Жизнь за жильё

Оперуполномоченный Саша вскочил со стула.
— Шакирыч, в кабинете есть толстый справочник? Надо пару раз приложить к затылку любителя бани. Сразу в голове просветлеет.
— Присядьте пока, Александр. Успеем ещё. У нас весь вечер впереди… И ночь белая…
Этот вечер у всех участников допроса, разумеется, кроме Кантемирова, оказался занят. Сотрудники питерского РУОП официально пригласили обоих челябинских коллег в один уютный ресторанчик в центре города, который заодно сами и крышевали. Роману и Александру надо было держать уральскую марку и «кровь из носу» расколоть этого торговца оружием до 21.00. Старший следователь Зариф Шакирович сегодня совершенно случайно познакомился с экскурсоводом Эрмитажа, питерской молодой татарочкой по имени Наиля. Со служительницей музея договорились прогуляться сегодня вечером по центру города и обсудить воздействие итальянской культуры на архитектуру Санкт-Петербурга. Тем более красотка Наиля сообщила по секрету, что живёт одна в коммуналке рядом с Дворцовой площадью, — на улице Гоголя. Вечер в белые ночи обещал быть увлекательным и познавательным. Если бы не упрямство местного старшего пожарного…
Надо было ещё решать вопрос с задержанием на трое суток любителя русской бани. Олег Алексеевич, зам начальника РУОП, обещал подсобить челябинским коллегам с камерой для задержанного. Хотя второго участника банных посиделок с земляками, гражданина Блинкова, пока найти не удалось. Байкеев взглянул на свои часы — 18.45. — дело шло к вечеру, а на улице, как в полдень. Вот тебе и белые ночи. Следователь перешёл к делу:
— Кантемиров, где сейчас живёт Блинков?
— Там же, в общаге, — пожал плечами Кантемиров. — Но, я у него давно не был.
— А мы сейчас проверим! — довольно воскликнул оперуполномоченный Роман и хлопнул изъятой записной книжкой по столу. Этот блокнотик ещё гвардии прапорщик Кантемиров завёл на втором году сверхсрочной службы, куда записывал телефоны и адреса своих солдат и коллег по дрезденскому гарнизону. Со временем книжка истрепалась, добавились телефоны друзей в Питере, знакомых пожарных и некоторых ментов. Тимур по старой привычке старался конспирироваться и вписывал новые лица под понятными только ему псевдонимами. Так старший оперуполномоченный уголовного розыска Жилин оказался на странице с буквой «В» — Васёк. Номер советника юстиции Князева можно было найти на букву «Л» — Лёха. Тимур не стал долго думать с номером телефона квартиры Олега Блинкова и занёс его просто на букву «Б» — Блинкаус. Уральский опер тоже не стал мудрить и сразу открыл нужную страницу.
— Нашёл — Блинкаус. Кантемиров это кто?
— Мой солдат с Прибалтики. Там ещё один прибалт есть на букву «Д» — Драугялис. Посмотрите внимательней.
— Есть и такой, — не поверил на слово челябинский сотрудник и с телефона на столе принялся набирать номер Блинкауса. Раздались длинные гудки. Тимур сидел и спокойно смотрел на сотрудника милиции. Ещё год назад сам же Олег Блинков, учитывая свой рисковый бизнес, проинструктировал всех друзей и коллег по поводу дозвона: первый длинный гудок — положил трубку, набрал снова — два длинных гудка, снова положил. И только на третий раз Блинкаус отвечал на звонки. Конспирация и ещё раз — конспирация! Милиционер положил трубку.
— Не отвечает.
— Он сейчас у себя в Риге живёт. В Питер редко приезжает, — объяснил хозяин записной книжки.
— Проверим, — опер спокойно листал книжку.
— Пробьём адрес по номеру телефона и в гости заглянем.
Тимур понял, что задержание Олега лишь вопрос времени. Смотря, как повезёт. Блинкаус целыми днями торговал спиртным у себя на рынке. Если только с раннего утра не нагрянут. А с этих станется. Опытные волчары…
Следователь обратился к оперу:
— Роман, сходи на второй этаж, в криминалистический отдел. Пригласи специалиста, пальчики Кантемирову откатаем. Я с полковником договорился.
Сотрудник кивнул, встал и, проходя мимо задержанного, слегка потрепал по плечу:
— Прапорщик, сейчас на пианино сыграешь.
Оперативник Александр встал, вытащил из своей папки финку в пакете и протянул вместе с протоколом обыска следователю. Байкеев тяготел ко всему прекрасному и с явным восхищением принялся рассматривать изящное холодное оружие.
 
— Кантемиров, ты же знаешь, что один из убийц твоего брата прекратил свою никчёмную жизнь примерно от такой финки? Один удар — и точно в печень.
— Гражданин следователь, я обычно кулаками привык бить, — боксёр спокойно посмотрел на работника прокуратуры. — Вы что, в самом деле, думаете, что я, отработав сутки на пожарах, слетал в Челябинск, замочил нехорошего человека и вернулся обратно?
— Почему нет? У тебя двое суток в запасе было до следующего дежурства. И тебе твои дружки помогли — Мара с Вершком.
— Тогда покажите мои авиабилеты, и я начну писать явку с повинной.
— Запрос в Аэрофлот уже отправлен. — Следователь отложил нож в сторону. — Будут тебе билеты, Кантемиров. И одна явка с повинной у нас уже есть. Всё подробно. И про тебя, и про Блинкова. Особенно про тебя.
Задержанный отвернулся от следователя и взглянул на опера. Тот улыбнулся и весело кивнул.
— Пипец тебе, прапор. Всё у нас есть. Давай колись, пока не поздно.
— Колоться никогда не поздно, гражданин начальник.
— И всё ты знаешь, прапорщик. Где таких слов набрался?
— Вам же известно, где я вырос? И с кем? — по блатному цыкнул языком поселковский пацан. — Школа жизни!
Тимурка появился на свет в одном из шахтёрских посёлков Копейского угольного бассейна Челябинской области. Населённый пункт официально назывался «Имени 30-летия ВЛКСМ», имел две школы, баню, поликлинику и даже небольшую больницу с роддомом. В центре посёлка установили памятник известному поэту революции Владимиру Маяковскому, а напротив каменного поэта над ближайшими домами возвышался одноимённый Дворец культуры. Так же местными достопримечательностями являлись расположенные неподалёку две тюремные зоны (одна строгого режима, вторая — не очень строгого), сидельцы которых периодически пополняли местное население и трудовой коллектив шахты.
Основными жителями посёлка были аборигены: русские, татары, башкиры, а также немцы-переселенцы с Волги, которые были высланы за Урал в 1941 году и мобилизованы в трудовые колонны; и украинцы, прибывшие ещё в сороковых годах прошлого века из Донбасса по комсомольским путёвкам поднимать новые шахты. Поэтому учеников в двух школах старались комплектовать в равных пропорциях: немцы, украинцы, русские, татары и башкиры.
Так и рос пацан Тимур вместе со всеми интернациональными друзьями и подружками. Ещё пацанёнком спорил со сверстниками о татуировках на местном пляже единственного в округе озера Курочкино, летом играл с дворовой командой в футбол, а зимой гонял шайбу в хоккейной коробке. Пацанята, да и некоторые девчонки любили играть «в войну». В игре были «наши» и «немцы». Наши побеждали всегда… Но наши дворовые немцы никогда не были только в команде «немцев». Поступали просто: двор делился пополам по числу подъездов, бросали монету и играли до темноты, пока мамы не звали из окон домой.
Когда паренёк подрос, он уже хорошо знал границы своего района, не пускал чужаков в свой двор и сам старался не соваться на вражеские территории. Среди пацанов иногда проходили локальные войны, обычно без особой злобы, до первой крови. Дрались между районами честно, «по чесноку», только на кулаках. Иногда происходили драки с пацанами из соседних посёлков, вот тут уже было не до дворовых этикетов, могли и кастетом вдарить или штакетником.
Все пацаны посёлка владели матерным и блатным словом и за этим в карман не лезли. С ранних лет все усвоили основной поселковый запрет: никогда не закладывать своих. Это было всегда и при любых обстоятельствах — западло! Красть у своих — западло вдвойне, крысятничество. Также от старших парней знали, что быть ментом — это тоже не совсем хорошо. Но все, и стар и млад, опасались и уважали районного участкового, седого капитана Виктора Викторовича, которого и жители, и блатные называли не иначе как Виктрч.