снова семь, и он ныряет так, будто умеет дышать водой. 
Верес принимала его, как материнское лоно — крошечный плод, облекала лишь тому сравнимой властью, безбрежной, нежной... 
Но то не Верес, другая река — без вспугнутых его почти отвесным погружением зашедших на нерест стай горбатой тарани, рассыпающей серебряные блики плотвы. Без прядей водорослей, протянувшихся со дна, словно волосы утопленниц, и песчаной их постели. 
И Демиан понимает: это не река.
Темнота под и над, и повсюду; у этой реки нет берегов, нет поверхности и ложа, а воздух всё не кончается. Вода обращается чернилами, и мальчик плывёт, раздвигая собой чёрное нечто. 
Демиан парит в потоке силы Магистра, берущего начало из ниоткуда и впадающего в никуда.
Для решения ему достаточно времени, за которое сердце совершает удар. 
Он делает вдох. Водой. 
И тогда толща тьмы становится проницаема и преодолима. И тогда мальчик видит, что от цели его отделяет расстояние протянутой руки... 
И тогда Демиан видит предел силы Магистра.
...и касается дна. 
Не было ничего: чёрного савана мантии, раскалённого металла Престола. И Теллариона ещё не коснулись лучи заката, сильны и многочисленны его города-побратимы, а ведьмаки — полнокровное племя, не горстка изгоев. Всё это: позже, будущее, построенное его руками.
Магистр — юный ученик, чересчур идеалист, слишком романтик. Ничего дурного: заблуждения юности, что так трогательно-смешны с высоты прожитого.
Он, лёгкий и быстрый, движется в заданном ритме. 
И вечность тому виденная пестрота плит тренировочного зала — как крепко, оказалось, засело в памяти — каждый разноцветный квадратик наперечёт. Их методично учили не терять концентрации во время боя, отсекать незначительное.
Взгляд напротив — безбрежен, как море в штиль, и столь же безмятежен. 
Там, за зрачком, так, что нельзя увидеть, а можно лишь знать, — всё жёстче сворачиваются спирали смерча.
Из омута памяти воздвигся образ, что он без устали вытравливал из книги памяти, и будто бы преуспел однажды... Проступил сквозь цензорскую правку, неизменённо, ясно, как выщербины и природный рисунок камня на тех проклятых плитах... От лучиков морщинок в углах улыбчивых глаз, до полураспущенного узелка шнуровки на левом рукаве... впрочем, ничуть не помешавшей гонять его, как помойного кота, по всему периметру зала.
Учитель... полубог в его глазах. Недостижимый. Непостижимый.
Живой.
Беспомощность, которой не было и на заре ученичества. Учитель быстр сверх всякой возможности, точно и не он поставлен противником, но некое создание света и ветра. Губы его сомкнуты, не слышно дыхания и шелеста подошв. Есть лишь преграда, которую встречает всё тяжелеющее оружие. Есть жёсткие блоки, и рука наливается болью, боль ползёт от запястья к лопатке, как змея, всё туже свивающая кольца. 
Тот, кто не был ещё Магистром, сражается на пределе сил, стремится, вырывается за пределы, всего, чем он был... есть и будет. 
Недостаточно. 
Учитель бесстрастен. Ученик не превзошёл его. 
Удары разбиваются брызгами. Его беспомощность разбивается отчаянием. 
Вмиг его словно холодной водой окатывает прикосновение к яремной впадине. Боевого, не тренировочного оружия. 
И тогда Магистр видит суть Демиана.
Его суть. Провал, каверна*... Как из побасок рудознатцев, когда глубочайшая, до самых будто бы недр земных, выработка разверзается глыбью немыслимой, необъятной...
(*каверна — здесь пуст`ота в горной породе, пещера.)
Учитель улыбается, ласково, покровительственно. 
— Ты убит, Хезальт. 
...У неё не было дна.
Ученик падал, и плиточная пестрядь крутилась перед глазами, непонимающими, детски-обиженно распахнутыми. 
Магистр падал в бездну, в великое ничто.
Сила хлынула из него, как кровь из распоротого горла.
Мальчик захлёбывается водой. Вода густая и чёрная, как кровь каракатицы. Он глотает её, потому что иначе задохнётся. 
Сила Магистра истекала лучами и потоками, и вихревыми клубами, неоднородная, расщеплённая, как скисшее молоко.
Сейчас Демиан мог ощущать себя кем угодно, но не счастливым победителем. Отравленная сила вливалась в его суть, корёжа и разрушая, и мага ломало от боли и отвращения. Он бы кричал, но голос перемкнуло удавкой спазма. В сознание без спроса врывались образы не его прошлого.
Мальчишеское чистое лицо. Взгляд — ясный, до жадного любопытный. Нет ещё и тени безумия. 
— Учитель Йомин, вы ведь расскажете, как создавать маскирующие плетения? Ведь так? 
— Эти, и многие другие. — Уже Магистра, но ещё наставника по-хорошему веселит этот детский азарт. Когда-то он и сам был совсем так же жаден до знаний, как его юный, его последний ученик. 
...И вот уже юноша на пороге возмужалости грациозно отступает на шаг и салютует клинком. Почтительность поклона и озорные искорки. 
Магистр для всего Предела, для этого не по годам талантливого мага он ещё и проводник в безграничный мир магии. Больше того — отец, пусть не по крови, но, видят боги... 
— Пожалуй, ты мог бы одолеть меня в поединке за Серебряный престол. 
Улыбка юноши меркнет, рука с мечом опускается. 
— Поединок? Разве посмею... 
— Как посмели иные. Как посмел я. Власть... гнетёт. Ослабив — отравляет. Всему положен предел, Хезальт. Иначе Серебряный престол поныне принадлежал бы Аваллару, вечному Магистру... Но вот неверные руки вновь выпускают меч, и оружие подхватывает другой, ещё полный сил и амбиций... И снова. И снова. И снова... Что за стяг взовьётся вновь над Серебряным престолом? Каким обещанием поманит нового игрока? 
Власти? Славы? Довольства? 
Справедливости? Стабильности? Перемен? 
Блага — личного? всеобщего? 
Игра должна продолжаться, Хезальт. 
— Учитель... 
...— Я давно понял, наставник: на Магистре держится Предел. Но вы... уразумели это? Сомневаюсь. 
— Забываешшшься... учшшеник. 
Хезальт неспешно прошёлся, заложив руки за спину.