Черная вдова (СИ)

Крик Жанны был слышен по всему отделению. Подбежавшая медсестра ввела успокоительное:
— Что же вы так сразу ей сказали? — она укоризненно посмотрела на пожилую женщину.
— По кусочку-то во стократ больнее будет, — уверенно возразила та.
— Не смейте говорить ей о муже. Врач сделает это сам. А вы пойдите погуляйте пока по парку, — потом сочувственно посмотрела на съежившуюся пожилую женщину и уже сочувственнее сказала: — В столовую сходите, два дня ведь ничего не ели.
— Деточка, а как там супруг ее? — допытывалась по дороге сердобольная женщина.
— Не знаю, он в другом отделении, в реанимации. В коме он. Вряд ли… — и больше ничего добавлять не стала.
Жанне несколько дней ставили сильные успокоительные, поэтому она окончательно осознала свое положение только по прошествии трех дней. Ксении Петровны в палате уже не было, ее отправили домой.
— Ну как вы? — стараясь говорить ободряюще, заговорила с Жанной врач, Ирина Васильевна. — Получше? Через пару дней — домой.
— Что со мной случилось? — она не ждала слов утешения, хотела понять суть происходящего.
— К сожалению, спасти вашего ребенка не представлялось возможным. Срок был слишком маленький и большая потеря крови.
— Кто… — дальше говорить не могла. Слезы душили, обильно стекали по лицу.
— Разве на УЗИ вам не сказали? Это была девочка…
Жанна отвернулась к окну. Долго молчала, пытаясь проглотить ком, подступивший к горлу. Плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Затем, не поворачивая головы спросила:
— Меня никто не навещал?
— Ну почему же, здесь два дня дежурила ваша бабушка.
— А муж? — буквально выдохнула короткое слово.
— Вы сами скоро к нему зайдете.
— То есть? — непонимающе вскинула на врача глаза. Она пыталась вспомнить что-то, но сознание упорно не возвращало события того ужасного утра.
— Он в реанимации, — Жанна привстала.
— Лежите, лежите, вам еще рано вставать. Через день-два.
— Что с ним?
— Панкреонекроз. Он пока в коме. Его погрузили в искусственный сон. Подробнее вам объяснит лечащий врач. А пока набирайтесь сил.
Жанне ничего не говорило это непонятное слово, но оно показалось ей каким-то особенно зловещим. Лежать здесь стало невыносимо. Она хотела увидеть мужа, пусть спящим, но хотя бы на минуточку. Но куда идти и как промелькнуть незаметно мимо дежурящей на посту медсестры?
Дверь тихонько приоткрылась и в проем протиснулась неуклюжая фигура Аниты? Она виновато прятала глаза. А Жанна буквально впилась взглядом в ее выпирающий живот: — Значит у нее все хорошо… — сначала боль, потом жгучая зависть, а затем — все же смирение: ведь Ани не виновата, что у нее так случилось.
— Как ты? — все еще боясь поднять глаза на подругу спросила Анита.
— Я хочу к нему. Но туда нельзя… Расскажи, что случилось?
— Ты не помнишь?
— Нет.
Это был тяжелый рассказ, прерываемый вопросами рыдающей Жанны.
— Помоги мне встать.
— Ты с ума сошла! Тебя все равно туда не пустят.
— Я сказала помоги мне. А дальше я уж сама разберусь.
Они прошли мимо ошарашенной медсестры, протест которой остановил устрашающий взгляд Аниты и приложенный к ее губам палец. Спустились в лифте на первый этаж. У двери в реанимацию их остановил врач.
— Куда это вы? К нам нельзя.
— Я должна увидеть мужа, — это было сказано так жестко, что страж в белом халате вынужден был уступить, незаметно кивнув медсестре на шкаф с медикаментами.
Сердце Жанны билось в сумасшедшем ритме, в ногах прибавилось силы. Она, поддерживаемая подругой, смело вошла в палату интенсивной терапии. Хотела ринуться в объятия любимого мужа, но здесь доктор был непреклонен. Она всматривалась в лицо Валентина, пытаясь увидеть следы страданий, ведь не зря же он был опутан непонятными проводами, трубками, присосками. Но лицо его было спокойно, безучастно и, что особенно поразило Жанну, оно стало чужим. Какая-то неуловимая тень лежала на всем его бесстрастном облике. Это был ее Валик, но он стал другим — далеким. Поражала и особенная бледность кожи, и заострившийся нос, и слегка синюшные губы.
 
— Разбудите его, — она умоляюще смотрела на врача. Тот опустил глаза:
— К сожалению, это будет конец. Мы поддерживали в нем жизнь до вашего выздоровления.
— Но он же просто спит! — уже не в себе кричала Жанна. — Пустите меня к нему, — вырывалась она из рук медсестры, пытающейся поставить ей укол…
Что было дальше, Жанна помнила очень смутно. Похороны, два гроба — большой и маленький. Масса лиц и ни одного знакомого. Люди, люди, люди и … она — совсем одна.
  
Глава 4
 
Жанна находилась в полной прострации.
Что делать?
Как жить?
Для чего жить?
Ее, словно преступника на место преступления, неудержимо влекло в больницу. Туда, где она последний раз видела живым своего Валика. Туда, где потеряла своего крошечного ребенка. Ее болезненное сознание все еще находилось под завесой медикаментозного спокойствия, но уже требовало возвращения в реальность.
После долгих колебаний она все же решилась. Жуткий страх, густо приправленный отчаянием и почти физической болью утраты, подстегивал ее необъяснимое стремление еще раз пережить все.
Это было влечение отчаяния, усугубляемое образовавшейся вокруг нее пустотой и одиночеством.
Это был ее незавершенный гештальт.
Это была ее плаха.
На плаху ей хотелось поудобнее уложить свою горячечную голову и принять исполнение приговора как избавление от невыносимой боли, постоянно разрывающей ее сердце в клочья.
В глазах ее застыло безумие, обрамленное лихорадочностью поиска сути случившегося. Нет, скорее, как ни странно, это было здоровое желание постичь невероятность всего произошедшего.
Жанна решительно вошла в кабинет заведующего реанимационным отделением. Эдуард Борисович узнал в ней ту несчастную, потерявшую недавно мужа и ребенка. Его рука потянулась к телефону — вызвать медсестру, дабы предупредить очередной взрыв эмоций и не дать впасть безутешной вдове в агрессивную депрессию, способную отнять у нее разум.
Но что-то подсказало ему, что надо дать ей выговориться. И он предложил Жанне присесть на стул. Его спокойный тон, усталые и умные глаза — все указывало на то, что ему не раз доводилось сталкиваться с человеческим горем и доносить до отчаявшихся суть неизбежности и естественности такого страшного понятия, как смерть.
— Что привело вас сюда? — с участием спросил он несчастную женщину.
— Почему?! Как это могло произойти?! Он был совершенно здоров… — начав с повышенных тонов, Жанна постепенно сникла. И это красноречивее всего объясняло ее смятение. Ее неверие в возможность столь скоропостижного ухода любимого человека.
— Согласен с вами.
Тихо, спокойно, без тени желания доказывать, что было сделано все возможное для спасения пациента.
— Однако понять причину стремительно прогрессирующей болезни можно только при условии знаний о ней.
— Так объясните мне, — просительно, умоляюще, требовательно.
— Панкреонекроз — это тяжелая форма стремительно развивающейся патологии, поражающей поджелудочную железу. — Жанна сконцентрировала всю силу своего сознания на ужасном слове, пока еще не объясняющем ей ничего.
— Она сопровождается стремительным отмиранием клеток, что приводит к поражению всех органов и систем. Это и становится причиной необратимых последствий. — Он старался подобрать простое, но не примитивное объяснение, понимая, что перед ним сидит женщина, желающая постичь всю суть причины. Без этого нет ей успокоения, нет возможности жить дальше. Поэтому он продолжал ровным и убедительным голосом:
— Тотальное поражение поджелудочной, ставшее причиной летального исхода, — Эдуард Борисович внимательно следил за Жанной, отмечая любые изменения в ее поведении и состоянии. Она была напряжена, собрана и, казалось, впитывала каждое его слово, стараясь найти то объяснение, которое заставило бы ее поверить в реальность случившегося, — …было спровоцировано врожденной патологией железы и неумеренным употреблением жирной и жареной пищи.