Возвращенный рай

– Я слышал о немце, который живет в изгнании, – продолжал он. – Немец, дом которого набит сокровищами, по описанию весьма схожими с теми, что пропали из замка. Дедушка не раз рассказывал мне обо всем, что было разграблено. В частности там был триптих…
– В мире масса триптихов. Почему ты полагаешь, что это именно тот самый?
– Не знаю. Может оказаться, что и не тот. – Ему не хотелось вдаваться в детали. – Ты права, эту догадку еще надо подтвердить. Но все равно, обнаружился немец примерно нужного возраста, который живет в роскоши на отдаленном островке в Карибском море, с кучей того, что похоже на награбленные французские сокровища… Хочу навести справки. Этот человек может и не быть фон Райнгардом. Триптих и другие сокровища могут оказаться не из украденных в Савиньи вещей, но если мне не удастся вернуть свое имущество, то, возможно, я помогу сделать это кому-то другому.
Наступило продолжительное молчание, которое нарушалось лишь потрескиванием дров да тиканьем антикварных часов на полочке камина.
Ги было не по себе, он посмотрел по сторонам, потом опять на мать. Кэтрин очень побледнела.
– Дело в том, – заметил он, – что мне нужны некоторые детали. Ты ведь видела фон Райнгарда. Для начала мне хотелось бы знать, как он выглядит.
– Дорогой мой Ги, прошло тридцать лет с тех пор, как я видела его. С тех пор он изменился, даже если он не сделал пластическую операцию, а, насколько я знаю, многие из них этим воспользовались. Можешь представить, как за тридцать лет изменился человек?!
– Тебя тридцать лет не изменили. Я видел твои свадебные фотографии и запомнил тебя еще ребенком, и мне кажется, что ты нисколько не изменилась.
Кэтрин нервно рассмеялась.
– Чепуха. Конечно, я тоже изменилась.
– Естественно, постарела. Но тебя узнаешь безошибочно.
– Ты так говоришь, потому что регулярно видишь меня – в течение многих лет. Перемены накапливаются постепенно, по крохам, и человек их просто впитывает. Твои французские старики и тетушка Селестина нашли бы, что я сильно изменилась, уверяю тебя. Как сказал бы и любой, кто не видел меня долгое время. То же относится и к фон Райнгарду. Думаю, что на улице я пройду мимо и не узнаю его.
Но в ее голосе опять послышалась легкая дрожь, из чего Ги заключил, что она говорит не всю правду. Высокомерие этого человека не могло измениться, как и холодные глаза на красивом арийском лице… теперь она вспомнила их. Тридцать лет или триста, она не забудет тех глаз.
– Не считаешь ли ты, что его надо привлечь к суду? – резко спросил Ги. – Почему преступления должны сходить с рук палачам? И жить на дивиденды от своей жестокости? Коль он был столь жесток, то должен понести наказание.
– Не сомневаюсь, что его ждет возмездие, – спокойно произнесла Кэтрин. – Если не в земной жизни, то в загробной. Я могла бы успокоиться и на этом.
– Как ты можешь такое говорить? – В голосе Ги было разочарование.
– Фон Райнгард сеял зло; он в каком-то смысле отравлял всех окружавших его, все вокруг. Он не отказался бы от этого и сейчас.
– Но ему не удалось бы ничего подобного, окажись он в тюремной камере.
– Не скажи. Есть люди, которые растлевают в любой обстановке. Фон Райнгард относится к их числу. И я имею в виду не только его личные действия, Ги. Ему как-то удается навлекать на людей несчастья. Нет, честно говоря, я предпочитаю не ворошить прошлого. Мне удалось заставить себя забыть о нем. Почему бы и тебе не сделать того же?
– Потому что, в отличие от тебя, я хочу предать суду человека, виновного в смерти моего отца, а кроме того, хочу также вернуть фамильные драгоценности. Мама, не хочу обижать тебя. Не хочу будить воспоминания, которые для тебя мучительны. Но я обязан это сделать ради памяти отца, разве непонятно? Обязан сделать это ради моего рода.
– Снова род Савиньи, – произнесла она устало, и он подумал, что мать неожиданно стала выглядеть старше своих лет, хотя только что выглядела заметно моложе. – Ах, Ги, какой все это большой вопрос!
– Что ты имеешь в виду?
Она помолчала, потом пожала плечами.
 
– Семейная гордыня и долг. Ты говоришь словно твой отец. Думается, что твой дед вбил это в тебя так же, как когда-то и в твоего отца. Знаю, что ты волен продолжать семейную линию Савиньи. Я сделала все возможное, чтобы облегчить тебе эту задачу, хотя, видит Бог, не этого хотела б для тебя. Мы жили в Англии, но я постаралась создать такие условия, чтобы ты усвоил их образ жизни и стал достоин титула и родового имени. Я примирилась с мыслью, что однажды потеряю тебя ради них…
– Ерунда, – прервал он. – Тебе совсем нет надобности терять меня!
– Примирилась с мыслью, что твое место будет там, как это было бы, останься в живых твой отец, – продолжала она, не слушая его. – Но об одном хочу просить тебя, Ги. Не отдавайся чувству мести ради мести. Никому добра это не принесет, а зла натворит много.
– Значит, ты не станешь помогать мне?
Она посмотрела на него долгим и пристальным взглядом. Ему показалось, что он увидел вспышку того прежнего знакомого огня в ее глазах, на ее лице застыла решимость.
– Ты прав. Я не стану помогать тебе. Я пойду дальше. Я очень редко обращалась к тебе с просьбами. Старалась не лезть в твою жизнь, не надоедать тебе советами. Но сейчас хочу обратиться к тебе с просьбой. Если ты с уважением относишься к моим чувствам, забудь обо всем этом. Пожалуйста. Не вороши прошлого.
Он взглянул на нее, видя ее боль, стараясь смягчить ее и зная, что сделать этого он не в силах. Он обязан идти до конца ради погибшего, ради семьи.
– Очень жаль. Прости, если это расстраивает тебя. Но я должен выяснить, действительно ли тот человек фон Райнгард.
– Понимаю. – Она громко вздохнула. – Мне бы хотелось, чтобы ты этого не делал, Ги; но я понимаю тебя. – Она сделала паузу, переводя дыхание. – Не хочешь ли выпить? Я припасла в графинчике хорошего виски Гленфилдиш.
– Да, с удовольствием.
– Сказать по правде, – заметила Кэтрин, – мне стопочка тоже не помешает.
Когда он ушел, она села и смотрела на пламя до тех пор, пока не погасли последние угольки.
Она думала, что все кончено, но оказалось, нет. Нет, она подозревала, что это не кончится никогда, но научилась жить с этим. А теперь все начнется сначала. Промчалось тридцать лет, она живет теперь новой жизнью, которую сама создала для себя и для Ги в этом тихом городишке Хэмпшира. Жизнь, которая вначале вращалась вокруг него, а потом вокруг других занятий, которые целиком ее поглощали – небольшого магазинчика, дома и садика. Жизнь, которая удалась ей, несмотря на все невзгоды. Не такой она представляла себе свою жизнь. Но она получилась не столь уж плохой. С покорным чувством людей, которые претерпели адские муки, пережив за несколько коротких лет больше, чем другие за долгую жизнь, она приняла все это с благодарностью. У нее был Ги. Она его вырастила, на что почти не надеялась в те черные дни. Вела независимый образ жизни, что ценила превыше всего. Хранила воспоминания как о дорогих ее сердцу событиях, так и о горестных, но отодвинула их на задний план.