Агидель стремится к Волге

— Да ведь он ранен!.. Платье все в крови!..
Джигиты в недоумении переглянулись:
— Кто бы это мог быть? Явно не из наших.
— Может, из беглых?
— Похоже, подстрелили, когда реку переплывал.
— Кто бы ни был, главное — человек. Помочь ему — наш долг, — назидательно изрек Айсуак-бей и кивнул стоявшему поблизости товарищу: — Лукман-кусты, сообрази-ка что-нибудь!
Без лишних слов тот выхватил из-за кушака острый нож и, опустившись на колени, склонился над раненым. Уверенно и проворно орудуя инструментом, джигит сделал надрез возле лопатки. Когда он извлекал из раны наконечник стрелы, брызнула кровь, и лежащий в беспамятстве человек чуть слышно простонал.
— Вряд ли выживет, — с сомнением промолвил Лукман.
— Да уж, — отозвался пособлявший ему юноша. — Много крови, видать, потерял. К тому же на холоде столько времени провалялся. Не жилец…
— Чего вы там копошитесь? — недовольно пробурчал Айсуак-бей, забирая у Лукмана нож. Срезав кору с ветки молодой ивы, он приложил ее внутренней стороной к ране и, оторвав от своей рубахи кусок ткани, перевязал рану. — Одежка насквозь мокрая. Если не переодеть, точно помрет. — С этими словами Айсуак скинул надетый поверх камзола бешмет и протянул его Лукману. — Держи вот, поменяй!
Его примеру последовали остальные. Пожертвовав для бедолаги кое-что из вещей, молодые люди принялись помогать Лукману. Пока они возились, находившийся в беспамятстве скуластый бородач лишь время от времени постанывал. Даже после того как верзилу доставили в зимний дом Айсуак-бея, тот не пришел в себя.
С полмесяца незнакомец пролежал, находясь между жизнью и смертью, пока однажды не размежил, наконец, веки. Но и тогда не вымолвил ни слова.
Не отходивший от больного Айсуак-бей то и дело обращался к нему с одним и тем же вопросом:
— Егет, ты кто?
Однако тот, не спуская настороженных глаз с хозяина, продолжал упорно молчать. Лишь некоторое время спустя он пошевелил губами и насилу выдавил из себя:
— А вы кто?
— Мы — башкорты из племени гайнэ, — с достоинством ответил Айсуак.
Услыхав такой ответ, гость заметно успокоился. Под усами даже промелькнула слабая улыбка.
— Слава тебе господи, — вздохнув с облегчением, промолвил он и перекрестился. — Премного благодарен вам за заботу!..
— Ты кто будешь? — немало удивившись, снова повторил свой вопрос Айсуак.
— Я-то? — Словно не решаясь назваться, бородач сглотнул, отчего торчащий кадык выпятился еще сильнее. — Фамилия моя — Строганов, а зовут Григорием…
— С виду же вроде как мусульманин. Да и говоришь как будто по-нашему… — поразился Айсуак. — Только вот имя русское да крестишься в точности, как урысы.
— Так ведь я крещеный.
— Ке-ря-ше-е-ен? — еще больше удивившись, переспросил Айсуак. — Из крещеных башкортов, что ли?
Григорий Строганов притворился, будто ему стало хуже, и оставил его вопрос без ответа.
«Видать, боится лишнее сболтнуть, не доверяет», — отметил про себя Айсуак.
На том разговор их и закончился.
На другой день Строганов повел себя столь же осторожно. И тогда Айсуак решил рассказать ему о себе:
— Еще до черного нашествия был у башкортов из племени гайнэ предводитель по имени Мырдым-бей. Я — его потомок. И возглавляю наш род.
После этого сомнения молодого человека рассеялись. Взгляд стал приветливее.
— Ну, а я буду из отатарившегося булгарского рода, — сообщил он. — Дед мой, Федор Лукич Строганов, крестился по доброй воле, после чего заделался купцом, освоил солеварение. Отец, Аникей Федорович, исполняя дедов завет, продолжает варить соль и учит этому делу меня.
— Хорошее у тебя ремесло. Да вот только зачем ты в наши края явился?
— Признаться, оказался я среди вас, гайнинцев, случайно. Так уж вышло, — неторопливо приступил Григорий к рассказу о пережитом. — Погрузил я, значит, на подводы соль, разного товару и отправился в Казань продавать. По дороге же приключилась со мной беда. Нежданно-негаданно напала на наш обоз свора разбойников. Кончали они моих провожатых. Сам не знаю, как я тогда вывернулся и бежал. Тем и спасся. Спрыгнул с крутояра в реку и поплыл. Ближе к берегу настигла меня стрела, угодила в спину. Терпя жуткую боль и невзирая на озноб, я продолжал грести, пока не достиг земли. А как выбрался, так и ослаб. Однако крепился. Собрал последние силы и пополз по галечнику. Но стоило мне очутиться в тальнике, потерял сознание, и что было дальше, уже не помню…
 
— Сколько же в тебе силищи, раз ты такую широкую и глубокую реку одолел! — с восхищением заметил Айсуак-бей. — Если поправишься, бог даст, век твой долгим будет!
— Своим спасением я обязан тебе, — сказал Григорий.
— Не мне, а Всевышнему, — поправил его Айсуак. — Кабы не его воля, не отправился бы я тогда за утками и не наткнулся бы на тебя.
Строганов не стал с ним спорить. Полежав какое-то время молча, он медленно, с кряхтением, поднялся и сел.
— Как представлю себе, сколь моего добра тем разбойникам досталось, аж в жар бросает. Должно быть, знали, окаянные, кто я…
— Почему ты так думаешь?
— Да потому что мне доподлинно известно, что магометане давно затаили злобу на мою семью. Простить никак не могут за то, что в православие перешли. Когда дед мой крестился, его даже чуть не закололи острогой. С тех пор и прозвали его Строга. Потом эта кличка за нашей семьей закрепилась и стала нашей фамилией — Строгановы.
— Отец-мать живы-здоровы?
— Спасибо! Слава богу, покуда здравствуют.
— И где они сейчас?
— В Соли Вычегодской. Не иначе, как дошла до них весть, что обоз мой ограбили, и теперь, небось, убиваются по мне.
— А ты бы написал им.
— Нет у меня денег, чтобы человека с письмом отрядить, — с грустью произнес Строганов.
— Не унывай. Я что-нибудь придумаю.
Но тот покачал головой.
— Не нужно, я и без того доставил вам немало хлопот. Благодарствую… Нет, писать не стану. Слава богу, мне уже полегчало. На следующей неделе сам думаю ехать. Мне бы только лошадку где раздобыть.
— Насчет этого не беспокойся. Найдем и лошадку, и провожатого. Доставит тебя до самого дома.
— А как здешние дороги? Не опасно ли ездить?
— После того как Ак-батша [1] разгромил Казанское ханство, развелось было в наших местах множество беглых. Шалили на дорогах. Сейчас поутихло, — поспешил успокоить гостя Айсуак-бей. — А все потому, что башкорты с низовий Сулмана, Ика, Минзели, Кук-Идели [2] и Агидели поднялись сообща и задали разбойникам как следует. Так что покамест нас никто особо не беспокоит.
— Но не везде же так. Многие ваши собратья, как я слышал, все так и живут под игом Ногайской Орды, Астраханского да Сибирского ханств. Не так ли?
— Да, говорят, они по-прежнему мыкаются в неволе у татарских ханов.
— Отчего же тогда не попросят покровительства у царя?
— Неужто Ак-батша согласится помочь?
— Коли посулить ему дань выплачивать, что ханам причитается, непременно поможет. Да еще земли ваши у чужаков отвоевать пособит.
— Если бы так… Лучшего защитника нам и впрямь не сыскать. Только вот как к нему подступиться?
— Это уже другой вопрос. Первым делом соберитесь со старейшинами, обмозгуйте все хорошенько. А как надумаете к России присоединяться, засылайте к казанскому наместнику послов. И тогда уже легче будет с самим царем снестись.
Совет Строганова окрылил Айсуака. Возмечтав при помощи русского государя вернуть своему народу принадлежащие ему земли и волю, возродить утраченную вместе с другими невозместимыми потерями культуру, он с вдохновением принялся описывать гостю передаваемые из поколения в поколение рассказы о былом.
 
— Лет двести тому назад жили башкорты припеваючи, ни в чем не ведая нужды. А после черного нашествия, из-за бесконечных грабежей и насилия наш богатый и гордый народ обнищал. Еще бы, все городское население было вырезано, остались лишь племена язычников. И чтобы зажить как прежде, нужно нам избавиться от чужеземного ига и возродить государство.