Херсон Византийский

На пять я, конечно, не рассчитывал, предполагал выбить четыре, что соответствовало бы, судя по словам Келогоста, моей нынешней репутации.
Жертвенность моментально сдуло с Мониного лица.
– Это ставка конного! – горячо возразил он, брызгая слюной. – Пешим я плачу всего три!
– Им ты можешь платить, сколько хочешь, а я стою пять, – сказал я и сделал вид, что сейчас уйду.
– Подожди! – попросил он. – Пять – это много! Давай за три с половиной!
– Четыре с половиной, – пошел и я на уступку.
После нескольких минут его брызганья слюной и моих демонстраций намерения уйти, сошлись на четырех солидах в месяц, тридцати фунтах провоза своего груза и условии, которое у меня возникло в последний момент скорее из нежелания отдать ему последнее слово:
– Все трофеи нападающих, кого я убью, мои, а если будет добыча, то мои два пая, как и у старшего охранника.
Половину добычи забирал хозяин обоза, остальное делилось по паям между охранниками. Моне было до задницы, как мы поделим, тем более, что в добычу он не верил. Добраться бы туда и обратно целыми и не обобранными.
– Договорились! – согласился он.
Мы ударили по рукам, после чего Моня подсунул, как он думал, подляну:
– Отправляемся послезавтра, так что плата тебе пойдет с послезавтрашнего дня.
– Хорошо, – разочаровал я его спокойным ответом. Мне аж никак не тарахтело грузить завтра его товар, о чем предупредил меня Дулон.
Вместо этого я сходил за арбалетом, ремнем для него и кожаной безрукавкой. Прямо в лавке надел безрукавку, продел в ее петли ремень и застегнул его. В левый нижний карман сунул платочек, который использовал, как носовой, в правый нижний пересыпал мелочь из пистона. Затем пристегнул новый ремень к арбалету, отрегулировал его длину, надел на плечо. Жаль, что в лавке не было большого зеркала, чтобы я увидел себя во весь рост и сам себе понравился. Остальные пока не доросли до моего понимания красоты, поэтому смотрели на меня с ухмылкой. Особенно их забавлял арбалет. Я услышал много версий, для чего он нужен, одна остроумнее другой.
Вчера вечером я спросил у Келогоста, какие товары пользуются спросом у антов. Из перечисленного им выбрал красивые ткани. Весят и места занимают мало, а стоят дорого. Или заработаю по-крупному, или влечу. Я купил пять рулонов самых ярких тканей, зная по опыту общения с африканцами, что примитив любит блеск. Отдал почти все свои деньги, осталось три солида и мелочь. Таких покупателей в этой лавке давно не видели, поэтому бесплатно запаковали мое приобретение в грубую ткань, зашив ее, и даже любезно согласились бесплатно доставить покупку на постоялый двор.
А я тем временем прошелся по продуктовым рядам. Моня по договору обязан был кормить меня, но интуиция подсказывала, что это будет один из пунктов, на котором он обязательно сэкономит. Я купил сушеного мяса типа бастурмы, только не острого, низку вяленой рыбы, головку сыра, несколько лепешек и туесок меда. Мне здесь катастрофически не хватает сахара. По пути на постоялый двор не удержался и съел пол-лепешки, макая ее в мед.
Ткани уже ждали меня. Келогост отдал их со словами:
– На этом много не заработаешь.
Я не сразу догнал, что он думает, что я повезу на продажу дешевую ткань. Не стал ему говорить, что внутри дорогая. Пусть и остальные так думают. Зависть – движущая сила неприятностей, причем для обеих сторон.
До обеда занимался арбалетом. Установил замок. Концы винтов заклепал, чтобы замок не выпал случайно, а тем более, не случайно. С помощью вспомогательной тетивы надел рабочую. Смотрелось всё неплохо. Осталось проверить в действии. Что я и сделал после обеда.
Сперва намотал километров пять по поляне, махая мечом или копьем и закрываясь щитом. У меня уже начинало получаться, как у взрослых. И кольчуга со шлемом не мешали так сильно, как в первый день. Отдышавшись, занялся пристрелкой арбалета. Первый тест был на точность. Метров на двадцать пять арбалет бил прямо в цель, потом надо было брать выше, так сказать, над яблочком. Опытным путем я определил, насколько надо повышать прицел при увеличении дистанции. У моего магазинного арбалета поправку надо было вводить уже после восемнадцати метров. Вот что значит разница между массовым и штучным производством! Второй тест – на пробивную силу. С расстояния примерно пятьдесят метров дюймовую доску прошибло насквозь, еле нашел болт. На дистанции сто метров прикрепил доску к стволу дерева. Болт пробил доску и влез в дерево сантиметров на пять-семь. Вылезать не хотел, пришлось вырезать ножом дерево вокруг него. Лунка получилась внушительная, как бы дерево не засохло. Вот теперь я чувствовал себя большим и сильным.
  
8
 
Колеса кибитки скрипят громко и надсадно, будто вот-вот отвалятся. Я видел, как их смазывали перед выходом. Не помогло. Наша кибитка последняя в обозе, седьмая. Приятная цифра, по крайней мере, с ней нет отрицательных ассоциаций, как с предыдущей. Я сижу на сиденье, но управляет упряжкой из двух волов мой напарник, скиф по имени Скилур. Моня нанял Скилура и его друга вечером последнего дня, потому что лучше никого не смог найти. Положил им по две с половиной силиквы каждому – отбил перерасход на меня. Скилуру лет шестнадцать. Вооружен двояковогнутым луком и коротким мечом-акинаком. Из брони только кожаная шапка, напоминающая ушанку, и надеваемая через голову, короткая безрукавка из толстой кожи. Темно-русые волосы длинные, схвачены ленточкой в конский хвост. Европейский тип лица, глаза голубые, не раскосые и даже не жадные. На щеках и подбородке светлая юношеская поросль. Худой, но кость не тонкая. На хорошей кормежке должен быстро набрать массу. Характер веселый, легкомысленный. Сильно развитое чувство стада: ни минуты не может быть один. Когда я, устав от его болтовни, иду позади кибитки, начинает общаться с волами. У Скилура мечта купить коня и завербоваться в легкую кавалерию. Когда я сообщил ему, что отказался от такой чести, Скилур посмотрел на меня, как на чудака. Разве нормальный человек откажется от жизни на всем готовом?! Я мало встречал скифов в Херсоне. Скилур говорит, что их вообще мало осталось. Он еще осознает себя скифом, но уже свободно говорит на местной смеси греко-латинского и не знает, что его предки когда-то владели не только теми землями, по которым мы едем, но и многими другими, входящими сейчас в состав Византии и Персии; что одно их имя приводило в трепет народы многих стран; что победили Дария и дали отпор армии Александра Македонского. Когда я рассказывал это, он слушал с открытым ртом. Единственное, что Скилур еще помнил, – это что где-то там, куда мы едем, находятся курганы-могилы его далеких предков.
Нам не положено обоим ехать, один должен идти. Но Моня едет впереди, на второй кибитке. Если появится, то тот из нас, который сидит с дальней стороны и не видимый ему, сразу спрыгнет. В день отъезда иудей появился перед нами при полном параде: шлем со сходящимися над ртом концами наушников и широким и длинным наносником, благодаря чему открытыми оставались только глаза; ламеллярный доспех поверх кольчуги с длинными рукавами, на которых были еще и наручи; поножи на высоких сапогах; на боку длинный меч; в руке круглый щит с железной окантовкой, умбоном и шестью отходящими от него к краям широкими полосами-лучами. И всё это блестящее. Зато ехал верхом на муле. Первые полдня он мотался от головы до хвоста, проверяя, чтобы не ехали оба, потом выдохся и пересел с мула на сиденье кибитки. Мул был привязан к ней сзади.
Дулон ездил один раз к антам. Он рассказал мне маршрут. В первый день и половину второго можно не напрягаться, потому что этот участок контролируется конными разъездами ромеев. Потом будет сложный лесной участок до готской деревни, расположенной на границе леса и степи. В степи проезд крышуют аланы. Если им заплатить, проблем не должно быть. А вот после соляных промыслов, то есть, как понимаю, после Сиваша, надо быть все время настороже. Там кочует несколько малых племен разных народов, возможны самые неожиданные варианты. Сейчас идет вторая половина второго дня, так что расслабленность у охранников исчезла. На обеденном привале я надел на арбалет тетиву, однако натягивать ее не стал.