Возвращенный рай

Правда, такая мысль всегда была мимолетной. Гийом де Савиньи не относился к числу излишне восприимчивых людей. Он умел наслаждаться комфортом, но высоко ценил не только тепло и пуховые перины, хорошую пищу и бокал коньяка собственного производства, а еще и душевный комфорт. Расстраиваться из-за неудач, считал он, – пустая трата времени, и сам обладал способностью оставлять без внимания обстоятельства и события, которые могли бы поколебать его замечательное душевное равновесие. Если что-нибудь не получалось, это всегда его расстраивало, почти оскорбляло, что судьба может быть такой несправедливой и играть с ним злые шутки. Но вскоре он мысленно примирял себя с несчастьем, каким бы оно ни было, и его жизнь продолжалась, как и прежде. Эта черта характера, по мнению Гийома, была его сильнейшей стороной, хотя некоторым она казалась слабостью. Как бы там ни было, в личном плане это, несомненно, помогало ему сносить удары судьбы и, возможно, способствовало отличному здоровью как физическому, так и душевному. Он отодвинул от стола кресло красного дерева с сочно-зеленой кожаной обивкой и, медленно поднявшись, подошел к окну. Сухощавый человек среднего роста в твидовом костюме, видевшем лучшие дни. Дело не в том, что Гийом не мог себе позволить потратиться на гардероб—деньги никогда не являлись проблемой для семьи де Савиньи. Ему просто было удобнее в старой и привычной вещи, как это бывает со многими богатыми людьми, которые не видят смысла в излишних расходах. Костюм был все еще в приличном состоянии. Его жена Луиза, сохранявшая стиль и шик настоящей парижанки, всяческими уловками пыталась заменить его на новый, но Гийом – спокойный и безмятежный в обычное время – мог становиться упрямым, как бык. Ему нравился этот костюм, ничего плохого в нем не было. Он мог носить его с любой рубашкой. Чем теплее вещь, даже если она слегка потерта, тем лучше. А если Луизе это не нравится – хуже для нее.
Окна кабинета выходили на широкий мощеный передний двор, где летом журчал фонтан. Сейчас, зимой он был отключен, а венчавшая его резная нимфа из камня, безучастно смотрела вниз на покрытые лишайниками камни. За передним двором протянулись лужайки с аккуратно подрезанной зеленью и въездная дорога, окаймленная высокими стройными кипарисами и серой полосой прорезавшая зеленые лужайки, и полоса парка в полмили шириной, которая отделяла замок от главной дороги, ведущей в деревню. Этот вид, который никогда не надоедал Гийому, символизировал собой незыблемость традиций семейства Савиньи. Уже более пяти столетий стены замка служили укрытием его роду и связывали воедино всю общину, зависевшую от де Савиньи. Замок пережил революцию и две мировые войны, и Гийом надеялся и верил, что он простоит и следующие пять столетий. И даже тогда де Савиньи будут продолжать жить здесь, ухаживать за поместьем производить коньяк, перегоняя его из винограда, выращенного на собственных плантациях, и под названием «Шато де Савиньи» продавать знатокам и гурманам.
Как и всегда, мысль о роде наполнила Гийома гордостью, согревая его уставшее тело таким же теплом, какое он испытывал от спиртного; он вернулся за письменный стол посвежевшим, без малейшей тени сожаления. Теперь он меньше руководил работами на виноградниках и по переработке плодов, из которых получали мягкий высокосортный коньяк, прославлявший своим именем замок. Большую часть таких обязанностей теперь выполнял Анри Бернар, его зять. Но все же он продолжал следить за делами. Анри был хорошим бизнесменом, практичным, надежным, но Гийом так и не смог полностью отдать бразды правления человеку, который не являлся коренным членом рода де Савиньи.
Если бы его собственные сыновья остались в живых после войны, возможно, он оставил бы дела и все передал им, а может быть, и нет – он мало смог уделить времени и тому, и другому, и они выросли не такими, как он хотел. Шарля он считал слабовольным, а Кристиана – беспомощным, сам же Гийом славился гордыней и упрямством. Но что говорить: оба сына погибли. Он видел, как увели их обоих, и теперь потеряло значение то, что они раздражали его при жизни. Оба посмертно награждены орденом Военного Креста, но даже такая честь разве могла компенсировать их утрату? Его главную надежду теперь олицетворял Ги, его внук, который, став бароном, может заполнить брешь. Сейчас он проявляет некоторую непоседливость, в чем Гийом винил его английскую мамашу Кэтрин, а среди других причин, конечно, не последнее место занимала и преждевременная смерть Шарля. Но Ги обладал крепким чувством преемственности, приверженности роду, и Гийом верил, что когда придет время, то родовое наследство окажется в надежных руках. Он не мог думать иначе. Любое другое поведение оказалось бы предательством родовых традиций.
 
Прошло уже больше ста лет с тех пор, как дедушка самого Гийома, тогдашний барон, начал производить собственный коньяк и продавать его узкому кругу знатоков в Англии и на континенте. Он же изобрел характерные бутылки с яркими рельефными этикетками. Он заложил основные правила, которые с самого начала определили качество товара – виноград с собственных плантаций в пятьдесят гектаров, никаких «прикупов» плодов даже в неурожайные годы, винный спирт должен перегоняться на месте и выдерживаться в течение двадцати лет в темных подвалах под замком. Теперь поместье могло похвастаться семью перегонными линиями, и хотя их общий выпуск был незначительным по сравнению с многими крупными производителями в провинции, репутацию этой продукции гарантировало ее качество.
Благодаря превосходному качеству и вложенным капиталам, производство коньяка пережило все кризисные моменты прошедшей бурной истории.
Ровно через десять лет после смелого начинания деда, на виноградники провинции Шаранта обрушилась моровая язва, «филлоксера вастатрикс», и вскорости виноградные лозы засохли и погибли на корню. Такая неудача в буквальном смысле разбила сердце деда. Однажды он отправился на плантации оценить размеры ущерба и не вернулся – рабочие поместья нашли его мертвым, посреди погибшего виноградника с ним случился удар. Пошли слухи о том, что производство коньяка «Шато де Савиньи» будет продано одному из богатых предпринимателей, который решил прибрать к рукам погубленные виноградники, поскольку прежние производители были разорены гибелью лоз. Конечно, дело было не в том, что у де Савиньи не хватало денег, у них было достаточно средств, чтобы пережить такой удар, но молодой Луи был банкиром, не проявляя ни малейшего интереса к любимому занятию отца, если забыть о том, что с удовольствием вкушал его продукт.