Херсон Византийский
Я отнес эту печень Елене и попросил вытопить из нее жир на водяной бане. Объяснил, что буду использовать его, как лекарство от разных язв, геморроя, для заживления ран. При попадании на рану или язву, акулий жир дезинфицирует ее и быстро заживляет. Акула – единственное животное на нашей планете, которое не болеет никакими инфекционными заболеваниями. Мне это средство подсказал однокурсник по мореходке, когда у меня после развода с женой появилась язва желудка. Я проверил. Действительно, помогает, и лучше любых таблеток и инъекций. Елену нисколько не удивила моя просьба. В эту эпоху народная медицина была ведущей. Хотя в городе видел надписи на стенах, которые извещали, что здесь принимает лекарь. Причем были и узкие специалисты: глазник, травматолог, по камням в почках, по вправке грыж, позвоночника. Не знаю, чем именно страдала Елена, но мой рассказ об акульем жире заинтересовал ее. Мы договорились, что она наполняет мою бутылочку, а оставшееся заберет себе. К вечеру я получил полную бутылочку, а через три дня Елена мне скажет, что акулий жир помог и ей.
После обеда я бегал в доспехах и с оружием по поляне. Поскольку под кольчугой была стеганка, потертостей избежал, но пропотел раза в два сильнее. Заметил, что начинаю привыкать к нагрузке, уже не так раздражают ножны, которые бьет по ноге, и шлем не норовит слететь при каждом удобном случае. Гарик тоже больше не бегал за мной. Он сразу улегся в тени и занялся перевариванием очень обильного обеда.
Вечер опять провел с Дулоном. Как бы между прочим попросил показать приемы фехтования.
– Мы топорами бьемся, – сказал я в оправдание.
– Как лангобарды, – поверил мне гет. – Сражался я с ними пару раз. Отчаянные ребята. Бывало, одним ударом раскалывали шлем и голову напополам.
Ничего особенного он мне не показал, только как отбивать удар другого меча или копья. Так понял, в свалке сильно не пофехтуешь, там кто кого перерубит.
– Да, длинным мечом хорошо с коня рубить, – подтвердил Дулон, – или когда нападают россыпью и немного. А когда строй вдавится в строй, там лучше кинжалом или коротким топором.
Я обратил внимание, что местные солдаты крепят кинжал на правое бедро. Наверное, оттуда его удобнее вынимать в тесноте.
На следующее утро пошел получать заказы. Лук, рычаг и вкладыши были сделаны на славу.
– Что ты будешь с ним делать? – спросил кузнец.
– Стрелять, – ответил я и показал, будто натягиваю тетиву и отпускаю стрелу.
Кузнец не поверил:
– Сил не хватит.
– Рычаг поможет, – подсказал я.
– А-а, гастрофет хочешь сделаешь? – предположил он.
Я не знал, что такое гастрофет, но подтвердил. Потом спросил у Дулона. Оказалось, это тяжелый арбалет для защиты укреплений, при натягивании его тетивы надо наваливаться на рычаг животом (гастром).
Столяр тоже справился с заказом. От него я перешел к лучнику, где получил колчан с тридцатью болтами, четыре тетивы, нужного размера и тщательно навощенные, и пучок оленьих сухожилий. Я раньше не видел оленьи, использовал бараньи, но решил, что лучник этого не знает, думает, что я большой специалист, и приготовил именно их. За дополнительную плату поручил ему вставить и закрепить лук в ложе с помощью седловины и уздечки из оленьих сухожилий. Седловину надо было положить плоской стороной, имеющую ту же ширину и кривизну, что и лук, на середину спинки лука. Если его натянуть, выступы седловины попадут по обе стороны ложа и не позволят соскользнуть обмотке, которая образует уздечку и закрепляет лук. Сухожилия надо было размочить, а потом наматывать. Как именно, я показал с сухими. Когда-то я сделал всё это сам, но уверен, что у профессионала получится лучше. Договорились, что к завтрашнему утру будет готово.
Замки для арбалета тоже были готовы, всё точь-в-точь, как я просил. Мне нравилось, как работают здесь люди. Все друг друга знают, так что халтурить себе дороже.
Я прогулялся в порт, полюбовался судами у причалов и на рейде. Поинтересовался, сколько получает матрос. На парусном судне – два солида в месяц, на галере – три. В капитанах нужды не было.
Затем пошел на расположенные рядом судостроительные верфи. На одной строили боевую галеру, дромон, метров пятьдесят длиной. На двух соседних по торговому судну, нефу, один длинной метров тридцать, другой немного меньше. На следующей заканчивали на стапелях рыболовецкий баркас метров восемь длинной. Трудились над ним пять человек. Шестой, пожилой грек, руководил, время от времени помогая и руками. Если на дромоне и нефах обшивка корпуса крепилась встык, то на баркасе – внахлест. Наверное, чтобы усилить продольную и поперечную прочность, ведь он был беспалубный. Дождавшись, когда грек освободится, подошел к нему и спросил:
– Во сколько баркас обойдется заказчику?
– Почти все из его материала строится, поэтому около сотни солидов, – с готовностью ответил грек. Мне показалось, что он обрадовался поводу отвлечься от работы.
– А если из вашего материала? – поинтересовался я.
– Тогда бы сотни две, две с половиной… – ответил он.
– А где берут материал? – продолжил я расспрос.
– Кто где. Можно в лесу в горах нарубить. Да только там тавров много, велика возможность не вернуться, – сообщил грек и добавил с ухмылкой: – Хотя ты умеешь с ними ладить!
– А сможете сделать по моему чертежу? – спросил я.
– Если не очень большой, то сделаем и по твоему. Только потом не нарекай, если потонет! – опять ухмыльнулся он.
– Не потонет, – уверенно сказал я. – Паруса тоже вы шьете?
– Нет, вон там, – показал он рукой, – мастерская.
Я попрощался с ним и пошел в парусную мастерскую. Это был большой ангар, в котором на полу были расстелены куски материи, которые сшивали длинными иглами с суровой ниткой несколько мужчин. Женщин не было. Видимо, работа тяжелая. Я нашел хозяина мастерской, узнал у него расценки на паруса из его материала и из своего. Разница получалась значительной. Осталось узнать, где изготовляют парусину – плотную ткань из конопли, потому что в Херсоне я видел только продавцов ее.
7
Когда я к обеду вернулся на постоялый двор, меня окликнул молодой иудей.
– Эй, длинный!.. Длинный!.. Длинный!
Поскольку я еще не привык считать себя длинным, не сразу среагировал, оглянулся только после третьего зова.
– Ты меня зовешь? – спросил я.
– Да, тебя, поговорить надо, – сказал он.
Все эти дни молодой иудей посматривал на меня ожидающе. Дулон рассказал мне, что завтра в городе погрузят товар и послезавтра утром обоз тронется в путь, а не хватает, как минимум, трех охранников. Наверное, сын Израиля готовился поломаться, но все-таки взять меня на работу. Называл он себя на римский манер Марком. Обычно иностранное имя берут созвучное со своим. Скорее всего, Марка звали Моисей или Мойша. Я дал ему кличку Моня. Такая была у моего приятеля, одесского еврея по имени Михаил. Одесский Моня был подтверждением того, что и в еврейских семьях не без урода: ростом метр девяносто, пьяница и не ссыкун. По моему глубокому убеждению, третье его достоинство было результатом второго, а не первого. С грехом пополам закончив в 1980-м году Одесский институт инженеров морского флота (ОИИМФ), он эмигрировал в Израиль. Оттуда как-то по пьянке позвонил нашему общему знакомому и пожаловался, что всю жизнь мечтал жить заграницей, и вот теперь живет в Израиле, а мечта осталась. Он умудрился перебраться в Штаты, пожил-таки заграницей и заимел прямо противоположную мечту. В 1987-м он вернулся в Одессу. После чего мы стали называть его «Дважды Еврей Советского Союза». Теперь Моня владелец сети ресторанов с морскими названиями – учеба в ОИИМФе не прошла даром.
– О чем ты хочешь поговорить? – спросил я херсонского Моню.
– Меня просили тебе помочь, сказали, что тебе срочно нужна работа, – ответил он, изображая на лице готовность пожертвовать ради меня многим, если не всем.
– А меня просили тебе помочь, сказали, что тебе позарез нужны охранники, – с таким же выражением лица сказал я. – Так что давай без дураков. Мои услуги стоят пять солидов в месяц.