Господин мертвец. Том 2
– …милитаризм является не только молохом экономической жизни, вампиром для культурного прогресса, главным фальсификатором, влияющим на расстановку классовых сил. Милитаризм является также скрытым или явным решающим регулятором, определяющим ту форму, в которой развертывается политическое и профсоюзное движение пролетариата. Сегодняшняя Германия возложила слишком много жертв на алтарь алчного божества капитализма. Пролетариат тянут в братоубийственную войну, не в силах самостоятельно скинуть националистические шоры. Завтра за город с названием, которое вам ничего не скажет, погибнет ваш брат или отец. Но даже это – не самое страшное преступление правящего класса, есть и куда более отвратительные, такие, подобия которым церковные зазывалы не смогут найти в Библии. Да, я говорю о той отвратительной игрушке буржуазии, тлетворной, разложившейся и зловонной, которая именуется Чумным Легионом. Это порождение безумной милитаристской системы провело новую линию раздела по многострадальной Германии, как ланцет хирурга проводит новую линию разреза. Классовое общество, чьи противоречия под покровом капитала вызревали веками, издавна основывалось на угнетении правящим классом меньшинства, тех, на чьем труде они паразитировали. Банкиры, промышленники, министры, владельцы ресторанов, газет и бирж без устали снимали богатую жатву с пролетариата, но эта война, последняя, мировая война, доказала, что безумный, потерявший управление экипаж империализма не остановится даже перед извечной пропастью, которая разделяет два берега, жизнь и смерть…
– …как его зовут? Либкер?
– Либкнехт, тупица. Не мешай.
– Извини.
– Кхм… На службу миллионам сегодня поставлена не только жизнь, но и смерть. Институт подавления, заковывавший пролетариат в военную форму и отправляющий сотнями тысяч гибнуть на безвестных полях, работает подобно огромной фабрике, не останавливаясь ни перед чем. Сегодня на войну идут мертвецы. Люди, которые один раз уже отдали свою жизнь за то, что буржуазные газетенки смущенно называют «Судьбой Великой Германии», а эксплуататоры измеряют звоном монет. У них забрали право распоряжаться их же судьбой, и они идут умирать во второй раз. Не за мир, не за свободу немецкого народа. А за тех, кто имеет трусость прикрывать себя этим щитом из мертвого безвольного мяса, из наших вчерашних братьев, обращенных страшным слепым оружием. Да, я говорю о зарождении нового класса, от поступи которого земная твердь еще только начинает дрожать, но эта дрожь вскорости обернется тем потрясением, которое обрушит последние устои империй. Мертвецы – вот истинно униженный класс, ничтожный в своей беспомощности и в то же время пьяный от ненависти к своим поработителям-тоттмейстерам. Тоттмейстеры утверждают, что только их сила держит этих бедняг в состоянии подобия жизни. Но кто такие тоттмейстеры, если не поработители человеческих душ, отвратительное подобие эксплуататоров и прислужников капиталистического молоха?..
– Ох и горазд этот парень болтать. Прямо как офицер штабной на докладе, ей-богу.
– Ты этого парня еще вспомнишь, будь уверен. Говорит по-ученому, но голову на плечах имеет, это уж ты мне поверь. Ладно так их кроет, подлецов, почти по матери. Эксплуататоры, империалисты, душегубы… И тоттмейстеров не жалеет. Слышал, как он их?..
– Как бы не доигрался.
– Поговаривают, он из нашего брата.
– Мертвец, что ли? Иди ты.
– Точно не знаю, но слухи есть. Мол, полицейские его по-тихому уже раз расстреляли, чтобы народ, значит, не баламутил. Но кто-то из тоттмейстеров его поднял, и с тех пор он часто Чумной Легион в своих проповедях поминает.
– Стой-ка, это что ж выходит, свой на своего пошел? Тоттмейстер на тоттмейстера? Врешь ведь, брат. Ворон ворону…
– Да ведь не наши тоттмейстеры его подняли, а русские! Пустая твоя голова!
– Хорошенькое дело… Значит, иваны будут у нас свои порядки наводить? Своих командиров нам мало?
– Да пойми ты, чучело бездушное! Нет больше никаких иванов и томми, и пуалю тоже нет. Помнишь, что он про линию раздела писал?
– Да вроде бы… Как ланцетом и…
– Это раньше классы были, все эти фабриканты, газетчики и рестораторы с одной стороны, а простой люд вроде нас – с другой. Ради них пехота по полю свои кишки разматывала. Это и было угнетение одним классом другого. А теперь раздел иначе пошел, смекаешь? Не на богатых и бедных. А серьезнее. На живых и покойников.
– Ох ты. Круто берешь.
– Да ты почитай, почитай… Он про это и пишет. Про тысячи покойников, которых, значит, лишили всего. Про титаническую силу, которая пока скована и не понимает своей истинной силы. Про нас, смекаешь? Или Брюннер тебе полную башку ваты набил? Только у мертвецов нет богатых и бедных. Все мы тут одинаковые, разве что у кого уха не хватает, у кого руки, а у кого половины живота. Нам нечего требовать от банкиров, на их деньги нам не набить брюхо и не жениться. Вон он, раздел. Мы теперь по другую сторону. От всех них. От всех живых.
– Погоди… Ты сам-то понимаешь, что метешь? Живые и мертвые? Раздел? Это что же выходит, мы теперь вроде как две армии?
– Мы и были всегда двумя армиями, бестолочь. Вспомни тех ублюдков, что третьего дня приходили. Ночью, с ножами и лопатками. Если бы Варга их не напугал, что бы они с нами сделали? Вот он, твой пролетариат! Тот самый, за который меня пулеметной очередью в декабре семнадцатого срубило. Вот они, наши братья по социальному классу! Смекаешь?
– Страшные вещи ты говоришь, приятель. Только сам пока не разумеешь толком, вот что. Где две армии встречаются, там бой. Живые и мертвые, говоришь? Самому-то не страшно?
– Я свое отбоялся… Как помер, так и отбоялся.
– А мне страшно. Как представлю…
– Представляй меньше, а думай больше, вояка. Что тебе живые сделали? Фон Мердер, который глядит на тебя, как на козье дерьмо, и рад бы спихнуть в яму и земли сверху накидать, неважно, жив ты или нет. Люб он тебе? А остальные! Ты давно живых людей видел, братишка? Да они нам в спину плюют, а при случае – осиновый кол под ребра и в могилу. Те самые, за которых мы свои бессмертные души Ордену отдали!
– Тише ты… Я о своих помню. Когда на фронт уходил… Жена у меня была, брат.
– Молодая?
– Молодая. Красивая. И сестра с шурином. Сейчас уже дети есть, наверное. Племянники, выходит. Что ж это, они мне враги теперь? Армии придумал, чтоб тебя… Это с ними я воевать должен?
– Да никто и не говорит, чтобы воевать! Не сейчас, по крайней мере… Не можем мы сейчас воевать. Сил у нас нет и этого… сознания, в общем. Идем на убой, как заведенные, пулям грудь подставляем. Только ребра раз за разом лопаются… В том и смысл, чтобы мы разумение получили, смекаешь? Чтобы поняли свою настоящую силу. Тогда совсем иначе завертится, уж поверь. Тогда мы не просто мясом пушечным будем. Тогда перед нами все Ордена задрожат, все эти магильеры ублюдочные белорукие, все офицерики штабные, и фон Мердер, и те…
– Так тебе мейстер и даст!