Игрок

Итак, заведение Теда Ренкина сделалось местной достопримечательностью, и это стало залогом его успеха и процветания. В городе были и другие игорные дома, однако «У Ренкина» считалось самым главным. На доллар, проигранный в других домах, приходилось четыре, которые были проиграны под куполом у Ренкина. Мелодии, исполняемые его оркестром, можно было услышать в городе. А если не было ветра, то звуки музыки доносились до самых отдаленных уголков Сан-Пабло.
Коркоран не был осведомлен обо всех этих вещах, но едва он переступил порог игорного заведения и пробыл там не более минуты, как сразу же все понял. Он моментально определил завсегдатаев этого места по бесшабашно-самоуверенному виду счастливчиков и мрачной решительности неудачников, которые уверены, что сегодня-то им непременно посчастливится. Заметил он и новичков, которые нервно и в то же время весело заходили внутрь этого дома, подозрительно оглядываясь по сторонам. Коркоран все это заметил, включая и то обстоятельство, что входило в дом гораздо больше людей, чем выходило. Там были деньги. Очень много денег. Это место было гораздо богаче, чем золотоносные шахты Команчских гор, но держали это драгоценное золото крепко, соглашаясь расстаться разве что с самой его малостью!
Коркоран взял себя в руки, помахал тросточкой и ленивой поступью пошел дальше. Какой-то полупьяный веселый ковбой насмешливо показал своему товарищу на вошедшего — глянь-ка на этого хлыща! — и двинул его плечом, прежде чем тот успел сделать несколько шагов, за что и получил хороший удар по физиономии гибкой черной тросточкой. Парень отпрыгнул в сторону, ослепнув от удара, и потянулся за револьвером, но на него тут же набросились приятели и остановили его:
— Болван! Это же Коркоран!
Какой приятной, какой сладкой музыкой прозвучали эти слова для нашего героя!
Следующие полсотни шагов он прошел совершенно счастливым, с музыкой в душе. Затем что-то его остановило. Он пытался побороть свое желание войти. Но разве что-нибудь случится, если он снова заглянет внутрь или просто посмотрит, как туда входят люди. Он все-таки вернулся и встал, наблюдая за публикой. Какая трусость! Неужели он так неуверен в себе, что не способен посмотреть в глаза искушению? И он снова вошел внутрь.
Из танцевального зала неслись громкие звуки музыки. Новой волной ковбоев его словно пушинку внесло в просторное помещение с парусиновой крышей и стенами из грубо оструганных некрашеных сосновых досок. Даже эти доски стоили целого состояния! Все было весьма примитивно. Прямо в землю были вкопаны целые сосновые стволы, на которых еще блестели белые пятна от срубленных ветвей; они служили опорой для навеса из парусины, и в то же время на них были повешены многие десятки ламп с чисто вымытыми стеклами. Было настолько светло, что можно было читать даже в тех местах, куда падали узкие полоски тени. Что до пола, то не было нужды заботиться о том, чтобы заглушить топот множества ног: он был земляной, и его три раза в день поливали водой, чтобы земля не превратилась в пыль. В центре зала находилась рулетка и другие приспособления, с помощью которых можно было проигрывать деньги. Однако Коркоран не обратил на них внимания. Они предназначались для тех, кто слепо надеялся победить жестокую Богиню Удачи; у него не было такого намерения. Он слишком хорошо знал эту даму, чтобы питать такие легкомысленные и несерьезные надежды. Его взоры были прикованы к маленьким столикам, разбросанным по углам и сторонам огромного зала.
Рев оркестра смолк в связи с окончанием танцев, и из танцевального зала доносились веселый смех девушек и гулкие мужские голоса. Но в игорном зале было тихо, там переговаривались вполголоса. Ставки делались молча, а когда надо было спросить карту, это делалось чуть ли не шепотом, словно играющие боялись, как бы громкой голос не спугнул удачу.
— Клянусь небом, это Коркоран! — раздался возле него гнусавый голос.
Обернувшись, Коркоран увидел тощую физиономию Скинни Монтегю, этого бедуина карточных столов.
— Мне кое-кто шепнул, что ты в городе, Коркоран, — сказал этот человечек, сверкнув на собеседника крысиными глазками. — Я знал, что сюда, где все намазано медом, непременно когда-нибудь залетит пчелиная матка. Где ты сядешь, Коркоран? Ты уже позаботился о партнере? Если нет, то…
Он сделал легкий жест рукой. Несомненно, ему хотелось бы выступить в качестве партнера великого мастера нечистой игры.
— Что за место?
— Тут все честно, пока не появится настоящее дело, то есть пока кто-нибудь не начнет зарываться.
— Где это находится?
Ему указали на круглый стол в углу, где сидели два человека, лениво разговаривая.
— Этот жирный буйвол с красной рожей — сам Ренкин. Я вас познакомлю.
Пока они шли к круглому столу, Скинни продолжал говорить вполголоса, едва заметно шевеля губами:
— А второй, здоровый такой дядя, — один из его самых верных людей. Предупреждаю, Коркоран, за этим столом творится всякое. Во время игры поощряются любые фокусы. Дело только в том, кто именно урвет жирный кусок и не попадется. Но пока еще не нашлось человека, который мог бы тягаться с Джо Крэкеном.
— Это и есть Джо Крэкен? — спросил Коркоран, вглядываясь в мрачное, недовольное лицо знаменитого картежника. — Скинни, я попробую с ними сыграть. Но играть буду один, если ты не возражаешь.
— Конечно, — со вздохом согласился Скинни.
Через полминуты последовала церемония знакомства:
— Мистер Ренкин, мистер Крэкен, позвольте вам представить моего друга Тома Коркорана. Думаю, вам приходилось о нем слышать.
Глаза Ренкина вытаращились на жирном лице, когда он привстал, чтобы пожать протянутую руку, а потом ему чуть не сделалось дурно: он увидел, что лицо профессионального картежника посерело. Крэкен испугался, очень испугался. А если Крэкен начнет проигрывать — ну, тогда пусть Ренкину поможет небо, ибо за этим столом ставкам предела не было, и то, что в его заведении существовал такой стол, было его главной рекламой. А руки Крэкена были главным источником его доходов.
— Я не играю, — сказал Коркоран. — Просто заглянул посмотреть.
У Ренкина отлегло от сердца.
— Что? — вскричал Монтегю и добавил свистящим шепотом: — Они ведь пришли посмотреть, как ты работаешь. Будут говорить, что ты струсил, боишься сесть за стол с Крэкеном…
Коркоран вызвал в памяти образ Китти Мерран и сохранял его в своей душе, словно талисман, призывающий к добру, — подобно тому как Одиссей держал в руках волшебный цветок, охраняющий его от соблазнов. Но при словах Монтегю свежее веселое личико мгновенно исчезло из его сознания. Он быстро огляделся по сторонам. И верно, они пришли следом за ним, забыв про собственную игру — до такой степени им было интересно посмотреть на работу настоящего мастера. Десятки людей потянулись к столу, за которым «не было предела». Совесть тянула Коркорана назад, напоминая о принятых решениях, однако гордость с не меньшей силой тянула его в противоположном направлении. Всю свою жизнь он жил словно бы на сцене. И вот сейчас он находится на подмостках, на него были направлены огни рампы. Занавес поднят. Зрители замерли в ожидании. Неужели он сойдет с подмостков, как последний дурак, не произнеся ни единой реплики?
— Ладно уж, сыграем, только одну-две партии. Я занят, у меня другие дела.
И он небрежно опустился на стул.
В этот момент ему показалось, что образ девушки переместился на другую сторону игорного стола, а затем стал удаляться, глядя на него с немым упреком.
 
Глава 13
Теодор Ренкин понимал, что стоит перед кризисом всей своей финансовой системы. По сути дела, он видел свое разорение. Насколько ему было известно, на свете не было человека, который бы играл в карты лучше, чем Джо Крэкен. С не меньшим искусством мог он и передернуть. Но был и еще один важный момент: его ловкость в обращении с картами не уступала его умению манипулировать оружием. Он был одинаково знаменит и в той и в другой области. Садясь за карточный стол, он не допускал никакого риска, он ведь исполнял свою работу: добывал золото. И вот перед ним, непревзойденным стрелком, сидел человек, который, согласно мгновенно распространившейся молве, был достойным противником. Перед ним — столь же знаменитый стрелок, бьющий без промаха. Однако, как правило, у человека, имеющего дело с тяжелым кольтом, должны быть твердые мозолистые пальцы, а каждому шулеру известно, что карты не допускают неловких пальцев. Все должно идти гладко как по маслу. И вот он видит перед собой руки Коркорана, спокойно лежащие на краю стола, — тонкие, изящной формы, дрожащие, готовые продемонстрировать способность молниеносно прийти в движение.