Роса на розе
Дон засмеялся, и этот смех неприятно резанул ее слух. На секунду Коре даже захотелось зажать уши руками. Но нет, ни за что на свете она не доставит ему такое удовольствие.
— Если ты соблаговолишь оставить меня в покое, я наконец-то закончу свои дела, — ледяным тоном заявила Кора. — Сегодня был ужасный день, и я собираюсь пораньше лечь спать…
— Ладно, а я пока соберу осколки.
— Нет, это сделаю я!
— Ты ведь уже порезалась. Тебе, значит, нравится, когда я играю роль доктора? Тогда мешать не буду.
Кора поняла, что в любом случае проиграла. Дон своим спором завел ее в тупик. К тому же она чувствовала, что у нее снова закружилась голова. Она покачнулась…
— Ну как? — потеряв терпение, осведомился Дон.
— Ладно. Я пойду. — Она поколебалась. — А… как насчет… Тебе нужно помочь ухаживать за малышом?
— Я прекрасно справляюсь и не нуждаюсь ни в чьей помощи.
— Тем лучше. Но не забудь, я предлагала.
Добравшись наконец до своей спальни, Кора заперла дверь на двойной поворот ключа.
«…Ты как персик». Дон заигрывает с ней. С раздражением Кора еще раз провела по своим пышным черным волосам расческой, прежде чем положила ее на трельяж. Затем, встав с низенького пуфа, она подошла к шкафу и выдвинула нижний ящик. Из-под стопки белья она извлекла фотографию своей матери… и отца Дона. Вильяма Кросса.
Все эти двенадцать долгих лет Кора тщательно прятала от всех этот снимок и позволяла себе взглянуть на него, только когда оставалась одна. Да и то при любом стуке в дверь торопливо прятала фото обратно. Вот и сейчас, хотя Полли Кросс умерла, она не могла избавиться от чувства смущения и какой-то вины. Но стыдиться-то было абсолютно нечего… Стыдиться следовало ее матери. Для измены не может быть никаких оправданий.
Кора отмахнулась от грустных мыслей. Пора наконец лечь спать; ей обязательно нужно отдохнуть. А завтра хорошенько подумать насчет Дона.
Пока Роберт Линн не найдет способ избавить ее от непрошеного гостя, надо решить, как поделить дом между ними так, чтобы по возможности избегать друг друга. Конечно, Дон воспротивится. Он будет требовать столько пространства, сколько у него было, пока он бегал по дому подростком. Подумать как следует стоит — противник явно не из легких.
Медленно она подошла к трельяжу и задумчиво поставила фотографию у зеркала. Больше нет причины прятаться. Существует только один человек, которого может обидеть присутствие снимка в доме.
Дон.
Но, по крайней мере, в одной вещи Кора была уверена абсолютно: скорее рак на горе свистнет, чем она пригласит его в свою спальню!
— А, ты уже встала! — приветствовал ее Дон на следующее утро. Оказалось, они одновременно вышли из своих спален. — Ты всегда так поздно встаешь по утрам?
Кора молча проскользнула мимо него и стала спускаться по лестнице. Она не могла начинать день, не напившись кофе… и сегодня ей требуется кофе покрепче, чем обычно, чтобы успешно противостоять Дону.
— Уснешь тут, когда ты на чердаке такой шум поднял, — бросила она через плечо и добавила: — Я надеюсь, твои поиски увенчались успехом?
— Да. — Дон начал спускаться за ней. — Однако все отсырело, и я хочу просушить матрасик у камина.
Кора решила доставить себе удовольствие, задержалась на ступеньке и обернулась.
— Значит, ты сейчас зажжешь огонь…
— Зачем? Я подожду, пока это сделаешь ты.
— А мне ни к чему. Это тебя нужда заставляет.
— Ох, какая ты умная. Наверное, все время, что меня не было, училась. Интересно только, кто платил за твое образование?
Кора смерила Дона презрительным взглядом, отметив, что его облик изменился. Теперь он вырядился в ослепительно белую футболку и черные джинсы. Еще слегка влажные после душа волосы красиво лежали на плечах, и лицо было чисто выбрито. Кора рассмотрела небольшую ямочку на подбородке. Она ее не помнила, но ведь двенадцать лет — такой долгий срок… Ей самой едва исполнилось двенадцать, когда она впервые познакомилась с ним, узнала его…
Кора грустно улыбнулась про себя, заходя на кухню. Какая ошибка! Дона невозможно изучить до конца. Тогда они прожили в этом доме несколько месяцев вместе, и это время оказалось самым ужасным в ее жизни. Мама только что умерла, и маленькая Кора дрожала от страха каждый раз, когда Дон устраивал дикие скандалы бабушке за ее решение взять в имение девочку, которую он люто ненавидел. И однажды эта борьба достигла апогея, когда Дон выкрикивал оскорбления Коре в лицо, обзывая ее мать и своего отца словами, которые она никогда прежде не слышала и не понимала.
Но услышала Полли Кросс… и поняла.
Дрожа от ярости, она предложила внуку либо извиниться, либо убраться вон. Тот ответил; что лучше уйдет насовсем, чем попросит прощения. И бабушка крикнула ему вслед, чтобы он не смел возвращаться, пока не передумает.
Только через несколько лет Кора поняла, что его уход разбил бабушкино сердце. «Может, стоит попытаться найти его?» — как-то спросила она. «У меня есть гордость, дитя мое, — печально ответила госпожа Кросс, выпрямившись. — У меня есть гордость».
Занимать гордости Дону тоже не надо было…
— Я собираюсь сварить кофе. Нам, похоже, многое надо обсудить. — Кора поставила на огонь кофейник.
Дон стоял, прислонившись к холодильнику, пока она ставила на стол печенье и сахар.
— Расскажи о моей бабушке, — неожиданно попросил он. — Она долго болела?
— Около года назад она упала и сломала бедренную кость. В больнице врачи, делая обследование, обнаружили опухоль… — Ей было трудно говорить об этом, и Кора резко сменила тему: — Я пью крепкий кофе. А ты?
— Чем крепче, тем лучше.
Она засыпала в закипевшую воду восемь ложек.
— После пребывания в больнице твоя бабушка очень ослабла и свои последние десять месяцев провела в постели.
— Она сильно мучилась?
— Да.
Дурацкий вопрос.
— Почему же ты не пыталась дать мне знать?
— Она не хотела.
Дон тихо выругался.
— У тебя было целых двенадцать лет, — уничтожающим тоном добавила Кора. — Что, за это время и денька не нашлось, чтобы приехать?
— Но она же меня прогнала.
— Ты говоришь, как капризный ребенок! Все, что от тебя требовалось, это извиниться.
— А я не чувствую себя виноватым. — Стиснув кулаки так, что костяшки побелели, Дон с отсутствующим видом отвернулся и отошел к окну. — То, что моя бабушка приняла тебя, не имеет прощения!
— Твоя бабушка была очень доброй и сердечной женщиной. — Кора с трудом контролировала себя. — Тебе, конечно, нелегко было ее понять — в конце концов, ты был так молод и так переживал…
— Я думал не о себе! — Дон резко повернулся. Глаза его метали молнии. — Я думал о своей матери. О том, что они, мой отец и твоя мамочка, ей причинили…
— Нет! — Вздрогнув, Кора протянула руки, чтобы остановить его. — Пожалуйста, давай не будем начинать все заново. Я понимаю твои чувства, но ради своего спокойствия ты должен перестать все время об этом думать.
— Я пробовал, я пытался простить, простить и забыть! Но разве ты можешь представить, каково мне сейчас? Мне, человеку, который целых двенадцать лет не виделся с бабушкой — единственным существом на этом свете, значившим что-то для меня! А теперь… — Он беспомощно всплеснул руками. — А теперь я вернулся, но слишком поздно!
После вспышки Дона на кухне воцарилось неловкое молчание. Неожиданно послышался плач ребенка. Кора недоуменно огляделась.
Тяжело вздохнув, Дон устало сказал:
— Это приемник беби-интерфона. Вон там, за хлебницей.
Она посмотрела в указанном направлении и действительно увидела небольшой прибор с мигающим красным огоньком.
— Я таких раньше не видела. — Голос Коры звучал напряженно, но она заставляла себя говорить спокойно. — Микрофон и передатчик в комнате малыша, а эту штуку ты носишь с собой?
— Да. Сейчас я схожу за ним.
— А как твоего сына зовут?
— Ник, — через плечо бросил Дон, выходя в коридор.