Тени прошлого
– А почему на полу? На хате кровати не было или дивана? – с улыбкой полюбопытствовал Игнатенко.
Он тоже прошел через нечто подобное.
– В той комнате, где проснулся, был диван, но лежали мы почему-то на полу. Помню, я подругу еще толком рассмотреть не успел, как с лоджии вторая дама появилась. Тоже совершенно голая. Мимо прошла, покачивая бедрами, забрела в туалет и назад. Потом откуда-то летун появился. Короче, вдвоем мы на одной хате с бабами оказались. Как кого зовут, не знаем. Выпили, оделись, на улицу, а девочки пищат, мол, вечером-то встретимся? Сказали мы, что обязательно увидимся, на улице рванули к первой попавшей пивной, похмелились и поехали в штаб. Вечером остался я в гостинице. Вот и теперь, как окажусь в Ташкенте, сразу в кабак этот занырну и оторвусь по полной. Потом в кадры, в отпуск и к новому месту службы. Может, успею в цивилизованную заграницу попасть. Там пока еще есть наши части. А нет, то и хрен с ней. После Афгана везде служить можно. А тебе, Саня, до весны тут лямку тянуть?
Игнатенко кивнул:
– До мая. Ничего, зима проходит быстро.
– Тебя жена с сыном наверняка в Ташкенте встречать будут, да?
– Если сообщу, прилетят. Они у меня в Астрахани.
За разговорами, сдобренными выпивкой, время пролетело быстро.
В 21:40 Козырев поднялся и заявил:
– Пойду на отбой.
– Давай, – сказал Бутаев, как ни странно, с виду совершенно трезвый, хотя в нем сидело пол-литра. – Возвращайся. Доложишь, что к чему, выпьешь. У нас еще есть.
– Два пузыря, – проговорил захмелевший Игнатенко. – Сегодня всем должно быть хорошо, потому как неизвестно, что ждет нас завтра.
Козырев прошел в роту и сразу заметил, что там что-то не так. Дежурный Ревенко докладывал, что происшествий не случилось, а в глаза не смотрел. Дневальный куда-то метнулся, когда лейтенант вышел к палаткам.
– Почему команду на построение не подаешь? – спросил Козырев.
– Рота, выходи строиться на вечернюю поверку, – крикнул сержант.
Из палаток начали выходить бойцы. Не торопясь, по одному. Вид у большинства растерянный.
– В чем дело? – рявкнул Козырев. – А ну бегом!
Солдаты изобразили некое подобие бега, но их почему-то было мало, не больше половины.
– Я сейчас, товарищ лейтенант, – спохватился дежурный и бросился в палатку. – На выход, бегом! Быстро! Козырев пошел следом за ним и буквально наткнулся на рядового Шанина. Тот еле передвигал ноги, и разило от него как от винной бочки.
– Шанин!
– Я! – проговорил солдат и качнулся.
– Пьян?
– Никак нет, товарищ лейтенант. Устал сильно.
– Много вас тут, таких уставших?
– А хрен его знает.
Лейтенант оттолкнул солдата, тот отлетел к тумбочке дневального и что-то недовольно пробурчал. Козырев не обратил на это особого внимания.
Дежурный проскочил во вторую палатку.
Из первой лейтенант выгнал всех. Там крепко пахло спиртным. Вот и самогонка из ремроты.
Он направился к выходу, обдумывая, что предпринять, как откуда-то из-за второй палатки раздался крик:
– Не подходи, сука, порежу!
Козырев узнал голос. Это был Абид Губаханов. Тот самый, на которого ротный просил обратить внимание.
Михаил бросился на голос, за палаткой увидел кучу солдат, вставших полукругом. Внутри азербайджанец рядовой Абид Губаханов и армянин сержант Теван Баганян. В руке Губаханова нож.
– Мало вас, собак, в Сумгаите порезали! Надо было всех перебить! – выкрикнул он.
Баганян побледнел, стиснул зубы и сжал кулаки. На нож он даже не смотрел. А среди бойцов, которые встали полукругом, половина армян, остальные – азербайджанцы.
«Этого еще не хватало», – подумал Козырев, вошел в центр и встал между парнями, готовыми схлестнуться в рукопашной.
– Отставить! Губаханов, брось нож.
Глаза солдата из Сумгаита неестественно блестели.
«Наркота», – понял Козырев.
– Я кому сказал, Губаханов, брось нож!
Ненавидящий взгляд солдата впился в глаза Козырева.
– Уйди, летеха, по-хорошему, а то завалю. Мне терять нечего.
– Брось нож!
– Не врубаешься, козел? – Губаханов бросился на офицера, но напрасно.
Михаил имел первый разряд по самбо.
Блок, захват, бросок. Нож полетел в одну сторону, Губаханов – в другую. Он вопил от боли.
Козырев резко повернулся к солдатам:
– Всем стоять!
Никто не двинулся с места.
– Дежурный! – крикнул Козырев.
Рядом возник сержант Ревенко.
– Открой зиндан.
Так назывался погреб, в котором хранились зимние вещи солдат. Была там и отдельная небольшая камера для особо отличившихся. Старший лейтенант Бутаев старался не выносить, как говорится, сор из избы. Себе дороже выйдет.
– Есть, товарищ лейтенант. – Сержант открыл замок, поднял крышку.
Козырев взглянул на земляков Губаханова и приказал:
– Грузите своего героя в погреб, в камеру! Ревенко, проверь.
– Есть.
Солдаты переглянулись.
– Под трибунал захотели, придурки? Выполнять приказ! – рявкнул Козырев.
Это подействовало. Азербайджанцы схватили Губаханова и опустили в погреб. Ревенко закрыл дверь в камеру, захлопнул крышку.
Козырев подошел к Баганяну:
– Что произошло между вами?
– А вы не слышали?
– С чего все началось?
– А с того, что Абид нюхнул дурь и слетел с катушек. Когда резня в Сумгаите была, его родственника кто-то ножом пырнул. Свалили на нас, армян, а потом погромы пошли. Наших резали, как баранов. Но это было еще зимой. И мы-то никогда не враждовали в роте. Что нашло на Губаханова, не знаю. Но это не он, товарищ лейтенант, а дурь.
– Откуда она взялась?
Баганян пожал плечами:
– Не знаю!
– А кто притащил в роту самогон из парка, тоже не знаешь?
– Какой самогон? – изобразил удивление сержант.
– Обычный, крепкий, перегнанный через дистиллятор.
– Не знаю!
– Ну, конечно, никто ничего не знает, никто ничего не видел. В строй всем!
Солдаты проследовали на площадку перед палатками. Ремонтная рота уже отбилась.
Возле дежурного стоял, помахивая тросточкой, майор Иванов. Вот только его тут и не хватало.
Дежурный построил роту, подал команду «смирно».
– Вольно! Лейтенант Козырев, ко мне! – приказал Иванов.
Тот подошел к пропагандисту полка.
– Товарищ майор, лейтенант…
Иванов махнул тростью.
– Вижу, что лейтенант Козырев. Объясни-ка мне, почему у вас в роте вечерняя поверка начинается… – Он взглянул на часы. – В двадцать два двадцать? Растолкуй, в честь какого праздника половина роты пьяна?
Козырев очень хотел задать встречный вопрос. Мол, а какого черта, собственно, вы, товарищ майор, делаете здесь? Но не решился, все же перед ним стоял старший офицер. Не важно, что совершенно никому не нужный.
– Построение затянулось по объективным причинам, суть которых я доложу своему непосредственному начальнику. Где вы видите половину роты пьяных? – довольно резко проговорил Козырев.
Иванов указал тростью на Шанина.
– Солдат, ко мне!
Рядовой подошел.
– Вы, лейтенант, хотите сказать, что этот боец трезв?
– Никак нет. Разберемся, накажем.
Пропагандист глянул на рядового Быстрова.
– Ко мне!
Солдат вышел из строя. Он находился в том же состоянии, что и Шанин.
– Этот тоже трезв?
– Никак нет. Но это все.
Иванов изобразил удивление.
– Вам этого мало? Прикажете проверить всю роту? Впрочем, что мне разговаривать с человеком, который еще три месяца назад наверняка сам бегал по самоволкам и пил водку. Где командир роты?
– Я не бегал в самоволку и не пил.
Пропагандист повысил голос:
– Я спросил, где командир роты?
– А вы не догадываетесь?
Иванов внимательно посмотрел на Козырева:
– Борзеть изволите, лейтенант? Отвечайте на вопрос!
– В модуле. Где ему еще быть?
– Прекрасно, вызывайте его!
– Разрешите напомнить, что старший лейтенант Бутаев, как и я, вам не подчинен. А посему вызывать его не вижу оснований. Ответственный по роте я, с меня и спрашивайте!