Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

– Нет, о нем я не думал. Когда человека загоняют, точно дикого зверя, он забывает, что есть на свете Бог и рай. Он забывает обо всем, стараясь лишь сделаться недосягаемым для гончих.
– Не говори так, Бенджамин, – взмолилась она. – Доверься Богу. Будь смирен, дитя мое, и хозяин тебя простит.
– Простит меня за что, матушка? За то, что не позволил ему обращаться с собой как с собакой? Нет! Я никогда не смирюсь пред ним. Я работал на него без малого всю жизнь, а мне платили плетьми да тюрьмой. В ней я и останусь, пока не умру или пока он не продаст меня.
Бедная мать содрогнулась при этих словах. Верно, Бенджамин это почувствовал, ибо когда заговорил снова, голос стал спокойнее.
– Не переживай обо мне, матушка. Я того не стою, – сказал он. – Жаль, что мне не досталось твоей добродетельности. Ты сносишь происходящее терпеливо, словно полагая, что все в порядке вещей. Жаль, я так не могу.
Бабушка возразила, что не всегда была такою; некогда и ее дух был так же пылок, как у него; но, когда тяжкие испытания падали на ее плечи, а ей не на кого было опереться, она научилась взывать к Богу, и Он облегчал ее бремя. И стала молить сына поступить так же.
Мы, забывшись, засиделись дольше отведенного срока, и пришлось спешно уходить.
Бенджамин был в заключении три недели, когда бабушка пошла к его хозяину с целью вступиться за сына. Тот был неумолим. Он сказал, что Бенджамин должен послужить наглядным примером для остальных рабов; его следует держать в тюрьме, пока он не покорится – или не будет продан, если за него удастся выручить хотя бы доллар. Однако впоследствии несколько смягчил суровость. Цепи с Бенджамина сняли, и нам позволили навещать его.
Прошло три месяца, перспектив освобождения или покупки по-прежнему не было. Однажды кто-то услышал, что Бенджамин в камере поет и смеется. Об этом неблаговидном поведении донесли хозяину, и надсмотрщику было велено заново заковать его. Теперь он содержался в камере с другими заключенными, которые укрывались завшивленными тряпками. Бенджамина приковали рядом с ними, и вскоре его тоже стали донимать паразиты. Он трудился над оковами, пока не преуспел в избавлении от них. Тогда он просунул их сквозь прутья решетки с просьбой отнести их хозяину и сообщить, что раб его завшивел.
Эта дерзость была наказана более тяжелыми кандалами и запретом посещений.
Бабушка часто передавала ему чистую одежду. Снятую сжигали. Когда мы в последний раз виделись с Бенджамином в тюрьме, мать все еще просила сына послать тюремщика за хозяином и попытаться вымолить у него прощение. Но ни уговоры, ни споры не могли отвратить его от поставленной цели. Он спокойно отвечал:
– Я дожидаюсь его шага.
И цепи вторили похоронным звоном.
Прошло еще три месяца, Бенджамин покинул стены тюрьмы. Нам, любившим его, предстояло в последний раз сказать ему «прости». Его купил работорговец. Помнишь, читатель, я рассказывала, сколько денег он принес хозяину в десятилетнем возрасте? Теперь ему было больше двадцати, а продали его за триста долларов. Его хозяин махнул рукой на собственные интересы. Долгое тюремное заключение сделало лицо Бенджамина слишком бледным, тело исхудало; более того, работорговец прознал о его характере и не считал подходящим для раба. Даже обмолвился, что отдал бы любую цену, будь этот красивый парень девушкой. И мы возблагодарили Бога, что это не так.
Если б видели вы, как мать цеплялась за ребенка, когда на руки его надевали кандалы; если бы слышали ее душераздирающие стоны и видели налитые кровью глаза, безумно метавшиеся от одного лица к другому, тщетно моля о милосердии; если бы видели эту сцену так, как я, то воскликнули бы: «Будь проклято рабство!»
Если б видели вы, как мать цеплялась за ребенка, когда на руки его надевали кандалы; если бы слышали ее душераздирающие стоны и видели налитые кровью глаза, безумно метавшиеся от одного лица к другому, тщетно моля о милосердии; если бы видели эту сцену так, как я, то воскликнули бы: «Будь проклято рабство!» Бенджамин, ее младший сын, ее любимец, уходил навеки! Она не могла этого осмыслить. Она завела беседу с торговцем, чтобы узнать, можно ли купить Бенджамина. Ей было сказано, что это невозможно, поскольку на торговца возложено обязательство не продавать его, пока они не выедут за пределы штата. Торговец пообещал, что не продаст его, пока не достигнет Нового Орлеана.
Преисполненная сильной и непоколебимой веры, бабушка начала свой труд любви. Бенджамина надлежало освободить. Она знала, что в случае успеха они по-прежнему будут жить в разлуке; но эта жертва была не слишком велика. День и ночь трудилась она. Торговец запросил бы втрое бо́льшую цену в сравнении с суммой, которую отдал, но это ее не обескуражило.
Бабушка наняла адвоката, чтобы он написал одному джентльмену, ее знакомому из Нового Орлеана. Она молила проявить участие в судьбе Бенджамина, и тот с готовностью удовлетворил ее просьбу. Увидевшись с Бенджамином, он изложил суть дела, и тот поблагодарил его, однако сказал, что предпочел бы подождать с предложением торговцу. Бенджамину было известно, что тот пытался получить за него высокую цену, но всякий раз терпел неудачу. Это придало ему храбрости, чтобы совершить еще одну попытку вырваться на свободу. Однажды утром, задолго до наступления дня, обнаружилось, что Бенджамин пропал. Он уже плыл по синим волнам, направляясь в Балтимор.
Белизна кожи в кои-то веки оказала ему добрую услугу. Никто не заподозрил, что лицо это принадлежит рабу; в противном случае буква закона была бы соблюдена и живую вещь вернули бы в рабство. Но и ярчайшие небеса часто заслоняют темнейшие тучи. Бенджамин заболел и был вынужден задержаться в Балтиморе на три недели. Силы не торопились возвращаться, а горячее стремление продолжить путь, казалось, лишь отсрочивало выздоровление. Как ему набраться сил без свежего воздуха и физических упражнений? Он отважился выйти на короткую прогулку. Для этой цели была выбрана боковая улочка, что, как он думал, избавит от риска наткнуться на знакомого; но чей-то голос окликнул его:
– Здравствуй, Бен, мальчик мой! Что это ты здесь делаешь?
Первым побуждением Бенджамина было бежать; но ноги дрожали так сильно, что он не мог сдвинуться с места. Он повернулся лицом к противнику… Перед ним стоял ближайший сосед его бывшего хозяина! Бенджамин совсем уверился, что все кончено; но вышло совсем иначе. Тот человек оказался чудом во плоти. Он имел немалое число рабов, но все же не был полностью глух к тем таинственным часам, чье тиканье редко слышится в груди рабовладельца.
– Бен, ты болен! – воскликнул он. – Да что там, выглядишь не лучше привидения. Верно, я сильно испугал тебя. Не думай, я тебя и пальцем не трону. Жизнь у тебя была не сахар, и я не стану мешать тебе идти своей дорогой. Но я бы посоветовал убираться из этих мест, да поскорее, ибо как раз сейчас здесь несколько джентльменов из нашего городка.
Он описал Бенджамину самый короткий и безопасный маршрут до Нью-Йорка и добавил:
– Буду рад рассказать твоей матери, что виделся с тобой. Прощай.