Клеймо Солнца. Том 2 (СИ)

Она ждёт, пока я кивну, а потом шепчет:
— Я должна исцелить твои раны. Они так и не затянулись, а я обещала.
Как и в первую встречу, меня словно обнимает невидимое создание, намного большее и намного более мягкое, чем я. Но сильнее всего пугает то, что я едва ни физически ощущаю объятие, хотя до этой минуты даже не помнил, какого это, когда кто-то прижимает тебя к себе…
Габриэлла не сдвинулась с места, но я ведь не сошёл с ума. Или же?
— Что это? — спрашиваю шёпотом, боясь, что возникшее волшебство рассеется. — Как ты это делаешь?
— А ты не можешь уследить за моими мыслями? — удивлённо и растерянно спрашивает девушка, и мне страшно не оправдать её надежд, но я признаюсь:
— Никто из нас не умеет читать мысли.
— Я тоже не умею, — с готовностью отвечает она, и приходит моё время удивляться:
— Нет? Но ты словно читаешь… меня.
— Лишь чувствую эмоции и вижу клетки.
Я молчу, однако мои ползущие на лоб брови говорят сами за себя.
— Об этом вы ничего не знаете, — догадывается Габриэлла, и я киваю. — Всё так же, как с восстановлением кожи, там я мысленно приглядываю за клетками и слежу, как идёт процесс исцеления, а здесь… здесь чувствую, что происходит в биополе.
Как жаль, что её никто не слышит. Это бы перечеркнуло человеческие представления о мире… Хотя нет, если бы её услышали, то в тот же день разорвали на кусочки и отправили на изучение под самые мощные микроскопы.
Именно так с ней и поступят. В любом случае.
Я напоминаю себе это вновь и вновь, но не нахожу сил прекратить, наверное, первый действительно волнующий меня разговор за долгое время.
— И что ты чувствуешь? — спрашиваю я и различаю в собственном голосе благоговение.
Некоторое время она размышляет, а потом медленно протягивает ладонь к моему предплечью. Она меня не касается, но даже сквозь слои одежды я чувствую исходящий от её руки жар. Он пронизывает не только ткань, но и мою кожу, а затем словно проникает под неё, когда девушка проводит вдоль ключиц.
— Холодный металлический блеск, — Габи смотрит на меня большими любопытными глазами. — Раны не болят, но будто никак не заживают. Однако, — она молчит, подбирая слова, — ты словно сам не хочешь исцеления.
Она обходит меня и становится за спиной. Я слегка поворачиваю голову, наблюдая за ней, чувствуя, как моё тело сковывает напряжение, а потом оно начинает расслабляться, как только Габриэлла приближает ладонь к спине между лопатками. Она, как и прежде, даже не прикасается, но я ощущаю всё тот же жар от её рук.
— Здесь словно какой-то небольшой круг, а из-за него выглядывает насекомое… паук с длинными тонкими лапками… Хотя нет, больше похоже на крылья. Только не такие, как у птиц, а с перепонками, как у летучих мышей.
Девушка продолжает двигаться, обходя меня по кругу, и потом вновь останавливается передо мной. Она приближает свою руку к моей, и я вижу, как девушка хмурится.
— В ладони что-то сверкает и привлекает внимание. Что-то блестящее, но неестественное, — мои глаза округляются, когда я замечаю, как девушка задумчиво растирает одной рукой кожу другой ладони, между большим и указательным пальцами.
— Так много ран. И даже будто совсем свежие. Но даже они совсем не такие глубокие, как старые.
Вдруг девушка проводит ладонью вдоль рёбер, там, где мои дикие друзья совсем недавно оставили сувенир на память. Жар, исходящий от её ладоней, становится яростнее и совсем нестерпимым, когда она легонько касается меня ладонью. Я с шумом выдыхаю, а Габи напряжённо и даже испуганно посматривает на меня, хмурится, как будто ей приходится преодолевать какое-то препятствие, но, когда убирает руку, я чувствую, что боль, вызванная её прикосновением, постепенно начинает отступать.
Не успеваю спросить, откуда девушка могла узнать об ожоге под рёбрами, как она склоняется ко мне, будто прислушиваясь к груди, кладёт руку на шею и при этом старательно смотрит куда-то в сторону. Зато у меня появляется возможность как следует изучить веснушки на её лице. Однако слова Габи заставляют забыть обо всём:
 
— В тебе есть свет. Но он совершенно неотделим от мрака. Трепетные чувства переплетаются с невыносимой тоской и глубоким чувством вины. Я вижу, как пульсируют разноцветные пятна — от светлых и нежных оттенков до тёмных и грязных, — продолжает девушка таким тоном, будто сама не верит собственным словам, даже не успевает задуматься, просто озвучивает откуда-то полученные знания. — Чувства всё ещё сильны, — тихо добавляет девушка, — но человека давно здесь нет.
Я смотрю на неё широко распахнутыми глазами, чувствуя себя так, будто получил удар дубинкой по голове.
— Этого человека нет в живых, — едва слышно шепчет Габи под моим пристальным взглядом.
Понятия не имею, что отражается на моём лице, но вижу, как в глазах девушки беспокойство превращается в сочувствие, а затем в страх. Нужно прекратить всё это. Но я не могу найти в себе сил даже отступить.
— Что ещё ты чувствуешь? — говорю я, и собственный голос кажется мне совершенно чужим.
— Есть и другой образ, — продолжает Габи всё ещё шёпотом. — Но его труднее уловить, он глубже, словно ты его прячешь, — Габриэлла хмурится, а в глазах мелькает замешательство. — Это девушка, — она вдруг немного отступает и смотрит настороженно. — Ты — защитник? — внезапно спрашивает она, чем застаёт меня врасплох.
— На этой станции никто никого не может защитить, — мой шёпот кажется слишком ядовитым. — Особенно я.
— Ты создаёшь мантию, не будучи защитником? — спрашивает Габриэлла недоверчиво, и мой взгляд бегает по её лицу, в попытке найти подсказки, что это значит.
— Мантию? — сдаюсь я. — Мы называем защитником человека, который способен оградить родных от опасности, заступиться за других людей, помочь им.
Взгляд Габриэллы проясняется, и она облегчённо вздыхает, хотя я сам не имею ни малейшего представления, чем вызвана такая смена настроения.
— Мы называем так мужчину, который создал семью, — объясняет она.
Я слегка склоняю голову.
— Ты спрашиваешь, женат ли я?
В её глазах вопрос, но я уже и так понял, о чём шла речь. Защитник, значит. Забавно.
Повинуясь порыву, я спрашиваю:
— А как называют девушку, у которой есть семья?
— Она находится под защитой, — Габриэлла смотрит на меня, как на пришельца, и я бы пошутил, не будь обстановка слишком напряжённой.
Название логичное, но нелепое. Взгляд девушки заметно тускнеет: я разочаровал её своими ответами и вопросами, и больше ничего не узнаю о землянах.
— Но это не всё, — задумчиво произносит Габи. — В твоей душе столько всего. Сколько оборотов вокруг Солнца ты прожил?
Не решаюсь уточнять, о чём идёт речь, и просто молчу. Габи этого, похоже, не замечает: она будто к чему-то прислушивается.
— Раны не только на твоём теле. Дух болен. Глубоко, гораздо глубже, чем видно глазам, запрятан мрак. Темнота налетала не раз и порывисто, как ветер, и словно паутинку, разрывала сущность. Калечила саму душу. И это даже не рана, это как болезнь, только не для тела, для духа. Что это? — Габи прикладывает ладонь к губам и смотрит на меня испуганно. — Я не знаю… Я никогда такого не видела.
Зрачки расширены, в глазах отражается ужас, стоят слёзы, на яркой зелени радужки они напоминает капли росы на листве.
— Словно в темноте шепчут чужие голоса и под кожей растекается мрак, — едва слышно произносит девушка, но её слова громко и отчётливо повторяются у меня в сознании. — Ты поклялся себе, что новых голосов не будет. Но чувствуешь, что не сможешь сдержать обещание.
Оцепенение вдруг покидает Габриэллу. Взгляд становится ясным, будто только сейчас девушка по-настоящему приходит в себя. Замешательство и неловкость — всё, что я вижу на её лице, когда она говорит:
— Не знаю, почему я сказала именно такие слова. Всё это лишено смысла…
Зато я точно знаю, о чём она говорит. И каждое её слово — попадание в цель.
Несмотря на всё, что со мной происходило, ни один человек не смел говорить со мной о ранах. И я гордился, что жизненные трудности если и сломили меня, то по крайней мере не заставили признаться в этом миру. Но глубоко внутри я всегда догадывался, что мои раны не затянутся. Никогда.