Саша, привет!

– Кстати, да, я тоже особых отличий как-то не вижу.
– Ну вот да. Так что я, да, за нашу сборную. За сборную России. Хотя, конечно, позорище страшное.
– Борис Михайлович, спасибо, я поймал себя на мысли, что мне почему-то приятно это слышать. Хотя я сам – не бог весть какой патриот. Немного, знаете, привык скептически к нашей несчастной родине относиться. Знаете, как у нас, у русских, принято – со смешком, с усмешечкой.
– Да, знаю. С усмешечкой. Понимаю это.
– В общем, спасибо. Спасибо вам от русского недопатриота.
– Да… вот так как-то…
Повисает долгая томительная пауза.
– Сергей Петрович. Вы простите меня, конечно. Я вот что думаю. Мы с вами говорим, говорим.
– И как-то всё без толку, да?
– Ну, как бы да. Немного уже по кругу пошло, вам не кажется?
– Кажется, уже раза со второго.
– Ну вот.
– Да.
– Сергей Петрович, мне кажется, нам надо прекратить вот это, извините за выражение, моё духовное окормление. Мне кажется, это уже давно стало профанацией.
– Да, Борис Михайлович, вы правы. Это потому, что я уже фактически умер.
– Кстати, да.
– С мёртвым трудно говорить о религии, да и вообще трудно говорить, я понимаю.
– Знаете, да. Спасибо, что говорите это за меня. В общем, мне кажется, для нас обоих будет правильно подписать бумагу о прекращении моего духовного окормления.
– Ну давайте, я лично не против. Действительно, смысла особого не имеет всё это.
– Тем более что, если вдруг будет нужно, вы всегда сможете меня вызвать. И я приду. Это просто будет уже не на регулярной основе, а тогда, когда у меня время будет.
– Думаю, что не будет такой необходимости.
– Я почему-то тоже. Сергей Петрович, у меня формальный вопрос, который я должен задать. Вы хотите принять иудаизм?
– Нет.
– Хорошо, понял вас. Я знал, просто формально должен был задать этот вопрос при окончании нашего, так сказать, общения.
– Да, я понимаю. Мулла тоже спрашивал. Только лама ничего такого не спрашивал, бумагу сразу сунул на подпись, и дело с концом.
– Да, Тамир – он такой! (Смеётся.) Ему по барабану все эти наши правила.
– Я так и понял. Ну давайте, где мне там расписаться.
– Вот, смотрите, я везде галочки поставил, вот везде, где галочки, расписывайтесь.
Серёжа несколько минут пребывает в поисках галочек и в оставлении на документе своей подписи.
– Вот, хорошо, спасибо.
– Спасибо вам, Борис Михайлович.
– Ну что, я пойду?
– Ну, давайте. Спасибо вам большое, я сейчас совершенно искренне говорю. Спасибо, что провели со мной время. Вы хороший человек, всегда буду о вас помнить.
– И я о вас тоже.
Серёжа встаёт, чтобы проводить Бориса Михайловича, и как-то так получается, что они обнимаются и долго стоят обнявшись, хлопая друг друга по спинам.
– Ну, я пойду. Давайте, держитесь.
– Да. Давайте. Спасибо. Вы тоже держитесь, кстати.
– Да уж, действительно.
– Всё, давайте.
– Давайте.
 
Эпизод 66
Мы видим раввина Бориса Михайловича. Он сначала идёт по улице, потом едет в метро, потом едет на автобусе. Борис Михайлович выходит из автобуса и идёт по дорожке между домами домой. Борис Михайлович подходит к подъезду, набирает код, открывает дверь, поднимается по маленькой лесенке к лифту, вызывает лифт. Борис Михайлович едет в лифте на девятый этаж. Борис Михайлович выходит из лифта, достаёт из кармана ключи, открывает дверь, входит в квартиру.
Мы видим квартиру Бориса Михайловича. Это маленькая двухкомнатная квартира. Кроме Бориса Михайловича, в ней никого нет. Квартира выглядит довольно убого. В ней мало мебели, а та, что есть, уныла и облезла. Какой-то топчан. Какой-то диванчик. Какой-то шкафчик. Столик, стулик. Какое-то всё такое. Какое-то маленькое, убогое.
Борис Михайлович снимает в коридоре обувь, проходит на кухню. Некоторое время стоит посреди кухни. Хотя что значит – посреди. Можно стоять посреди какого-то большого пространства, а в кухне Бориса Михайловича тесно, поэтому он стоит не то чтобы посреди кухни, а просто в кухне, теснимый разными мелкими предметами. Борис Михайлович достаёт из холодильника бутылку вина, смотрит на неё, потом ставит её обратно, достаёт бутылку водки, достаёт из буфета стакан, наливает в него водку. Берёт стакан. Подходит к окну. Открывает окно. Стоит со стаканом водки в руках и смотрит в окно. В окно видны другие дома, такие же унылые, как и дом Бориса Михайловича. Между домами видна улица, по улице едет разнообразный транспорт, движение довольно оживлённое.
Борис Михайлович отпивает немного водки из стакана и говорит вполголоса: почему так. Почему всё так. Почему это всё так. Господи, почему всё это так. Господи, скажи мне, почему это всё вот так.
 
Эпизод 67
Мы видим Серёжу в вечернем расслабленном состоянии. Он сидит за компьютером у себя в номере/камере, на столе, как это с ним в последнее время обычно бывает, стоит бутылка виски, открытая картонная коробка с пиццей, ещё какая-то закуска. Серёжа делает очередной пост сразу во все социальные сети. Серёжа заливает снятый им видеоролик, на ролике запечатлён его проход по Красной зоне. Серёжа орёт: «Саша, привет!», «Fuck you, Sasha!», кривляется, корчит рожи в адрес Саши, показывает ему фак, в общем, всячески глумится и выражает своё бесстрашие. Серёжа добавляет подпись: «Это мои ежедневные развлечения с Сашей. Он прямо сейчас может меня расстрелять, но, как видите, не расстреливает. Я могу спокойно (это очень смешно, да) жить до следующего утра». Серёжа видит очередной взрыв лайков, подписок. У него уже, кажется, 300 тысяч подписчиков. Комментарии струятся неостановимой лентой.
Как жаль, что мы не увидим ролика, в котором Саша тебя действительно размазывает по этому кафельному полу.
Когда же ты, наконец, сдохнешь, педофильская тварь!
Сергей, вы очень мужественный человек, я во всём поддерживаю вас.
Парень, это правда круто, такого я больше нигде не видел, держись, ты крут!
Немного жаль, что талантливый и успешный филолог опустился до уровня блогера-смертника.
Я против смертной казни.
Я тоже против смертной казни.
Я считаю, что правильно восстановили смертную казнь. Таким ублюдкам не место в нашей жизни и в нашей стране.
Я против смертной казни.
Друзья, давайте здесь, в комментах, запустим флешмоб против смертной казни. Кто действительно против, напишите просто коммент: «Я против смертной казни».