Девочка-лед (СИ)

Воспитательную беседу пришлось выслушать всем без исключения. И Пилюгину, разглагольствующему о стремительно исчезающих в желудках «бэшек» столовских булочках, и Грановской, демонстративно доставшей профессиональный бокс с косметикой и развернувшей салон красоты на пару с подружкой Ангелиной. И даже Абрамову, который вообще грозился написать на учителя жалобу в департамент образования.
Элеонора стойко выдержав оборону, невозмутимо продолжала неприятный разговор с «почти взрослыми людьми», коими она нас окрестила еще в прошлом году. В дополнение ко всему, объявила о том, что пятничный классный час непременно состоится и будет посвящен теме: «Ранние половые связи и их последствия». Ввиду найденных на ее уроке предметов…
Боже!
— Лисицына, все из-за тебя! — спустя двадцать пять минут качает головой Беркутов, не обращая внимания на Элеонору Андреевну, распинающуюся об отсутствии ценностей у подрастающего поколения.
Краска опять ударяет в лицо. Сжимаю зубы до хруста.
Один только его голос заставляет чувствовать всю палитру отрицательных эмоций: бесконтрольную злость, лютую ненависть и безудержный гнев.
Это продолжается уже на протяжении двух лет. И по нарастающей становится только хуже. Полагаю, в выпускном классе он решил оторваться на мне в геометрической прогрессии…
Деревянная линейка в моих пальцах трещит и ломается напополам с характерным звуком.
НЕНАВИЖУ ЕГО…
Смешки. Шепотки и язвительные комментарии за спиной становятся все громче. Разве что ленивый не поучаствовал в обсуждении произошедшего. Да я сегодня — просто звезда, не иначе… Сперва унизительный денежный букет, а потом и… средства защиты.
Как только звенит звонок, вскакиваю с места и спешно выхожу из кабинета. Дальше по расписанию факультатив. Радует, что хотя бы там я смогу ненадолго выдохнуть и расслабиться. Потому что на седьмом уроке класс расходится по группам. И Дьявол, слава небесам, не в моей!
— Ален! — догоняя меня в коридоре, окликает запыхавшаяся Сашка Харитонова. — Держи, ты забыла.
— Спасибо, — благодарю, принимая увесистый учебник из ее рук.
Разворачиваюсь, чтобы уйти, но девчонка вдруг касается моего локтя, останавливая.
— Не расстраивайся ну… насчет того, что случилось на математике, — мнется она. — Я… сказала Элеоноре, что те штуки подкинул Абрамов.
— Не важно, Саш, — отмахиваюсь и дергано пожимаю плечами, ощущая как внутри осыпается тяжелый осадок от произошедшего на уроке.
— Еще как важно! — деловито поправляя очки в черепашьей оправе, запальчиво спорит она.
На губах непроизвольно появляется улыбка. Харитонова — тот еще правдоруб.
Пока она произносит пламенную речь о том, что наказан должен быть исключительно тот, кто виновен в содеянном, я любуюсь как солнечные лучи играют переливами на ее волосах удивительного, насыщенного, ярко-рыжего оттенка. Почти алого. Это выглядит так красиво, что невозможно оторваться.
Вообще для меня Александра Харитонова — эдакая темная лошадка. Она, как и большинство обучающихся этой престижной гимназии, из состоятельной семьи. У мамы — имеется сеть салонов красоты, а отец — занимает высокую должность в органах. Но при этом, как-то вот Сашке не свойственны такие черты характера как высокомерие, хвастовство и эгоизм.
Эрудированную, добрую и прямолинейную Харитонову не назвать жертвой прямого буллинга[1], хоть ее, как и меня, цепляют периодически, но так-то и центром «золотого общества» Сашка тоже не является.
Держится по сути особняком. Всегда сама по себе, сколько я ее помню… Усердно грызет гранит науки, защищает себя при надобности и порой острит так, что уши в трубочку сворачиваются. В такие моменты даже главный шут класса Бондаренко теряет дар речи и бросает на коноплю (как он называет ее из-за наличия россыпи золотистых веснушек на щеках) восхищенные взгляды.
Одно могу сказать точно: кажущаяся маленькой и хрупкой Саша — вызывает у меня уважение, хотя бы потому что у нее всегда и на все есть свое собственное мнение. И да, ей плевать на то, что оно часто не совпадает с точкой зрения большинства.
 
**********
На английском я поглощена разбором типовых заданий формата ЕГЭ. Устная часть требует постоянной практики, и я с энтузиазмом впитываю все то, что пытается вложить в нас Настасья Сергеевна, улыбчивый, располагающий к себе и пока еще неравнодушный к своей непростой профессии молодой педагог.
Ее уроки разнообразны, информативны и полезны. Наверное поэтому издевательства над учительницей, выделить которую из толпы выпускников практически невозможно, продолжались в начале десятого класса недолго. Стать учениками Агриппины Михалны, престарелой недовольно каркающей вороны, никто не хотел…
Все хорошее быстро заканчивается. Сорок пять минут активной работы пролетают незаметно. Получив очередную похвалу от Настасьи Сергеевны, нехотя плетусь в сторону спортивного зала.
Наказание… Хотелось нарочно забыть, но разве могу я ослушаться Петра Алексеевича? Он мне подобного трусливого поведения не простит.
За поворотом длинный пустой коридор. И я, завернув за угол, с неудовольствием отмечаю знакомую фигуру, движущуюся прямо навстречу.
Грррр! Все рецепторы сразу моментально улавливают приближение врага.
Беркутов, собственной персоной, направляется очевидно туда же, куда и я. Уверенная походка, руки в карманах модных брюк и насмешливый взгляд.
Урод!
Не знаю то ли замедлиться, то ли что… Лишь бы не оказаться у заветной двустворчатой двери в одно и то же время с этим самовлюбленным павлином.
В итоге семеню ногами быстрее, но мы все равно подходим к спортзалу одновременно. Пальцы касаются прохладной, металлической ручки, но открыть мне дверь он так и не дает.
— А я и думаю, кто это гремит костями…
Поджимаю губы.
— Где потеряла своего ихтиандра? — спрашивает, параллельно с этим надавливая крепкой ладонью на дверь.
Ихтиандром он иногда называет Даньку. Это, пожалуй, самое безобидное из разнообразия тех красочных прозвищ, посвятить которым можно целый словарь. Видимо, по его мнению, наиболее ярко отражающее увлечение Князева водными видами спорта.
Дергаю ручку, игнорируя вопрос, но дверь под его натиском не поддается.
Как же он достал меня!
— Дай пройти, — шипение сквозь почти сжатые губы.
— Разобралась с несчастным пятачком и пухом, Лиса? — опять поднимает тему моих страданий он. — Или твой мозг не способен даже на такие простейшие операции?
Закатываю глаза и цокаю языком.
— Отойди от двери, — повторяю упрямо.
— А ты заставь меня, — с вызовом произносит он, и уголок его рта при это едва заметно дергается.
Ладонь потеет от нервного напряжения, а в груди опять зарождается желание ударить по самодовольной роже.
— Руку убери.
— Букет почему не взяла? — мрачно интересуется, нависая надо мной черной, грозовой тучей.
— Не пойти ли тебе… — вскидываю на него пропитанный едкой ненавистью взгляд.
Выжечь бы ему глаза…
Переломать кости.
И чтобы кровью своей захлебывался. Как Данька сегодня…
Очень надеюсь, что на районных соревнованиях мою мечту осуществит какой-нибудь парень.
— Че ты там прошелестела? — угрожающе склоняется и приближается, сокращая расстояние между нами.
Боюсь, еще секунда — и мы снова вцепимся в глотки друг друга.
Но дверь внезапно открывается изнутри. Недовольный Петр Алексеевич бросает на Беркутова подозрительный взгляд.
— Опаздываете! Плюс полчаса! — констатирует сухо.
Я мышью проскальзываю мимо тренера в зал. Данька, завидев меня, резко поднимается с лавки. Пока идет ко мне, сверлит хмурым взором того, кто шагает за моей спиной.
Ох чую, Князеву уже известно о том, что случилось на алгебре. Новости в этой клоаке распространяются как стремительно «убегающий» во все стороны горох…
— Ты отправляешься со мной драить горячо любимый бассейн, — информирует Петр Алексеевич, обращаясь к нему. — Вы двое занимаетесь залом. Инвентарь убрать, полы помыть до блеска. Зинаида Генриховна проследит.