Волшебница Вихря

– Разве так правильно? Я могу попросить кого-нибудь другого, – сказала я.
Его губы искривились в медленной беззлобной усмешке.
– И где твои чаемые целители? Что-то ни одного не видно.
Я сглотнула. Было что-то колдовское в его светлых глазах, и хотелось принять неожиданную помощь, пусть даже такую значимую. Я поняла ещё, что вовсе не страх заставлял меня дрожать, а благая, пусть и невероятной мощи, сила.
– Ты вожак. Не пристало тебе заботиться о таких, как я.
Сказала – и как будто о молнию обожглась. Взгляд Власа стал пристальным, коснулся моих плеч.
– Я не уберёг тех, кого поклялся охранять, – покачал головой он. – Все ваши раны на моей совести.
– Мы с братом здесь чужие, – отозвалась я хрипло. – И ты ничего нам не должен.
Он сощурился – то ли насмешливо, то ли ласково. Не таким я представляла себя хозяина морских берегов. Мы с Эликом слышали, конечно, о Власе, но я думала, что он совсем старый, а оказалось, что, несмотря на седину, мужчине больше сорока и не дашь.
– Я обещал принять вас в свой дом, а, значит, уже принял на себя ответственность за ваши жизни.
Подошёл, взял меня за плечо, и усадил на лавку. Противиться у меня не было ни сил, ни желания – я рухнула, как подкошенная.
– Сняла бы платье. Я не обижу.
Мне было трудно дышать. Я уже не боялась его самого, но чувства, что всколыхнулись в теле, пугали.
– Хорошо, сейчас.
Голос дрожал, слова комкались. Я развязала тесёмки, и на обнажившиеся плечи лёг прохладный воздух. Влас легонько потянул за подол:
– Ниже.
Он хотел помочь с ранами. Он был вожаком, и ничего плохого не замыслил. Но мне стало жарко, потом холодно до дрожи, и вдруг – сладко, словно мужчина был мне другом и защитником не из долга, а по велению сердца. Я опустила платье до пояса, вытащила руки из рукавов. Интересно, ему было понятно там сзади, как сильно я покраснела? Влас ничего не сказал. Теплые пальцы коснулись затылка, убирая косы вперёд – мурашки потекли вдоль позвоночника.
– Неужели в спину били? – сказал он.
– Волосы срезать хотели, – отозвалась я. – Чтоб уж точно рабой назвать, если с собой увезут. Я чудом отпрыгнула, но он резанул вдогонку…
Мужчина убрал присохшие остатки ткани, что я сунула ещё днём. Кое-где пришлось отрывать, но я терпела. Лишь однажды мне было больней, чем сейчас – когда я, свалившись в лошади, сломала ногу. И это был единственный раз, когда мама меня яростно ругала – наверное, сильно испугалась.
Влас между тем взял со скамьи тряпку, обмакнул, и я прикусила губы.
– Раны не опасные.
– Значит, зашивать не надо?
– Нет. Найдётся у тебя, чем мазать?
Я покачала головой.
– Только обычные настои, что заразу убивают.
– Ладно, у меня с собой есть кое-что.
Кожу немилосердно жгло, болел порез на руке, ныло ушибленное плечо. Пальцы Власа боли не причиняли. Он с удивительной для воина бережностью промыл раны, потом некоторое время что-то вроде готовил. Я сидела, не шевелясь, полуобнажённая перед мужчиной, и щёки горели. Понятно, что стыда и быть не должно было, ведь мы ничего странного не делали, но шёпоты в сердце не смолкали ни на секунду. Что-то глубинное вынуждало меня сдаться, успокоиться, но оно же будоражило кровь, звало к неизведанным тропам…
– Ой!
Прохладная вязкость коснулась ран, и я прикусила губы.
– Намазать-то я намажу, – сказал мужчина. – Главное, чтобы перевязь потом хорошо держалась и не мешала.
Он закончил, и раны мои будто замёрзли. Никогда не ощущала подобного – боль словно растворилась в щекотном снегу.
– Спасибо тебе за такое чудо! – смущённо произнесла я. – Мне теперь совсем не больно.
– Хорошо. Давай-ка поднимись. Попробуем устроить повязку.
Я послушалась, и мужчина встал ближе, разматывая тонкую ткань. Её он тоже принёс с собой, у нас с Эликом таких ценных вещей не водилось.
– Придержи здесь.
Ладонь его легла пониже моих ключиц, и словно пламя груди коснулось. Я подняла руку, затем вторую, и мужчина принялся обматывать меня, придерживая на спине проложенную мягкую ткань. Порой пальцы его невзначай касались моих плеч или ключиц, и тогда душу бередило тайное, похожее на грёзу, чувство.
– Ну, вот. Мазь хорошая, завтра уже намного легче станет. На спину только не ложись пока.
Я поспешно натянула платье, и едва не порвала ворот. Показалось, будто Влас за моей спиной тихо хмыкнул. Когда я повернулась, он уже не улыбался.
– Ещё раны есть?
– Ничего серьёзного. Коленку немного ушибла, и этот порез на руке…
Он кивнул.
– Утром отплываем рано. Вещи собери.
– А у нас всегда всё сложено – на всякий случай. Валко в последнее время был не слишком приветлив. Как бы не пришёл ругаться.
– Не придёт, – спокойно сказал Влас. – Он уже не властен над вами.
Я посмотрела ему в глаза.
– Примут ли нас спокойно в крепости? Я готова подчиняться тебе, но если снова Элик пострадает…
– Вихреградье не делает разницы между теми, у кого большая семья, и сиротами. Люди под одним небом живут, на одной земле.
– Но мы не одинаковы, – сказала я.
– Только по статусу, – дрогнули его губы. – Да и то, я бы с радостью попробовал себя в роли обычного охотника. Ну, ладно. Вижу, ты устала.
Я кивнула, греясь в лучах его мирной искренности.
– Да. Спасибо, господин…
– Называй Власом, – почему-то нахмурился он. – И я тебя буду звать по имени.
– Хорошо, – робко улыбнулась я. – А Храна, пса, мы можем с собой взять?
– Конечно, – кивнул мужчина. – Оставить его здесь – обречь на верную смерть.
– Так ты знаешь, как жесток старейшина?
– Не думаю, что это жестокость, Веда. Скорее уж страх. До вас ему и правда дела нет, но скажи, неужели твои родители предпочли бы сразиться с разбойниками вместо того, чтобы родных детей спасать?
– Отец бы сразился, – уверенно сказала я. – И победил. Ему бы совесть не позволила гостей на растерзание убийцам оставить. Думаю, он бы сделал так, как лучше для всех. Нашёл бы выход.
Влас улыбнулся.
– Я тебе верю, но не суди строго, пока у тебя не появилось своей собственной большой семьи. Это серьёзная ответственность.
– Я тоже отвечаю за брата.
– Это немного другое, – сказал мужчина.
Я кивнула, чувствуя, что правда на его стороне. Не было у меня ни детей, ни бабушек и дедушек, за которыми требуется уход. А Валко сам, небось, своего калеку-отца в лес тащил… Как-то разом ушла моя злоба, и стало спокойно на душе.