Уэллс. Горький ветер

Я внимательно слушал Уэллса и поражался тому, насколько сильно он был человеком из другого мира, другой эпохи. Для многих его речи казались заумными бреднями оторванного от реальности мечтателя. Для многих, но не для меня. Ведь я видел, какие плоды приносит его разум. И если кто и способен постичь горький ветер и сделать его ветром свободы, то только Гэрберт Уэллс.
Мне очень хотелось расспросить Уэллса о том, как он себе представляет этого хомо новуса. Каким станет человек будущего. Но я не успел. Машина въехала на подъездную дорожку к «Стрекозе».
 
Глава 16. Скандал в деревне
На большой поляне, скрытой от посторонних глаз усадьбой «Стрекоза», мы занимались приготовлениями к экспериментам. Уэллс ползал в неподстриженной траве, расставляя датчики и время от времени сверяясь с бумажной схемой. Я и Герман занимались забиванием колышков в землю и привязыванием к ним веревок. Справившись с этим заданием, мы отошли в сторону и наблюдали за суетой Гэрберта. Вскоре я начал с любопытством отмечать, какое количество разнообразных предметов Уэллс достает из чемодана. Первыми на свет появились датчики и колья с веревкой. Пока мы занимались их вбиванием, Уэллс извлек устройство, напоминающее славянский самовар. Такие я видел в Санкт-Петрополисе на приемах у знати. И хотя они считались экзотикой в великом свете, у простых людей использовались в быту весьма широко. Затем Уэллс извлек пишущую машинку и стопку чистых листов, походный раскладной стул и стол, на который и установил печатающий аппарат. Какое-то время Гэрберт возился с датчиками, но, покончив с ними, извлек из чемодана множество колб, реторт, стаканов и графинов с разными жидкостями. Все эти сокровища он выставил в траве с таким недовольным видом, словно они ему были не нужны, а по какой-то ошибке оказались в его чемодане. Далее на свет стали появляться все более и более странные вещи. На мой взгляд, они не имели никакого отношения к готовящемуся эксперименту: велосипедное колесо, старый медный чайник со следами окисления, большой молоток с гвоздодером, три садовых гнома со зверскими улыбками освобожденных досрочно из Бедлама, веревочная лестница, пепельница со следами табака, три курительные трубки, большие каминные часы, пресс-папье, каминные щипцы и кочерга, стопка пожелтевших газет, несколько толстенных фолиантов и чучело совы с завораживающе-ужасными глазами.
Уэллс, наверное, еще бы долго копался в своем чемодане, извлекая и другие парадоксально неуместные вещи, но тут он достал толстую связку свечей и увидел наши удивленные взгляды. Герман усиленно осенял себя святым крестом, наивно полагая, что видит перед собой какой-то колдовской обряд, противоугодный Богу. Вертокрыл и раньше с сомнением относился к Гэрберту Уэллсу, полагая, что барин развлекается и чудит, занимается какими-то благоглупостями, ну, хоть на людей не кидается, и то хлеб. Но сейчас он смотрел на Уэллса как на еретика, осквернителя святынь как минимум. Хорошо, что Вертокрыл не был вооружен, иначе пришлось бы отбирать у него оружие и успокаивать парочкой хороших хуков справа. Герман мужик внушительный, настоящий русский медведь. И его можно было понять. Я сам смотрел с удивлением, как из, пускай и большого, чемодана Гэрберт извлекал предметы, которые там никак не могли поместиться.
Уэллс правильно истолковал мои незаданные вопросы и тут же ответил:
– Успокойте своего водителя. Здесь нет никакой чертовщины и даже колдовства. Мой чемодан многомерный объект, поэтому предметы, находящиеся в нем, обладают другими размерными и весовыми характеристиками. Когда же появляются в нашей реальности, возвращаются к своим прежним размерам. Ничего сверхъестественного. Всего лишь одно из проявлений концепции многовариативности вселенной. Когда-нибудь я вам расскажу об этом поподробнее. Попросите Германа сходить в дом и принести нам бутылку бургундского и бокалы. День предстоит быть длинным.
Я как мог успокоил Вертокрыла, объяснив ему, что ничего из того, что делает Гэрберт Уэллс, не нарушает законов божьих. Герману не помешало бы выучить английский язык, но он, к сожалению, был не расположен к мультиязычности. Он вскоре вернулся с корзинкой, в которой лежали две бутылки вина, штопор, бокалы и кусок сыра с ножом.
К этому времени Уэллс уже разложил на столе склянки с жидкостями, развернул хирургический набор с множеством скальпелей, ножей, зажимов, пинцетов, пипеток и шприцов. Один из шприцов он извлек на свет, внимательно осмотрел и перевел взгляд на Германа, которого, казалось, сначала не узнал. Что этот деревенский увалень здесь забыл? Но потом Уэллс распорядился принести из хозяйственной пристройки клетки с кроликами, которых по его просьбе прикупил смотрящий за усадьбой. Я никогда его не видел, поэтому даже не знал его имени.
Герман притащил сначала одну клетку с белым кроликом, затем другую – с черным. Они уныло пережевывали сено и с ленцой смотрели на мир вокруг.
Уэллс вернулся к чемодану и извлек из него синематографический аппарат на треноге, подаренный нам в благодарность за оказанные неоценимые услуги мистером Чарли Чаплином. Гэрберт установил его напротив полянки с кроликами, зарядил пленкой и попросил Германа запустить съемку по его команде. Вертокрыл ожидаемо не понял его. Пришлось мне перевести приказ.
Уэллс распорядился привязать кроликов за лапы к кольям, а сам в это время наполнил два шприца кейворитом. Я откупорил бутылку с вином и наполнил бокалы. Герман же привязывал кроликов, те никак не хотели сидеть спокойно и отчаянно пытались удрать на волю. Наконец Вертокрыл справился с ними и отпустил. Кролики запрыгали вокруг колышков, пытаясь вырваться. Привязанные, они спотыкались и потешно падали.
– Замечательно, – сказал Уэллс, отхлебнул вина, поставил бокал и взял первый шприц.
Сначала он ввел кейворит черному кролику, затем белому. Бросил шприц на стол и с бокалом вина сел на один из стульев.
– Николас, друг мой. Вставьте лист в машинку и фиксируйте все изменения по часам. Мы должны полностью задокументировать весь эксперимент от начала и до конца. Герман, мотор, камера, съемка.
Я кивнул Вертокрылу, и он включил синематографический аппарат, который увлеченно застрекотал. Тринадцать с половиной минут ничего не происходило. Кролики паслись на травке, усиленно ее пожирая и периодически оставляя позади себя фекалии. Я точно знал время, потому что следил за ним по каминным часам. Уэллс наслаждался вином и с интересом поглядывал на кроликов. Вертокрыл расхаживал вокруг фиксирующего на пленку синема и откровенно скучал. Обычно в это время он был предоставлен самому себе, и, как я уже успел выяснить, завел себе любовницу, к которой и наведывался каждый день. Сегодня ему пришлось перечеркнуть свое любовное расписание.
Пошла пятнадцатая минута, когда черный кролик вдруг вздрогнул, поперхнулся травой и испуганно уставился на свои лапы. Я прямо ждал, что он чертыхнется и спросит нас, какого дьявола тут происходит. Черный кролик вдруг оторвался от земли и поплыл вверх. Белый не обращал на него внимания, пока сам не воспарил.
Печатная машинка зарокотала. Я зафиксировал происходящие с кроликами изменения.
– Запишите, Николас. Задача данного эксперимента установить, есть ли максимальный предел воспарения. И если есть, зафиксировать его. Сначала эксперимент проводим на кроликах, то есть на малых объектах. Затем эксперимент повторим на большом объекте, человеке. В качестве объекта выступлю я.