Книга чая. Магия, пропитанная ядом

– «Серебряная игла» известна своими тонкими, стройными листьями, которые покрыты тончайшим слоем серебристого пуха, – читает она вслух. – Было предпринято множество попыток вырастить его вне дикой природы, но ни одна из них не увенчалась успехом, что делает его очень востребованным. В руках умелого шеннон-ши он способен выманить правду у любого, но даже шеннон-ту может использовать его, чтобы отличить правду от лжи.
– Сыворотка правды? – спрашиваю я. – Любой, кто его выпьет, будет вынужден сказать правду? – Обладать подобной способностью кажется поистине невероятным.
Лиан смеется.
– Будь все так просто, не думаешь, что он стоил бы намного дороже «Золотого ключа»? Но то, как покажет себя «Серебряная игла», как и другие чайные листья, зависит от того, кто его заваривает. А еще от серьезности лжи и от того, насколько сильно другой человек хочет скрыть правду.


Когда мы с Лиан возвращаемся с ужина, мы находим на нашем столе небольшой сверток. Я открываю его и вытаскиваю записку от Управляющей Ян и несколько серебристо-желтых листов в маленьком мешочке. Мы договорились разделить количество поровну, чтобы подготовиться к следующему этапу соревнования, надеясь, что, если мы научимся тому, как обращаться с этим чаем, это даст нам преимущество.
Мы продолжаем размышлять о том, что произойдет завтра, до тех пор, пока не настает время отдохнуть. Однако я не могу уснуть, смотрю в темноту и слушаю ровное дыхание Лиан. Моей голове не дает покоя мысль о парне, который может перемещаться сквозь стены дворца в темноте. О том, кто пообещал вернуться, чтобы узнать мое настоящее имя.
Погруженная в свои мысли, я пугаюсь удара гонга.
– Три часа! – до моих ушей доносятся голоса, что звучат издалека. Это напоминает мне стишок, который каждый ребенок еще в школе выучил наизусть:

    
В первом часу все готовятся ко сну,
Во втором гонг звучит для тех,
              кто давно в кроватках спит,
В третьем – призраки являются из темноты,
В четвертом – воришки празднуют в ночи,
В последнем часу встает петух —
       он тянется навстречу новому дню.
Сейчас три – час призраков. Самое темное время ночи, когда духи наиболее активны. Мои ноги касаются холодного пола; рукой шарю в темноте, пока не нахожу плащ. Я оборачиваю его вокруг себя и прохожу на цыпочках мимо ширмы, которая отделяет нашу комнату от общей, а затем выхожу за дверь в сумрачный двор. Мысленно вспоминаю и другую фразу: Изгнанный Принц, порожденный демоном, процветает в сумраке ночи…
– Не был уверен, что ты вспомнишь, – из-за тени ивы выходит Бо, я тут же отскакиваю назад, проглатывая испуганный крик.
Кан, напоминаю себе. Его другое имя. Его настоящее имя.
– Прости, – он приближается до тех пор, пока мне не удается разглядеть его лицо в свете фонаря, который свисает со стропил. Он поднимает руки, показывая мне, что безоружен. Мои пальцы сжимают переднюю часть плаща, будто это броня, которая может меня защитить.
– Хочешь…
– Пройдемся… – мы говорим одновременно, и оба замолкаем.
Кан осторожно идет мне навстречу, пока не оказывается у подножия лестницы, где поднимает голову наверх.
– Это наша первая встреча, когда ты не напала на меня, – заявление парня сопровождается ухмылкой. Той, что выбивает меня из колеи, будто ему известно что-то, чего не знаю я. Я нахожу это невыносимым. Я нахожу его невыносимым, и все же… мне нравится эта ухмылка.
– Все те разы были заслуженными, – возражаю я.
– Справедливо, – улыбка на лице Кана растягивается еще шире. Похоже, его совсем не волнует моя резкость. – Так ты скажешь мне наконец свое имя?
Мое имя не имеет такого значения, как его. Моя семья не так известна – печально известна, – как его. Почему его так сильно волнует мое имя и то, кто я такая?
Должно быть, я слишком долго смотрела на него – я чувствую, как пропасть между нами снова расширяется, и его лицо становится серьезным. Кан поворачивается и со вздохом садится на ступеньки. Выдержав паузу, я следую его примеру, стараясь при этом держаться от него на расстоянии вытянутой руки.
– Я думал, ты хотела, чтобы я вернулся, – его голос наполнен разочарованием.
– Так и было! – В момент, когда слова слетают с моих губ, я думаю только о том, как бы забрать их назад. Я спешу объясниться. – Но мне все еще трудно доверять тебе. Учитывая то, что мне известно.
– Почему? Кто я такой, по-твоему? – требовательно спрашивает Кан. – Ты все еще думаешь, что я убийца?
С ним куда проще общаться, когда он ведет себя резко и воспринимает все в штыки, нежели когда он мягкий и уязвимый.
– Это ты мне скажи! – настаиваю я. – Ты – Тень? Это ты отравил чайные брикеты?
Я пытаюсь уловить малейший намек на обман – блеск в глазах, нервное подергивание, – чтобы подтвердить свои подозрения. Но Кан выглядит удивленным, будто его поразила лишь одна мысль о том, что я могла заподозрить его в подобном; он что-то бормочет, перед тем как начать говорить членораздельно.
– Зачем мне отравлять чай? Какая мне от этого выгода?
– Чтобы создать новые беспорядки в империи, – я повторяю то, что слышала в деревне, на кухнях и в разговорах других шеннон-ту. – Чтобы вернуть трон своему отцу. Я уже видела, на что способны пойти люди ради власти, – в памяти всплывает образ губернатора и его отвратительного правления в Су. Налоги, которые с каждым годом только растут. Якобы мы выплачиваем их ради нашей собственной безопасности, в то время как люди давно уже подозревают, что бандиты, от которых мы «защищаемся», – это наемные головорезы губернатора.
Я жду, когда Кан гневно отреагирует на мои обвинения, когда он скажет, что я вынуждаю его уйти и никогда больше не встречаться со мной, но вместо этого он выглядит задумчивым.
– Бремя ощущается во всех уголках империи, – наконец отвечает он. – Вот почему я здесь, в столице. Я хочу попросить императора помочь моему народу. Если мы не встретимся, регент продолжит править. Пока двор продолжает свои политические игры, народ так и будет голодать.
Я не знаю, что на это ответить.
– Как мне убедить тебя в том, что я говорю правду? – он сжимает пальцы в кулак. – Если мне не под силу склонить на свою сторону незнакомку с рынка, то каким образом мне удастся повлиять на двор?
Я открываю рот, когда до меня наконец доходит, что к чему.