Дети прилива

* * *


 
1 
 Его последняя песнь

Город был построен на пике, невообразимым образом взметнувшемся вверх из моря, и море не оставляло попыток отвоевать его. Поднимающийся прилив заглатывал нижние улицы Города. А отлив, откатывая, выплёвывал их обратно, оставляя, однако, свой след. Свежие моллюски лепились к подоконникам. Рыбы бились на каменных мостовых. Тем серым утром, когда море отступило, на крыше обнаружился кит.
Народ толпился вдоль мола и глазел на крышу ярусом ниже.
– Это дурное предзнаменование! – вскричал старый проповедник, клубы пара от его дыхания вились в воздухе.
– Ну, не Враг же это сделал, – фыркнул моряк. – Должно быть, его прибило туда приливом.
– Он мёртв, – сказал торговец. – Как полагаешь, сможем мы продать его мясникам?
Кит лежал на брюхе, протянувшись от одного конца крыши до противоположного. Он выбросился на часовню Св. Варфоломея, крыша которой во время отлива торчала над волнами. Четыре каменные горгульи стояли каждая на своём углу, и две из них хищно впились в кожу кита. Голодные чайки с криками носились над ним.
Толпа была настолько поглощена зрелищем, что никто не заметил появления девчонки. У неё были усталые глаза и спутанные и грязные русые волосы, взъерошенные после дурно и почти без сна проведённой ночи. Она перегнулась через парапет мола, закусив губу.
– Он такой большой, что не может находиться вне воды, – сказала она, обращаясь больше к себе самой, чем к кому-либо ещё. – У него разорвались лёгкие просто от лежания тут.
Крохотный мальчонка в ужасе посмотрел на неё круглыми глазами. Он теснее прижался к матери, с опаской поглядывая на девочку. Лицо у неё было бледное, на щеке три царапины, и от неё слегка воняло фейерверками. И, того хуже, она была одета, как мужчина, причём даже не добропорядочный. Она замоталась в истрёпанный красный шарф и утопала в бушлате с капюшоном, сшитом из потрёпанной материи и тюленьей кожи.
– К-кто ты? – спросил мальчонка, губы его подрагивали.
– Я Элли, – рассеянно отозвалась девочка, роясь в карманах. Она вытащила увеличительное стекло, затем луковицу и, наконец, перочинный ножик с острым как бритва лезвием. Мальчик взял мать за руку.
– Если в скором времени не взрезать кита, – сказала Элли, подняв нож, – он взорвётся.
Мальчишка начал плакать.
– Придержи язык, девчонка! – одёрнула её мать мальчика.
– Да нет же, правда, взорвётся! – сказала Элли, взмахнув руками. – Мёртвые киты начитают разлагаться изнутри. Внутри начнут скапливаться газы, а это опасно.
Мать отвернулась и закрыла рот ладонью.
– Знаю, знаю, – сказала Элли. – Кишки повсюду. А уж вонь будет такая, что мало не покажется! Хм, – прибавила она, уставившись на перочинный нож. – Не лучше ли, пожалуй…
Элли повернулась ко второй девочке, стоявшей позади неё. На беглый взгляд она была тех же лет – двенадцати или тринадцати, с копной вьющихся рыжих волос. Огромный голубой шерстяной свитер, тяжёлые чёрные башмаки и скучающее выражение на лице.
– Анна, мне нужно, чтобы ты сбегала в мастерскую и принесла мою фленшерную лопату [1], – сказала Элли.
– Что такое фленшерная лопата? – позёвывая, спросила Анна.
– Острое лезвие на конце длинной жерди, – объяснила Элли. – Она висит на чердаке, за книжными шкафами, между телескопом и ружьём.
– У тебя есть ружьё? – с неожиданным интересом спросила Анна, подавшись вперёд. – А пули есть?
– Поспеши, будь добра! – прикрикнула Элли, и Анна, закатив глаза, поплелась вверх по улице.
Элли вскочила на мол, а затем спрыгнула с другой стороны. Когда, пролетев метра три, она приземлилась на крышу часовни, толпа ахнула.
– Что она вытворяет? – воскликнула женщина.
Элли пошла по крыше, вытянув для равновесия руки в стороны, словно канатоходец. Глаза кита были закрыты, веки испещрены морщинами и складками, как у старика. Девочка встала на колени и осторожно провела рукой по китовому боку. Шершавая кожа была усажена белыми балянусами [2] и изрезана перекрещивающимися шрамами.
– Что здесь происходит? – раздался голос сверху. Элли подняла глаза и увидела, как через толпу проталкивается парень из городской стражи, долговязый и лопоухий, в чёрном плаще поверх тёмно-синего кителя.
– Там на крыше кит, – сказала какая-то женщина.
– И вон к нему девчонка спустилась, – добавила другая.
– Что? – воскликнул стражник, и тут он посмотрел вниз и увидел на крыше Элли. – Что… что она делает? – Он хлопнул себя ладонями по голове. – Осторожно, мисс! Этот кит вас слопает!
– Киты не едят людей, – со вздохом сказала Элли, но никто её не услышал. Все наперебой силились перекричать друг друга.
Массивное китовое тело под её рукой поднялось и опало, как будто в судорожном вздохе.
Он ещё жив!
Элли огляделась по сторонам, гадая, не удастся ли столкнуть кита обратно в воду. Корабль, пожалуй, мог бы стащить его с крыши, но только с наступлением прилива, а до него ещё несколько часов.
– Прости, – шепнула она. – Увы, я ничем не могу тебе помочь.
Но едва она заговорила, ей почудилось, будто из китового нутра доносится слабый звук. Толпа гомонила так, что невозможно было сказать наверняка.
– Отойди от него! – орал стражник, хотя сам спуститься вниз боялся.
– Думаю, тебе нужно её оттащить.
– Эй, кто-нибудь, позовите Инквизицию!
– Пожалуйста, я пытаюсь слушать, – сказала Элли.
– Проповедник говорил, что киты дышат пламенем.
– Пожалуйста! – завопила Элли, но никто не обратил на её слова никакого внимания. Она вытащила из кармана какое-то устройство размером с монетку, завёрнутое в пожелтевшую бумагу. Резким движением кисти она шваркнула его об мол. Раздался треск, грянула вспышка, и дебош отчаянно голосящих чаек разлетелся. Толпа отшатнулась, прикрывая глаза руками и смолкнув в ошеломлении.