Преданность. Год Обезьяны
Огляделась по сторонам: на что бы еще отвлечься? Потом взяла одеяло и вернулась во дворик, убила несколько минут на изучение обертки “Пинат чузз”, но никакой ауры не уловила. Возникло отчетливое предчувствие: что-то вот-вот стрясется. Я боялась, что это будет как нож острый, оглушит, как гром среди ясного неба. Либо – и это даже страшнее – не стрясется, а оглушительно сорвется. Поежилась, подумав о Сэнди.
Часы утекали незаметно. Вышла прогуляться, сделала полкруга в окрестностях гостиницы, миновала табличку в честь Джека О’Нила – он был знаменитый серфингист, изобрел гидрокостюм нового типа. Попыталась воскресить в памяти серфингистов из старых фильмов про девушку Гиджет. Трой Донахью носил гидрокостюм? А Мундогги? И занимались ли они серфингом взаправду? Я велела себе даже ненароком не поднимать глаза на указатель “Дрём-мотель”, но вдруг подул ветер, пальмы согнулись и закачались, и на меня обрушилась умеренно сильная волна высокомерия.
Айерс-Рок, Улуру
– Ну что, помаленьку видим сны?
– Нет, ни одного, – уперлась я. – Никаких снов. Никаких снов. Все по-прежнему, ровно ничего не произошло.
Указатель разволновался не на шутку, прощупывал меня намеками и наводящими вопросами, морочил голову давно не актуальными телефонными номерами, допрашивал про очередность песен на определенных альбомах: например, какая песня идет перед “White Rabbit” (“Белый кролик”), а какая – между “Queen Jane Approximately” (“Примерно как королева Джейн”) и “Just like Tom Thumb’s Blues” (“Совсем как блюз Мальчика-с-пальчик”)? И правда, какая? Ах да, “Ballad of a Thin Man” (“Баллада о худом человеке”). Стоп, вовсе не она, но стоило о ней вспомнить – в голове зазвучал, накрепко привязался припев: “something is happening, but you don’t know what it is”. “Что-то происходит, но ты не знаешь, что”. Ну, это, скорее всего, просто очередная провокация. Распроклятый указатель откуда-то знает обо всем: куда я езжу и откуда возвращаюсь, что у меня в карманах: обертки от шоколадок, серебряный доллар 1922 года и клочок красной шкуры Айерс-Рок – тот самый, который я пока еще не нашла на пешеходной тропе на Улуру, где пока еще моя нога не ступала.
– Когда едешь? Между прочим, лететь туда очень долго.
– Что ты вообще несешь? Я никуда не еду, – сказала я надменно, пытаясь утаить какие бы то ни было мысли о грядущих путешествиях, но исполинский монолит упрямо высунул голову, всплывая, словно нетрезвая субмарина, в море моего внутреннего мира.
– Едешь! Я же вижу! Грозные буквы уже на стене. Куда ни глянь – красная пыль. Надо лишь прочесть, что говорят знаки…
– Откуда ты можешь хоть что-то знать об этом? – требовательно спросила я, вконец обозлившись.
– Шестое чувство, – ответил указатель. – Я тебя умоляю! Улуру! Мировая столица сновидений. Естественно, поедешь как миленькая!
Мимо прошла влюбленная пара, и указатель вмиг стал просто указателем, немым и неприступным. Я постояла перед ним, оценивая обстановку. Вот в чем беда со сновидениями, думала я: они могут впутать тебя в загадку, которая на деле никакая не загадка, натолкнуть на абсурдные наблюдения и разглагольствования, из которых не вытекает ни одного вывода, основанного на фактах. Слишком уж похоже на лабиринт пререканий Алисы с Безумным Шляпником.
Однако указатель угадал мое реальное – даже слишком реальное – желание углубиться в австралийский буш, чтобы увидеть Айерс-Рок. Сэм Шепард часто заводил речь о своем одиночном путешествии к Улуру, говорил, что однажды мы, возможно, двинем туда вместе: будем надолго зависать в городках у границы национального парка, поедем на машине по бушу, по кромкам равнин, пестрящих звездочками спинифекса. Но Сэма сразил боковой амиотрофический склероз, и, когда физические усилия стали даваться ему многократно труднее, все начерно намеченные планы пошли прахом. Я задумалась: а если судьба устами указателя намекает, что однажды я все-таки увижу огромный красный монолит, доберусь до него одна – а Сэма непременно прихвачу с собой, устроив ему надежное гнездышко в каком-то неведомом науке уголке своей души?
Самое время подкрепиться. Я обошла стороной действующий пирс, побрела, куда глаза глядят, по боковым улицам, задержалась перед тако-баром “Лас-Пальмас”. Почему-то, хотя я никогда не переступала его порог, бар показался знакомым. Села в дальнем углу, заказала черные бобы и рыбные тако. У кофе был привкус ацтекского шоколада. Определенно в стиле Сэнди. Может, это и есть его засекреченная такерия? Похоже, в мои якобы импровизированные передвижения на местности вмешивается какая-то сила. Я заказала вторую чашку, медленно выпила, прониклась необъяснимой привязанностью к окрестностям “Дрём-мотеля”. Нет, надо делать ноги, подумала я, а то недолго повторить судьбу военного в “Волшебной горе”: в горы поднялся, а вниз больше не спустился. Прикрыв глаза, явственно вообразила свой номер, увидела раздвижную дверь, которая впускает внутрь рев волн, невидимых за низкой стеной – стена как стена, бетонная. Возможно, побеленная, если только бетон не бывает белым сам по себе.
– Ах ты боже мой, он может быть любого цвета. Красители. Красители.
Неужели этот треклятый указатель увязался за мной до самой Фронт-стрит?
– “Крысители”, говоришь? – переспросила я шепотом. – Из крысятины? Странный гастрономический совет – мы же у моря. Порекомендуй лучше спецпредложение от шефа: что-то из макрели и шинкованная капуста – вот блюдо, которое никогда не было мне по вкусу.
– Шинкованная капуста – не отдельное блюдо, а гарнир. И не “крысители” – “красители”!
Я отказалась принимать все последующие сигналы, залпом допила кофе, расплатилась и побежала назад в отель. Я непременно была должна сказать этому указателю несколько ласковых. Лицом к лицу.
– Тебя слегка трясет, – сказала я, перехватывая инициативу.
Указатель только хмыкнул.
– И вид почему-то бледный. Тебе самому ведерко красителя не помешает: как насчет железной лазури, освежить эту унылую звезду?
– Гм-м. О красителях я могу и сам тебе кое-что рассказать, – объявил указатель фальцетом. – К примеру, про тайный цвет воды, и где искать такой краситель – в нескольких лье под землей, где воды нет и в помине.
Очевидно, я уязвила его в больное место, потому что меня вдруг опутали и завертели щупальца полупрозрачного вихря. Внизу грянул гром, и разверзлась бездна. Упав на колени, я узрела лабиринт штолен с надежно запрятанными грудами драгоценных камней, золотых безделушек и пергаментных свитков. Тот самый подземный мир чудес, который воображала в детстве: с эльфами, гномами и пещерами Али-Бабы. Возликовала оттого, что все это существует взаправду. Но вскоре эту радость вытеснило раскаяние. Упрямое облако скользнуло мимо солнца, стужа, пропитавшая было воздух, развеялась, а потом все стало таким же, как прежде. Я стояла перед своим достойным противником, ожидая кары.
