Мир, где тебя нет

В Магистре нарастала внутренняя дрожь. Гнева? Или предчувствия... чего-то? Они с Хезальтом давно отдалились. Годы он не знает, чего ожидать от некогда любимого питомца. 
— Не ваша вина, что ноша оказалась непосильна. В своё время не сыскалось кандидатуры более... подходящей, — непринуждённо рассуждал Хезальт, словно о вещах досужих. Нога его попирала ступени подножия. — Но вы слабы. И вы всё слабее. 
Пальцы Магистра прикипели к серебру подлокотников. Мутная пелена застила взгляд. 
Пресечь... недопустимо... немедля... 
— Не тебе судить... — Голос его заклекотал, точно ворон взвился к сводам... 
Сгусток боли за грудиной взорвался будто бы прежде сферы заклятья. Магистр различил движение силы слишком поздно для себя. 
Хезальт в совершенстве овладел маскирующими плетениями... 
Маг размеренно преодолел оставшиеся ступени. Бесстрастно заглянул в стекленеющие глаза учителя и спихнул его с престола. 
Тело Магистра, поверженного, без вызова и поединка, тяжко ударилось о рёбра плит, сглаженных подошвами многих, восходивших к трону. Его, в числе прочих. Но не осталось лежать, распластав мёртвые крылья плаща, шитого — пока ещё — серебряным опереньем. Некая запредельная сила (ничего светлого не было в той силе) сдвинула почти опустевшее тело: новоявленный Магистр видел, как истекает вовне его мерцающая суть. Облокотясь о подламывающиеся руки, решённый мертвец совершал последнее своё восхождение к Серебряному престолу. 
Хезальт с тусклым любопытством наблюдал, как покрывало собой, ступень за ступенью, изгибающееся, дрожащее тело. Воздвигало себя, наваливаясь грудью, в коей уже д`олжно пресечься дыханию. Ещё взмётывались руки, взволакивая бремя плоти, и всякий, видевший это, чей дух и намеренье были б не столь тверды, отравился бы страхом. 
Наконец слепо шарящая длань поймала край одежды предавшего ученика. Хезальт брезгливо стряхнул её и, как скорпиона, каблуком раздавил пальцы. 
Сдохнисдохнисдохни 
Сдохни, наконец!.. 
Сломанные пальцы спаялись с резьбой у подножия престола. 
— Я был тебе отцом когда-то, Хезальт. Живи и правь с отцовским проклятием. 
— Смолкни, падаль! 
Возросшая сила взвилась бичом.
Впусте. Магистр Йомин отныне был неуязвим ко всякой боли. 
Бледный, с лихорадочно мятущимся взором — таким впервые предстал глазам своих магов Магистр Хезальт. Один за другим, при общем молчании, они приносили клятву верности под взглядом вчерашнего властелина — глаза ему не закрыли. После, много после, когда произнесена была последняя тягостная клятва, долго пытались разъять пальцы Йомина, будто вплавленные в серебро. 
Никому ещё не приметная, внедрилась в силу Серебряного престола малая червоточинка. Посмертное проклятье позволило скверне пустить корни в само средоточие магической власти. Много, много лет и десятилетий будет взрастать она, укрепляясь, умножаясь ветвями и побегами, пока не одержит верх над своим носителем — Магистром. 
Демиан рухнул на колени. Пальцы, сомкнутые у горла, разжимались по одному, как управляемая не его рукой стальная перчатка.
— Магистр... — Илле опустился на одно колено, церемонно прижимая правый кулак к груди.
Донёсся шелест одежд: то, следуя примеру Иленгара, ведьмаки приветствовали молодого Магистра.
Илле отводил взгляд; бледнели сомкнутые губы.
Демиан не отверг протянутую руку: поднялся, сжав окованное предплечье.
Мир подёрнулся рябью — что-то сдвинулось, переменилось в его зрении. Устойчивая вещность потеснена зыбкостью сна или бреда...
По ступеням, ведущим к Серебряному престолу, к никогда не желанному могуществу, он поднимался один.
Магистр таял. Истончалась и прорывалась кожа на изглоданных временем костях. Этот разрушающийся остов уже не способен был на речь, но едва разборчивый шёпот звучал, минуя слух.
Столько лет... ждал поражения... х-ххх... не от того аваллара... хшшш... 
— Магистр?.. — Демиан склонился над телом.
Слюдяные глаза съёжились в глазницах и не могли видеть его. Неподвязанная челюсть мертвеца свесилась на клеть груди. Отверстый рот улыбался.
Таял шёпот.
Спасибо... маг... ос...вободил... 
Сухие кости завалились набок и ссыпались с Серебряного престола.
Ни слов, ни движений в многолюдном зале. Демиан стоял на последней ступени, опершись рукой об изголовье трона.
— Подготовьте Магистра к погребению. — Собственный голос достигал из тех же далей, что немногим ранее — прощание Безумного Магистра, — было ли оно? — Проведите обряд со всеми положенными почестями.
Эфир всколыхнулся шелестом шагов. Демиан не обернулся. Нет нужды прослеживать: будет исполнено по его слову. Пусть многие из присутствовавших при том, быть может, даже Иленгар, предпочли б не затрудняться понапрасну, оставить Безумного Магистра истлевать без погребения. Их право ненавидеть эмиссара* Бездны.
(*эмиссар — агент для тайных поручений.)
Ненавидеть, не зная о нём большего, несложно.
Серебряный престол ждал своего Магистра.
Демиан закрыл глаза, откинув голову на жёсткое изголовье. Пока ещё холодный металл, вскоре он будет жечь его, как палаческие клещи.
— Личного архивариуса Магистра сюда, немедля. Пусть несёт Свод закона... перо и чернила.
Над ним вился неразличимый ещё шёпот.
 
(Добрая Весь. Середина-конец лета 992-го) 
Кощунственно коротать время в четырёх стенах, когда за окнами полыхает такой июнь. Белоросник, как называют его люди Предела. Даже если сил едва хватает дойти до калитки.
Первые дни она едва вставала с постели — и то диво. По лицу молчаливой Эсты Диана скоро догадалась: та едва ли верила, будто с постели той она поднимется вовсе... Услужливая, но холодно-остранённая Эста. Ясна, сыпавшая слова будто бы и охотно, да на деле — впусте. Две лекарки — вот и вся её компания. Сиделки, дуэньи, даже служанки — всё они.
По паре раз, спешно, скомканно — навестили Коган и Кристалина. Нагрянул Фэлан, шумно, по-герцогски, всполошив всю Добрую Весь, пуще всех — городского голову. Визит вышел ещё более сумбурным, преждевременно свёрнутым: принимающая сторона едва ли склонна была тогда к долгим беседам. Так посещение близкого друга оставило по себе смутное ощущение неловкости, недосказанности будто бы, в промен ожидаемой радости... Да когда и приходит она ожидаемая, когда приходит вовсе?
Даже встреча с Треем подарила смятением, не успокоением, как бывало прежде. Семижильный, как все маги, Трей прятал усталость, но бремя забот тенью лежало на нём. От него и проведала...