Пять невест и одна демоница

Захотелось всплакнуть над судьбинушкою своею горькою, но почему-то не плакалось. Я постояла перед зеркалом, прижимая хвост к груди, потом повернулась в другую сторону.
И задом.
И за спину попыталась заглянуть.
Крыльев пока не было. Пока… но ладно… вот другая проблема вставала в полный рост, что говорится. Хвост был. А одежды, которая подразумевала бы наличие хвоста, нет.
– Эй, – обратилась я к Замку, который точно за мной приглядывал, но вроде бы уже не зло. Похоже, смирился с моим присутствием. – Может… подскажешь, где здесь одеждой разжиться можно. Такой, ну… чтобы…
Хвост щелкнул.
Ай! Если хвостом и по кровати, то это больно, оказывается. И я на всякий случай снова поймала. Задумалась. Хвост был покрыт мягкой шерстью рыжеватого оттенка, такой короткой, и на ощупь словно бархатный. И кисточка… а ухаживать за ней как?
И за рогами?
Ногти-то подпиливают. А рога? Что делают демоны с рогами? И с хвостом? Его мыть надо? А как часто? И причесывать? И… и ведь следить, чтобы не вляпался там в варенье или еще какую пакость.
Надо будет спросить… если, конечно, Ричард знает.
Зеркало исчезло, убралось в стену, а взамен появилась дверь. В той же стене.
– Спасибо, – я коснулась ручки в виде дракона со сложенными крыльями. Надеюсь, за дверью гардеробная, а не очередная галерея семейных портретов. Ко встрече с благородными предками вот прямо так, с утра, я готова не была.
Но да… гардеробная.
Комната.
Я бы даже сказала, что гардеробная зала, ибо комнатой назвать подобное помещение язык не поворачивался. Огромное пространство, заставленное манекенами. На них – наряды. У стен полки, на них, что характерно, тоже наряды. И в коробках. И на вешалках. И… и нет, не мой фасончик.
Я обошла особо нарядный… наряд.
Как будто на абажур, тот самый, бабкин еще, оставшийся с незапамятных времен великого Союза, когда все-то было лучше и правильней, напялили бархатное покрывало. При том, что сам абажур имел вид слегка сплюснутый с боков, а размер немалый. Покрывало украшала вышивка.
Кружева.
А из него поднималась изысканная броня корсета.
Или корсажа? Всегда путала. Но этакую красоту я обошла бочком, бочком, руки за спину убрав, ибо золотое шитье манило, а голосок внутри нашептывал, что, если один шнурочек тихонько срезать, то с платья не убудет. А у меня мало ли как еще жизнь повернется.
Одинокой демонице в мире чужом несладко.
Совесть, к слову, помалкивала.
Нет уж. Вот до воровства я точно не опущусь. А позаимствовать… я прошлась по этой гардеробной зале. Не то. И снова не то… вот что за мода у них тут была бесчеловечная? Как платье, так на абажуре и даже с виду дико неудобное. Шляпки. Перья. Туфельки, правда, меня очаровали.
Внешне.
Но подошва тоненькая, кожаная, кажется. А верх атласный. В таких только по паркетам и ходить.
Я вздохнула.
– Спасибо, конечно, – я погладила стену. – Ты хотел мне помочь, но… понимаешь… я в этом всем просто утону и…
Я подняла панталоны из тончайшей ткани, украшенные, что кружевом, что жемчугом. Жемчуг на панталонах, надо думать, очень изысканно.
Слишком уж для моей неизбалованной этакою красотой психики.
Замок издал протяжный вздох.
И открыл дверь.
Из залы.
Ага, а за нею и вторая зала, не меньше первой. Это ж… это ж сколько платьев у одного-то человека? Хотя… тут они попроще, что ли? Никаких тебе абажуров. Наоборот, скорее. Прямой силуэт и ткани другие. Совсем другие. Скажем так, если поднять платье и посмотреть сквозь него, то… то видно будет неплохо.
Очень неплохо.
Я хмыкнула.
Миры разные, а причуды моды одинаковые. Я приложила платье к груди. Чувствую, что в этаком виде я не за демоницу, а за суккуба сойду. Или суккубицу? Как оно правильно?
Или сначала надо что-то под низ надеть?
Не могли же они в самом-то деле вот так, почти нагишом… хотя… вспомнилась мне вдруг история про кисейные панталоны Пушкина*.
Ага, а вот и еще попроще.
Юбки… и платья. Никаких абажуров, никаких полупрозрачных тканей, навевающих совсем не те мысли. Платье стояло чуть в стороне и выглядело простовато. Узкий лиф, длинные рукава и прямая, в пол, юбка. Правда вот ткань… темная, то ли черная, то ли пурпурная, то ли даже лиловая. Мягкая до того, что я прижала её к щеке и замурлыкала от удовольствия.
И примерила.
Правда…
– А хозяйка против не будет?
Замок вздохнул и в этом мне послышалось эхо печали. А я… я вдруг поняла: не будет. Нет её, хозяйки. И о ней Замок тоскует, пусть и понимает, что не вернуть.
– Прости, – я прижала платье к груди. – Я… я постараюсь аккуратно. И верну. Найду какие-нибудь вещи или попрошу. Точно. Попрошу. В конце концов, раз уж вызвал демоницу, так позаботься о ней.
Себя вдруг стало жаль.
И замок.
И платье, провисевшее тут… сколько? Давно. Под платьем обнаружилась нижняя рубаха из тонкого гладкого полотна. А вот панталоны были поменьше и не такими убойно-кружевными, да и без жемчугов. Покрутив, я вернула их на место. Нужда нуждой, но чужое нижнее белье носить – это как-то… чересчур.
Да, сегодня же поговорю с Ричардом.
Платье село, словно шито было именно на меня. И хвост под юбками спрятался, приник к ноге и тут же её обвил. А главное, так естественно получилось, будто у меня всю жизнь этот хвост и был.
Я огляделась.
Чтоб в гардеробной и такой огромной да без зеркал? Но нет, ни одного. Или…
– А зеркало? – поинтересовалась я у замка. И да, тот открыл очередную дверь, стало быть, приглашая. Я же вошла.
Комната.
Комнаты. Вон, двери и слева, и справа, и стало быть, за ними тоже что-то есть. Но двери заперты и, стало быть, меня туда не приглашают. А вот тут… что тут было?
Спальня?
Или, как это… будуар?
Кровать огромная, под балдахином. Ткань присобрали, перехватили шнурами. Кровать стоит на возвышении. А под ней – ковер. Я наклонилась и погладила. Мягкий какой… мебели немного, но она изящная, словно кукольная. Светлая.
И стены светлые.
На них – темные картины.
Пылью… нет, пыли нет. Но запах характерный для нежилого помещения.
Зеркало в дальнем углу. Огромное. В тяжелой раме. И совсем не похоже на остальные зеркала, на те, что висели в моих покоях. Смешно. У меня и покои.
Я подходила к этому зеркалу осторожно. Рама плотная, но лишенная, что завитков, что позолоты. Такая… будто наспех сделанная. Само стекло выглядит черным. И появляется нехорошее чувство, что не стоит в него глядеться.