Тени прошлого

– А я здесь не за награды.
– Сам, что ли, напросился?
– Да. Вообще-то, мне предлагали остаться в училище, взводным в батальоне обеспечения учебного процесса, но я настоял на отправке в Афган.
– Ну и дурак! Больше скажу, идиот полнейший. Тебе службу в городе предложили, при училище, с превосходной перспективой карьерного роста. Сначала взводным в БОУПе, потом стал бы ротным. Это уже майорская должность, академия и все дела. А ты в Афган. Или тут, как часто бывает в подобных случаях, свою роль сыграла коварная дама? Так, Миша? Колись. Кинула тебя баба, вот ты сгоряча и написал рапорт. Так было?
– Нет, командир, не так.
– А как? Очень уж интересно. Нет, конечно, если не хочешь, не говори.
– Почему же? У меня осталась в Рязани девушка, можно сказать, невеста. В педагогическом учится на четвертом курсе, физико-математический факультет.
– Во как? Круто. И физик, и математик. Умная, видать, девушка. Но тогда совсем непонятно, за каким чертом ты поперся за речку!
– Хочу проверить себя.
– В каком смысле? Как поведешь себя в бою?
– Что-то вроде того.
– Ну ты и чудик. Хотя среди нас, офицеров, таких большинство. Помню, в штабе Туркестанского военного округа, на шестом этаже, где управление кадров, офицеры, которых вместо Афгана отправляли в части округа, бучу нехилую поднимали, рапорты на увольнение писали. Да и в войсках западло как-то было отказываться.
– Вот видишь, значит, не один я такой чудик. Сам-то как попал сюда?
– По распределению.
– Откосить не мог?
– Легко! У меня на четвертом курсе бурный роман завязался с дочкой секретаря обкома. Прикидываешь, какая шишка? Когда Валентина, девушка моя, привела меня домой, чтобы познакомить с родителями, я охренел по полной программе. Такой роскоши не видел никогда и нигде. У меня-то родители простые трудяги, отец мастер на заводе, мама воспитательница в детском саду. Жили нормально, но до секретаря обкома, сам понимаешь, как до неба.
– Понимаю, – улыбнулся Козырев.
– Ну вот, посидели мы за столом, армянского коньячку отведали. Я тогда сказал, что мне нельзя, поймают, на губу отправят. А папаша ее: «Кого? Тебя? Того человека, который выпил со мной?» После знатного обеда пригласил он меня в кабинет и спросил, серьезны ли мои намерения. Я, естественно, да, конечно, как же иначе, хотя честно скажу, особых чувств к ней не питал. В постели она была дьяволицей. На том и держался наш роман. Папаша спросил, какие у меня планы на жизнь после учебы. Я: «Куда пошлют служить, туда и поеду». Он: «Даже в самый захолустный гарнизон?» Я ему: «На то и учусь, чтобы служить». Он: «Все это похвально, но как же Валентина? Отдаленные гарнизоны не для нее». В общем, базар в таком духе. В конце папаша говорит: «Я ничего против вашего брака не имею, сам из низов вышел. Но при условии, что ты будешь делать то, что я тебе скажу. Закончишь бурсу свою, уволишься, пристрою в обком комсомола. Квартиру дам». Так и сказал, «дам», словно в городе все ему принадлежало. Да так оно, в принципе, и было. «Даже дачу свою вам отдам, себе новую сделаю. Само собой, машину подарю на свадьбу. Такое вот условие. Полное подчинение и катайся сыром в масле».
– Ну а ты?
– А мне, Миша, после базара этого противно стало. Это что же, я продаю себя? В подкаблучники иду? Да от меня все пацаны с курса отвернутся. «Нет, – думаю. – Секс – это хорошо, а честь, без всякого пафоса, дороже». Ротный мне выдает маршрутку и объявляет свободный выход. А сам с каким-то презрением смотрит. Отказался я. Пошел на КПП, там телефонная будка, позвонил Валентине и объявил об окончании наших отношений. Шумиха поднялась. К генералу вызывали. А после госэкзаменов и выпуска предписание в зубы – убыть в распоряжение командующего ТуркВО. Отомстил секретарь обкома несостоявшемуся муженьку своей дочери. Я в полк прибыл. Через месяц она письмо мне прислала, а в нем фотографии с ее свадьбы. Жених из штатских, довольный, как удав, заглотавший антилопу. На листке всего одно-единственное слово: «Придурок»!
Козырев рассмеялся и заявил:
 
– Вот видишь, по сути, ты тоже напросился в Афган, а меня дураком и идиотом обозвал.
– У тебя, Миша, другая ситуация была.
– Нет, командир. Один в один.
– Ну и хрен с ней. А твоя невеста-то как?
– Что ты имеешь в виду?
– Веришь ей? Уверен, что ждать будет? Это не неделя, не месяц, а два года, не считая отпуска. Но что такое эти несколько недель? И потом, Миша, здесь, на войне, самое страшное не смерть. Она ведь тот же сон. Поймал пулю и уснул. Это для родных горе, а ты у нас детдомовский, значит, и страдать некому. Самое страшное, если пуля или осколок не убьют, а сделают инвалидом. Этого все боятся. На смерть же идут легко. Даже если и пронесет, то два года – срок большой.
– Моя Ольга дождется, – ответил Козырев.
– Дай бог! Пойми меня правильно, я за то, чтобы у вас все срослось. Да только жизнь штука сложная и непредсказуемая. Точно так же, как и ты, год назад говорил начальник службы ГСМ Гоша Гогидзе. Ты с ним в одном отсеке живешь.
– Да. Что он говорил?
– Невеста у него в Союзе осталась, так он и мысли не допускал о том, что идиллия его разрушится. Поначалу все хорошо было, а потом письмо, как и мне, хотя и без «придурка». Прости, мол, Гоша, ты самый лучший, но не могу я так, каждый день мучиться, думать, жив ты, погиб или раненый в госпитале лежишь. А посему решила выйти замуж за другого. Она просила его не писать, не искать встреч и все в том же духе. Так Гогидзе застрелиться хотел. Начпрод случайно увидел, как Гоша за склады зашел с пистолетом в руке. Сунулся туда и успел отбить ствол от виска. Гоша нажал на спусковой крючок, да пуля в стену ушла. Вот такая, Миша, история про неразделенную любовь. Но все, пришли. Чем заниматься думаешь?
– Не знаю. Может, спать завалюсь, книгу почитаю, в клуб на фильм с ротой схожу. Ты не в курсе, что сегодня крутить будут?
– Нет. Не в курсе. Но ничего хорошего. Что-то интересное начальство в штабах на видаках смотрит.
– Так и у тебя есть видак.
– И я смотрю. Но редко.
– Почему?
– Долго и часто нельзя. Гениталии опухнут и лопнут к чертям собачьим, а мне в Союз скоро.
– Порнухой балуешься?
– Я этого не говорил.
– Ясно. А как же медсестра из санчасти?
– Лиза? О ней от кого узнал?
– Не помню.
– Нас, мужиков, тут много. А баб свободных и безотказных всего пятеро. Так что к Лизухе еще попасть на прием надо. Без подарка, можно наличными, и не пытайся.
– Мне-то что. Обойдусь.
– Посмотрел бы я на тебя через полгода. Но тогда я буду далеко от этих прекрасных гор и милых духов, чтобы их на куски разорвало. Ладно, отдыхай. Будет скучно, заходи. У меня пузырь водки есть, расслабимся. – Ротный подмигнул заместителю. – А там, глядишь, и к девочкам подвалим. Что подарить у меня есть.
– А как же твои соседи?
– А что? Командир ремонтной роты Саша Игнатенко наш человек. Да и другие тоже. Чмыри, Миша, здесь не выживают.
Козырев усмехнулся и спросил:
– А как насчет Иванова?
– Так он потому и на боевые не выходит. Знает, что вряд ли вернется. Замполит и парторг это понимают, держат его в штабе. Иванов исключение. Он прикрылся политруками, а они надежнее всей авиации, воюющей здесь. У них особая иерархия. Своих они если и сдают, то только в исключительных случаях.
– Понятно!
– Ты отбой проконтролируешь?
– Конечно!
– Ну и добро. Завтра мой день. Понедельник. С подъема буду.
– Давай!
– Давай, командир.
– Не скучай, лейтенант, все будет тип-топ!
– Не сомневаюсь.
– И правильно.
Офицеры вошли в модуль и разбрелись по своим отсекам.
В секции, где устроился Козырев, находился заместитель командира ремонтной роты старший лейтенант Говоров. Он прослужил в Афганистане год и с неделю назад вернулся из отпуска. Дмитрий ковырялся в старом радиоприемнике, непонятно откуда взявшемся в модуле.