Генерал де Голль и Россия

22 июня, в четвертом часу утра, без предупреждения разорвав германо-советский договор 1939 г. 14, германские войска приступили к выполнению плана «Барбаросса» и перешли западную границу СССР. К вечеру 22 июня было уничтожено около сотни аэродромов и более семи тысяч советских самолетов. Сотни тысяч военнопленных и дезертиров довершали эту ужасающую картину. За несколько дней немецкая армия форсировала Неман, осадила Брест и быстро приближалась к Львову. Московское руководство тогда находилось в полном смятении и реагировало на происходящее с большим опозданием. Осенью вермахт захватил в плен три миллиона военнослужащих, овладел Киевом, осадил Ленинград и угрожал Москве.
Де Голль отреагировал незамедлительно. 23 июня, находясь в Дамаске, он через своего представителя Мориса Дежана известил советского посла в Лондоне Ивана Майского о том, что «Свободная Франция» всецело поддерживает СССР. И сразу же уточнил свою позицию: «Между национал-социализмом, выродившимся в ядовитый милитаризм, и большевизмом, превращающимся во все более откровенный национализм, различия несущественные. В настоящее время Рейх и Советы противостоят друг другу не на идеологическом фронте, а на самом настоящем поле сражения. Кто бы ни вел борьбу против Германии, он тем самым сражается за освобождение Франции». А потом добавил: «Не вдаваясь в настоящее время в дискуссии по поводу пороков и даже преступлений советского режима, мы должны, как и Черчилль, заявить, что, поскольку русские ведут войну против немцев, мы безоговорочно вместе с ними» 15.
Де Голль никогда не сомневался в том, что союз, заключенный между Берлином и Москвой в сентябре 1939 г., ненадолго, что он очень быстро распадется. Эта уверенность объясняет повторяемое им, как заклинание, утверждение, что, несмотря на успех 1940 г., Германия уже проиграла или проиграет войну. И эта же уверенность объясняет тот факт, что де Голль приступил в Лондоне к зондированию почвы на предмет сближения с СССР еще до начала операции «Барбаросса». 12 августа режим Виши разорвал отношения с СССР, а генерал де Голль поручил своему представителю в Анкаре проинформировать тогдашнего советского посла в Турции Виноградова о своем желании направить в Москву делегатов для установления официальных отношений 16. В качестве посредника для передачи этого сообщения был выбран журналист Жеро Жув. Работая в Стамбуле, он вступил в «Свободную Францию» и стал ее представителем в Турции и на Балканах. Надлежащим образом проинструктированный генералом де Голлем о том, что следовало сказать, Жув объяснил Виноградову, что придает особый характер отношениям между Францией и СССР: «Это две континентальные державы, в силу чего их проблемы и цели отличаются от проблем и целей морских держав». Виноградов благожелательно отнесся к этому предложению, хотя и не собирался отдавать особое предпочтение – которое подразумевалось позицией голлистов – отношениям со «Свободной Францией». Реакция СССР была осторожной, и суть ее сводилась к тому, что участие «Свободной Франции» в борьбе за общее дело приветствовалось, но только боевые действия имели значение, а роль в них Франции оставалась незначительной 17. Впрочем, вскоре отношение СССР стало более доброжелательным. 20 августа 1941 г. Майский сообщил Дежану, исполняющему обязанности комиссара по иностранным делам Национального комитета, что советское правительство признает «Свободную Францию» в такой же форме, в какой ее признает Великобритания. Данное обещание воплотилось в реальность 26 сентября 1941 г., когда Майский и де Голль встретились для обмена письмами. В тексте письма советского посла подчеркивалась «твердая решимость Советского правительства после достижения нашей совместной победы над общим врагом обеспечить полное восстановление независимости и величия Франции» 18.
Комментируя это письмо в своих «Мемуарах», генерал де Голль констатировал, что, при всех заверениях Москвы в обеспечении независимости Франции, в этом тексте, как и в аналогичном английском, не упоминалась территориальная целостность Франции. Несмотря на эту оговорку генерала, признание СССР имело для него большое значение, поскольку произошло в переломный момент. В самом деле, 24 сентября он создал Национальный комитет, «своего рода временное правительство», по определению «Таймс». Этот комитет британское правительство признало как «представляющий всех свободных французов», хотя обменяться с ним дипломатическими представителями оно не могло, поскольку это означало бы признание за генералом статуса главы суверенного государства. Советское правительство, в свою очередь, пошло еще дальше британского, дав согласие на представительство «Свободной Франции» в СССР; эту миссию возглавил Роже Гарро.
Если генерал де Голль, похоже, считал, что в его отношениях с Москвой – и в том числе с представителем СССР в Лондоне Иваном Майским – отсутствует недосказанность, его советский визави Майский дает совсем иную картину в своем «Дневнике» 19. Здесь мы сталкиваемся с крайне негативным восприятием де Голля. Майский пишет: «Окружение де Голля – кагуляры и проходимцы. Есть почти наверняка немецкие агенты. Сам де Голль ничего не понимает в политике, сочувствует фашизму итальянского типа, не умеет руководить людьми (со всеми ссорится). Вообще, в вожди мало годится. Это еще более повышает важность его окружения. Есть над чем поработать».
Помимо этих не слишком лестных замечаний 20, повторявшихся неоднократно, Майский подчеркивал прежде всего постоянную напряженность во взаимоотношениях Черчилля и де Голля, сопровождавшуюся взаимными претензиями, недоверие де Голля к англичанам и нескрываемое противопоставление англичан и представителей СССР. 26 сентября Майский пишет: «Обмен письмами с де Голлем [речь как раз о письмах, упомянутых выше. – Примеч. авт.]… Де Голль очень недоволен англичанами… Целый поток ядовитых замечаний о том, что англичане никогда не бывают готовы к войне, что они всегда импровизируют армию после начала войны, что они везде опаздывают, что они не любят рисковать и так далее… “Англичане есть англичане”. Де Голль… очень хотел бы… второго фронта, но думает, что англичане к нему не готовы».