Игрок
Крэкен повидал у себя за карточным столом немало мастеров, отлично владеющих оружием. Видывал он и карточных игроков, знаменитых специалистов своего дела. Но ему еще не приходилось встречать человека, подобного Коркорану, в котором с такой полнотой сочетались бы оба эти качества, и нервы его сдали. Он пытался спрятать смятение за улыбкой. Пытался успокоить нервы, заставляя себя медленно вглядываться в лица столпившихся вокруг стола зрителей. Но, как ни старался он сохранять спокойное лицо, все равно в душе чувствовал пустоту и слабость. И бедному Теду Ренкину достаточно было только взглянуть на его лицо, чтобы понять все. Как бы ни был искусен нанятый им игрок, его искусство будет сведено на нет, если только Коркоран заметит его состояние и дело дойдет до оружия.
Уже и сейчас, вероятно, Крэкен ощупывает тревожным взглядом изящную фигуру Коркорана, гадая, где может быть спрятан револьвер: за поясом или, может быть, под мышкой?
Ренкин вдруг отчаянно раскашлялся, этот неожиданный приступ заставил его раскачиваться из стороны в сторону, закрыв лицо руками. Воспользовавшись коротким перерывом между спазмами, он быстро шепнул Крэкену:
— Пусть Коркоран пару раз выиграет. Тогда он, может быть, уймется. Ради Господа, возьми себя в руки!
В тот же самый момент он пожалел о своих словах: Крэкен побледнел еще больше. И то, что его страх был замечен, привело его в еще большую панику. То, что увидел Ренкин, не могло ускользнуть и от внимания Коркорана.
Нет, Коркоран ни на минуту не отводил глаз от его лица. Это не был ни все понимающий, ни оскорбительный взгляд. Всего-навсего хладнокровно-вопросительный, всепроникающий и неотступный, и бедняге Крэкену пришлось сжать зубы, чтобы его выдержать.
Игра закончилась, не успев начаться. Ренкин, застонав в душе, увидел, как Коркоран положил на стол пятьсот долларов в качестве первой ставки. То, что он выиграл, не имело никакого значения. Он тут же продолжил игру, поставив Уже полторы тысячи, в то время как толпа вокруг затаила дыхание, глядя на такую игру. Ренкин с кислой миной встал из-за стола и неверными шагами вышел из зала. Он почувствовал себя вдруг старым и больным. Ему хотелось, чтобы его пожалели, как ребенка. Но в глазах каждого из присутствовавших он прочел только хищное выражение. Они жаждали крови, его, Ренкина, крови. Они хотели, чтобы проиграло заведение.
Ренкин прошел в свой кабинет и рухнул в кресло; комната в его глазах вертелась и кружилась, как кружится все в глазах у пьяного. У него в кабинете, как всегда, находился Стивене — Стивене, доверенное лицо, его шпион, крыса, которая прогрызла путь к множеству важных секретов, желтомордый ухмыляющийся дьявол Стивене, который жил в прихлебателях у Ренкина, потому что утратил кураж игрока.
— Отправляйся и присмотри за Крэкеном, — едва выдохнул хозяин.
— А что случилось?
— Коркоран!
— И Крэкен струсил?
— Убирайся к черту! Отправляйся и наблюдай за игрой!
Стивене исчез. Через пять минут он вернулся назад.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Ренкин.
— Все кончено.
На лбу у Ренкина выступили крупные капли пота. Он отхлебнул из серебряной фляжки и дрожащей рукой снова поставил ее на стол.
— Что ты хочешь этим сказать? — с трудом выговорил он.
— Только то, что ставка пять тысяч, — сообщил Стивене, тактично глядя в землю, чтобы не видеть, в каком состоянии находится его патрон. — Но Крэкен спекся. Он весь побелел, стал прямо как бумага. Ни хрена в картах сегодня не видит. Зато Коркоран читает их, как хочет. Сущий дьявол!
Теодор Ренкин со стоном откинулся в кресле и остался так лежать; тело его напоминало своими очертаниями груду бесформенного дрожащего жира, а широкий рот с отвислыми губами так и оставался открытым.
— Уже пять тысяч! — повторив, взревел он, и эта ужасная цифра заставила его вскочить.
— Джо Крэкена ко мне, немедленно! — злобно выкрикнул он.
Стивене в полном недоумении только мигал:
— Прервать игру? Разве это возможно, шеф? А как же наша репутация?
— Заткни пасть, дурак! Давай сюда Крэкена! Крэкена немедленно! Сейчас уже может быть десять тысяч! Он может извиниться и выйти на пять минут, это ведь разрешается правилами, разве не так? Беги, шакал, без оглядки и скажи ему, что надо делать.
Стивене выскочил из кабинета. Он отсутствовал всего несколько минут, но этого времени Ренкину хватило, чтобы взять сигару, зажечь спичку и держать ее перед собой, пока пламя не обожгло ему пальцы. Он выронил спичку, швырнул на землю сигару и топтал ее ногами, пока она не превратилась в черную бесформенную массу. Потом схватил вторую, закурил ее и успел сжевать почти до основания, когда наконец раздались быстрые шаги Стивенса и следом тяжелая поступь Крэкена.
Последний ввалился в кабинет, измученный и изможденный, с видом марафонца, только что закончившего дистанцию. Ренкин дрожал от ярости.
— Ты меня предал, Крэкен! Предал меня! Ты… ты… — шипел он.
— А ну, спокойнее! — остановил его гигант, красноречиво протягивая руку к кобуре.
В тоне его, однако, не было уверенности. Он обратился к стоявшей на столе фляжке, отчасти чтобы выпить и отчасти чтобы не смотреть на Ренкина, уклониться от его обвиняющего взора. Неверной рукой он наклонил фляжку, опустошив ее чуть ли не наполовину, после чего обрел способность встретиться взглядом с хозяином.
— Никого я не предавал, — бормотал он. — Но этот Коркоран, он черт знает что делает с картами! Просто читает их, как по писаному! Я что-то не секу, ничего понять не могу.
— Ах, не сечешь? Не можешь понять? Да черт тебя побери, Крэкен, ежу ясно, что ты просто испугался, струсил, в штаны небось наклал.
Даже лошадь нельзя хлестать слишком усердно, в особенности если в ней есть капля дикой крови мустангов. Длинная тяжелая рука Крэкена стиснула толстое горло Ренкина и швырнула его в кресло.
— Ну, ты, жирная свинья, я же тебя удавлю, ты и пикнуть не успеешь! Пшел отсюда, Стивене! А не то будешь следующим!
Стивене схватился за нож — оружие трусов. Вот удобный случай — исключительная возможность оказать услугу хозяину. Но что поделаешь, дух силен, а плоть слаба. Он не смог достать его из ножен. Прижался к двери и стоял там, дрожа от страха и вслух проклиная себя и свою трусость, из-за которой ему так и не удалось ничего добиться.
Ренкин это видел и только поморщился от отвращения. Этому толстяку не было свойственно чувство страха. Мысль о потере денег — вот что его сокрушило и привело в ярость. Теперь он извивался, пытаясь освободиться от этой железной руки и бесстрашно выкрикивая оскорбления.
Наконец Крэкен его отпустил и отступил назад, утирая злое, красное лицо. Он тяжело дышал, и было ясно, что эта демонстрация силы вернула ему веру в себя и свои возможности. Он почувствовал, так сказать, запах крови и теперь был готов на убийство. Его черные глаза, устремленные на хозяина, грозно сверкали.
— Слушай, ты, паскуда, — обратился он к Ренкину без всяких церемоний. — Сегодня я играл для тебя в последний раз.
Однако, несмотря на то, что горло у Ренкина было покрыто ссадинами и пятнами, которые оставили на нем крепкие пальцы Крэкена, и отчаянно болело; несмотря на то, что рубаха его была разорвана, а галстук съехал набок, он не испытывал особой злобы против обидчика. Да и оскорбления, которыми он его осыпал, были направлены скорее на то, чтобы привести его в чувство, вернуть ему бодрость духа. Теперь, когда они так великолепно сработались, он хотел воспользоваться результатами, пока они еще действовали. Его заведение оказалось на грани краха. На том столе, где «не было предела», образовалось опасное отверстие, через которое могло утечь все его состояние. И если это произойдет, то Теду Ренкину конец. Положение было отчаянное. Он должен воспользоваться орудием, с помощью которого можно разделаться с Коркораном, и таким орудием был Крэкен — его правая рука. Игру, которая сейчас шла за круглым столом, надо было прекратить. Это и было его целью с самого начала.