Девочка-лед (СИ)

Уборщица с нескрываемым удовольствием ставит к нашим ногам швабру и ведра, активно кивая головой в подтверждение сказанного.
— Че за пионерские методы? — морщится Роман, глядя на вверенный нам рабочий инвентарь.
— Твой отец меня поддержит, не сомневайся!
Беркут фыркает.
— И без глупостей, понял меня? — предупреждает физкультурник его сурово. — Ведро, тряпка, швабра. Фронт работ — весь зал.
— А резиновую защиту ей? — выдает насмешливо брюнет.
Кретин.
Речь о перчатках, но нам с Князевым предельно ясно, к чему брошена эта фраза.
— Мразь! — тихо шипит Данька.
— Ну-ка повтори, ушлепок, — Роман прищуривается и делает шаг вперед, выгибая шахматным конем шею.
— Рты закрыли оба! — басом ревет тренер. — Хватит мне тут петушиные бои устраивать!
— Пусть идет в бассейн, — натужно дыша, просит Даня. И от разрывающей его злости аж брови сошлись на переносице. — Либо Алена туда, а я останусь здесь.
— Нет, — сразу обрубает тренер. — Тут хотя бы на благоразумие Лисицыной рассчитывать можно. Верно, Алена?
Пытается таким образом получить с меня клятвенное обещание не прибить в ближайшие полтора часа человека, изо дня в день превращающего мою жизнь в ад.
Киваю. Беру ведро и чтобы успокоить друга, сдержанно улыбаюсь, проходя мимо. Его обеспокоенное лицо выражает крайнее недовольство сложившимся раскладом, но мы оба знаем, что против Петра не попрешь…
— Я уйду в четыре тридцать, — объявляет Беркутов.
— Уйдешь, если зал будет готов, — меняет формулировку его заявления мужчина.
— Так и так уйду, — бросает тот нагло в ответ и удаляется скручивать натянутую волейбольную сетку.
— За мной, Князев, — слышу я как командует физкультурник.
Наполняя в туалете большое, алюминиевое ведро водой, думаю о том, как мне продержаться наедине с этим… представителем двуногих. Надо отработать наказание как можно быстрее, чтобы сократить время, которое мы вынуждены провести в обществе друг друга.
Да. Отличное решение. Просто прекрасное.
Продержаться.
Дай мне терпения, Господи…
Возвращаюсь в зал и начинаю воодушевленно заметать мусор веником. Спортивная площадка у нас огромная. Прикидываю сколько времени придется потратить на мытье полов — и прямо, если честно, дурно становится. Дай бог управиться до пяти.
Беркутов таскает маты. Судя по ритмично играющей гавкатне, он в наушниках. Наслаждается музыкой. Оно и к лучшему…
Зинаида Генриховна сперва, зевая, отгадывает кроссворд в какой-то газетенке, потом, убедившись, что мы заняты работой, и вовсе испаряется. Стопроцентно пошла в буфет. Ну и пусть. Мне даже приятно в какой-то степени, что я могу взять часть ее работы на себя.
Закатываю рукава рубашки и натягиваю на руки перчатки. Слышу смешок.
Гоблин мерзкий…
Развожу моющее средство с водой в пропорции 1 к 3 и окунаю тряпку. Выжимаю, представляя, что эта шея вон того идиота. Цепляю тряпку на швабру и только сейчас задаюсь вопросом, почему в нашей новомодной гимназии нет современной поломоечной машинки. По типу тех, что можно увидеть в торговых центрах.
Поднимаю ведро. Несу в конец зала, чтобы начать от стены и двигаться к выходу. Принимаюсь за работу.
Минут сорок спустя, движения выполняю уже на автомате. Руки болят, я устала, сил нет совсем, но надо добраться до середины. И считай, свою половину я выстрадала.
Беркутов все это время развлекается с баскетбольным мячом, то и дело забивая трехочковый. Несколько раз нарочно кидает мяч в меня. Небольно, но все же неприятно. Задирает, как обычно.
Отскакивая, мяч прямо в эту секунду попадает в ведро, которое, опасно расплескивает воду вокруг.
— Я домываю до центрального круга, — сообщаю ему, орудуя шваброй.
— И? — под размеренный стук мяча о пол, хмыкает он.
— Дальше ты.
— Не, Лисицына, я пас, — огорошивает меня этот наглый пижон.
Выжав в очередной раз тряпку, разгибаю ноющую поясницу.
— Что значит пас? Поровну будет честно, — возмущенно отвечаю на его реплику я.
— Сама домоешь, — бросая мяч в корзину, заявляет он.
— Ну уж нет, Беркутов. Я не нанималась за тебя делать твою работу! — говорю, гневно швыряя тряпку на пол.
 
— Мой молча, Лисицына, — отзывается он. — У тебя отлично получается, но только когда твой рот закрыт.
Меня начинает трясти. Пальцы дрожат, пульс учащается.
— Ты думаешь, что я стану делать это за тебя? — громко уточняю, вперившись в него возмущенным взглядом из-под широко распахнутых от негодования ресниц.
— Станешь, — прилетает самоуверенное в ответ, и мое внутреннее «я» начинает клокотать от бешенства, разливающегося по телу горячим оловом.
— Нет! — качаю головой, заканчивая с левой стороной. — Ошибаешься. Не стану!
— Ты же понимаешь, Лисицына, что в этом случае мы тут застрянем ооочень надолго, — опять кидает в меня мяч. — Оно тебе надо?
Удар приходится по спине.
— Я свою часть работы сделала! — ору и топлю тряпку в потемневший воде.
— Молодец, могу дать пососать леденец, — раздается насмешливое рядом.
Протягивает разноцветного петушка, оставленного кем-то из школьников на лавке.
Мерзкая скотина.
— Держи! — стаскиваю желтые перчатки и протягиваю ему.
— После тебя? — брезгливо смотрит на них. — Да ни за что!
Сволочь треклятая.
Бросаю перчатки чуть ли не в надменную морду.
— Немедленно мой свою половину! — в отчаянии повышаю голос.
Звучит так себе…
— Размечталась. И не подумаю даже, — прищелкивая языком, отрицательно качает головой он.
— Тогда я… — пальцы сжимаются в кулаки от нарастающий злости. — Я… я…
— Ну и что ты сделаешь? — открыто провоцирует, забавляясь. — Беги давай стучи Петру. Мне по барабану на эту его долбаную трудовую дисциплину, если ты еще не догнала.
— Свинья… В драке виноваты вы оба! Значит и ответственность несете тоже на пару!
— Твой дегенерат сам полез, так что не обессудь! — веселится он. — Ну как тут отказать, когда так просят…
— Не трогай его, понял? Сколько уже можно? — пытаюсь воззвать его к совести я. Но разве есть она у него?
— Трясешься за своего ненаглядного? — цедит, даже не пытаясь скрыть плещущееся через край пренебрежение.
Смотрю в глаза, полные презрения, и едва сдерживаю в себе желание расцарапать ему лицо.
— Не хочу, чтобы у Дани из-за тебя были неприятности! Не цепляй его, ясно? — смело проговариваю на выдохе.
— Ты че, Лиса, перепутала меня с кем-то? Приказывать будешь своим ручным псам, поняла? — раздраженно чеканит по слогам.
Скрипя зубами, поднимаю ведро с грязной водой и несу его до туалета.
С меня хватит! Наши диалоги всегда заканчиваются одинаково. Взаимными оскорблениями или дракой. А если так пойдет дальше — меня точно за тяжкие телесные отправят в тюрьму.
Дрожащими руками ставлю наполовину пустое по его милости ведро в раковину.
— Слушай, Лисицына, — мерзавец заходит следом, ногой придерживая дверь.
И нет, его нисколько не смущает тот факт, что туалет женский.
— Мне вот интересно, — тянет насмешливо, останавливаясь рядом, — Ты как… спишь с ними по очереди или…
Пальцы сжимают холодный алюминий до побелевших костяшек.
Поднимаю полыхающий кострищем взгляд на зеркало. Испепеляю его отражение несколько долгих секунд. По коже ползет отвратительное чувство того, что тебя смешали с грязью.
Больной. Таким как он невдомек, что в мире существует настоящая дружба, ведь его, в отличие от меня, окружает кучка таких же избалованных, испорченных недоумков.
— Что? — театрально вздергивает бровь, и его рот продолжает извергать мерзости. — С обоими сразу, Лиса? Ты из тех, кто любит пожестче?
Я вообще не помню как это произошло. Но, видимо, в какой-то момент я, в состоянии аффекта, просто схватила ведро.
Иначе как объяснить это…
Беркутов ошалело пялится на меня потемневшими, сверкающими яростью глазами. Кашляет. С волос капает вода, стекая по вытянувшемуся от удивления лицу, а идеально выглаженная рубашка — мокрая до нитки, и уже отнюдь не является белоснежной…