Чужая

— Господа решили перенести свой вечер на свежий воздух, — начала женщина, болезненно скривив длинное лицо, чего раньше себе никогда не позволяла, — хозяин и гости пьяны и хотят развлечений. Господин… Господин… Недоволен. Они уже забили до издыху молодых кобылок, что Шорс недавно пригнал. Там все в крови. Вы уж постарайтесь не пугаться особо. Велено было чернавок снизу пригнать, убрать непотребство с глаз господ. Понятно?
Девушки ошарашено кивнули, а Айя забыла, как дышать, так жутко ей сделалось.
— И… Постарайтесь быть как можно тише и неприметней. Не привлекайте внимания, если что потребуют, соглашайтесь… Если не хотите оказаться на месте тех кобыл. Поняли?
Служанки неуверенно закивали.
— Идите! — прикрикнула уже в своей привычной манере управительница. И едва слышно добавила: — Сохрани вас мудрая Тьма…
А в крытых беседках веселье шло полным ходом. Горели свечи и факелы, плясал дикий танец огонь камина. Нестерпимо пахло дымом, хмелем и кровью. Болью. Дам почти не было, не считая рыжей красотки и двух ее подруг, остальные только господа, в длинных шубах и с хрусталем в руках. На столе изысканные яства, перенесенные сюда слугами верхнего яруса. На полу и широких стульях шкуры, а где-то за камином четверо озябших музыкантов играли что-то лихое и веселое, отвернувшись лицами к ночному лесу.
Позади скрипнула калитка и Айя обернулась, огромными глазами глядя на старую в яблоках кобылу, что вел молодой конюх. Малинка! Айя узнала бы ее из тысячи. Лошадь Шорса. Любимая, старая, боевая подруга. Что была для старика семьей. Единственным родным ему существом. Паренек ловко вел ее к господам, глядя себе под ноги.
— Чего встали? Уберите это быстрее! — нервно зашептала подбежавшая к девушкам служанка верхнего яруса. — Там тазы и лопаты, и тряпки. Ужасная ночь. — И убежала прочь, прикрывая нос ладонью.
Чернавки задрожали, вопросительно переглядываясь. Глубоко вдохнув, Айя сделала шаг первой. Направилась дальше к беседке, где за столом лилось вино, и шумел праздник, а чуть поодаль снег захлебывался кровью.
Бесшумно обошла туи и плетущийся барвинок, припорошенные снегом, оставаясь незамеченной, и замерла у беседки, прикрыв рот ладонью, давя вскрик ужаса.
Прямо перед пышно накрытым столом лежало бездыханное тело гнедой лошадки, окровавленное, с вывернутым наружу брюхом. А чуть поодаль в алом снегу, лежала белая, тяжело дыша и странно дергаясь в лунном свете. Все ее тело было испещрено рваными ранами, кровь вырывалась из них густыми точками, заливая белое красным, предсмертным. Из больших ноздрей Снежинки, как успел окрестить ее Шорс, вырывалось клубами прерывистое дыхание и протяжный хрип. Животное умирало в муках.
Внутри у Айи все оборвалось. Что-то окончательно лопнуло, сломалось.
Девушки, пришедшие с ней, резво похватали тазы и лопаты, сгребая вывалившиеся внутренности и пропитанный кровью снег. Морщились и гребли, глотали слезы. А Айя все никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Словно вросла в эту снежную, жуткую ночь, с едким запах крови и уходящей, безвинной жизни. А еще где-то внутри росла уверенность, что это все из-за нее…
— А ты чего встала? Работу свою не знаешь?
Айя вздрогнула, медленно повернула непослушную голову на звук. Вперила опустошенный взгляд в рыжую красотку, что смотрела не нее свысока, восседая на широком стуле, укутанная в белую шубку, и с длинным бокалом в изящной ручке. Губы ее кривила неуместная ухмылка, делая утонченные черты какими-то по-змеиному отталкивающими. Скользкими. Мерзкими.
Все они, сидящие под узорчатым навесом, вдруг разом показались Айе ничтожными червями, что радуются гниющей плоти, ибо ни к чему другому больше не способны.
Опарыши. Стервятники. Мнящие себя хозяевами мира и чужих жизней.
Айя не знала, да и не думала в тот момент, что выражают ее глаза, с какими эмоциями она смотрит на женщину в дорогих одеждах. Что отражается на ее лице, но рыжей это явно не понравилось. Она вопросительно изогнула тонкую, смоляную бровь и вздернула узкий подбородок.
Айя отвернулась, не проявив должного почтения и не извинившись. Отвернулась так, словно перед ней сидела не дочь правителя и гостья господина, а всего — навсего противный плевок, в который вступить, и то жалко. Впервые, того не осознавая, Айя позволила себе молчаливые эмоции. Впервые показала незнакомым Майю. Когда-то свободную и независимую. Гордую. Настоящую.
Дрожащими руками приняла от Лили лопату и тут же выпустила ее из непослушных, словно одеревеневших пальцев. И опустившись на колени, принялась дрожащими руками зачерпывать горячий, остро пахнущий снег. Словно через вязкую пелену до девушки донеся мягкий, словно патока голос:
— Нир, мне казалось, твои слуги самые примерные в Северных землях…
Змея…
Айя принялась усерднее складывать снег и внутренние органы несчастного животного в большие лохани, борясь с подступающей тошнотой. На Снежинку, что издавала леденящие душу звуки, старалась не смотреть. Молча, глотала катящиеся по щекам слезы. Девушка даже и не заметила, что плачет. Что все ее тело сотрясают бесшумные рыдания. В тот момент она ненавидела рыжую гадину, господина и весь этот погрязший в жестокости и крови мир. Айе казалось, что, будь у нее в руках огнестрельное оружие, она бы не колеблясь, спустила курок. И не раз… Выпускала бы пулю за пулей, пока не закончилась бы вся обойма. И снег бы тогда оросила не кровь невинных существ, а действительно бездушных тварей, мнящих себя господами…
Рвущий воздух свист…
— Мамочки! — взвизгнула Айя, отпрыгивая в сторону.
Снежинка истошно заржала, беспомощно перебирая ногами. Чернавки, рухнув на колени, прижали головы. Айя осталась стоять, метнула бешеный взгляд на звук. Нирхасс стоял чуть поодаль, держа в руках окровавленную плеть.
Один вдох, глухой удар сердца и кобыла снова заржала, выдыхая хрипы в морозную пустоту. А затем еще и еще.
Айя даже не поняла, в какой момент сорвалась с места и встала перед несчастным животным, закрывая его свои жалким телом.
— Хватит! Прошу Вас господин, хватит! Молю!
Рухнула на колени, не сводя взгляда с равнодушного лица. С серых, льдистых и холодных глаз. В голове мелькнула неуместная мысль, что как столь прекрасное создание, может быть таким жестоким.
И снова свист, горячий воздух задевает плечо и приземляется рядом в уже истерзанную плоть. Лошадь за ее спиной хрипит в агонии.
— Господин! Молю Вас! Пожалуйста! Прошу! Пожалуйста! — зашептала Айя, проглатывая ком в горле и расставляя руки в стороны, в тщетной попытке прикрыть и помочь.
А от беседки доносится смех и грубые шуточки. Совершенно неуместные и какие-то дикие.
— Тебе жаль ее? — без особого интереса спрашивает хозяин.
Служанка кивнула в ответ, обливаясь слезами и не сводя глаз с лица своего господина.
И снова свист. Еще и еще.