Знаки внимания (СИ)

И чего там можно было ждать — потерянно думала я, какого… вообще меня так переклинило? Ничего же не было. Вообще не понятно. Зато в кино все было ясно, светло и чисто — история для детей, красивая сказка. Выключила комп и улеглась на прохладное льняное покрывало, раздумывая о том, как же, наверное, отстойно и тупо выглядела я у той двери, на глазах у всего народа, с ходу надумав интерес к себе и выставив на всеобщее обозрение свой.
А ведь все, похоже, имело очень простое объяснение — безопасник увидел незнакомого человека на охраняемом объекте и подошел поинтересоваться — откуда, куда, зачем? А может и знал кто я, и даже скорее всего, потому что пропуск и допуски явно не мимо него оформляли. Так что, по ходу, мужик просто слегка постебался — совершенно безобидно и непринужденно, потому что у него как раз было хорошее настроение и ему не чуждо чувство юмора. И он вполне себе мог предположить наличие такового и у меня тоже.
До этих самых пор я и сама думала так же, больше того — была уверена, что способна адекватно воспринимать шутки. Так что дело было вообще не в нем, а именно во мне. Это со мной что-то было не совсем так — хотелось горько посмеяться над всем этим, но себя почему-то было невыносимо жаль, а еще стыдно и обидно до слез, потому что — зачем он так?
В таком душевном раздрае я и находилась до самого вечера, все больше накручивая себя — элементарно не могла успокоиться. И это я! Как правило, спокойная и собранная, тренированная и натасканная трудностями учебы и потрясениями в семье, а сейчас… такое впечатление — что-то влезло внутрь и мешало, и нагло рушило мое спокойствие, да просто свободно дышать не давало! И что это было, может все-таки — стыд? Вела себя странно, а мне с этими людьми работать. Самокопание не помогло, тянуло что-то срочно делать, действовать, заняться чем-то, иначе — беда. Я и занялась готовкой, дождалась с работы уставшую бабушку, покормила ее окрошкой, а она выпытывала меня о первом рабочем дне.
Очень скоро она обратила внимание на странности и после ужина потянула неадекватно ведущую себя внучку в ту самую комнату, обставленную антикварной мебелью. Сделанная из массива липы, она годами обрабатывалась специальной мастикой на основе пчелиного воска. Здесь всегда пахло летом и медом, а глаз радовали прабабушкины вышивки шелковой гладью, заключенные в резные рамы и пейзаж с лосем работы графа Муравьева.
Гардины тяжелыми складками спадали к полу, тюль слегка колыхался под ветерком, врывающимся в форточку. Все настолько соответствовало друг другу — мебель, ткани, торжественный и гулкий бой часов, вытертый до залысин старинный ковер на полу с косыми полосами от лучей заходящего солнца на нем. И мы с бабушкой — привычно на кровати.
— И что с тобой не так? — беспокоилась она, — я же вижу, что ты не в себе — как спишь на ходу…, так устала, перенервничала? Жарко у вас там? Я сегодня думала — до трусов разденусь у себя в кабинете.
Ей тогда было всего шестьдесят три, и на пенсию она ушла только через два года. Мы с ней очень похожи — обе высокие, тонкокостные, со светлыми пушистыми волосами и глазами смешанного зелено-карего цвета. Глядя на нее, я всегда знала, как буду выглядеть в пожилом возрасте.
Кроме того, что мы с бабушкой "очень похоже думаем", как говорит она, нас еще сильно сблизили семейные неприятности. И между нами царит полнейшее доверие — до выворачивания души наизнанку, до обнажения малейших нюансов чувств и настроения друг перед другом. У меня были подружки, но никогда не было по-настоящему близких подруг, и я думаю, это потому что я не особо нуждалась в них. Всегда была бабушка, мы с ней были друг у друга. Иначе обе просто не выжили бы, годами находясь между двух огней — между отцом и матерью.
Вот и сейчас я попыталась объяснить ей свое состояние как можно точнее:
— Я чувствую себя придурковатой принцессой, долгие годы изолированной от мужского общества где-нибудь в глухой башне… так как-то. Какая-то эмоциональная беспомощность… Не знаю… просто мне стыдно, — так-сяк обрисовала я картину и все-таки не сдержалась, повергнув бабушку в панику — плакала я редко. А до этого вообще считала, что после родительского развода у меня выработался стойкий иммунитет к стрессу любой природы.
 
Пришлось признаваться в том, что сегодня я готова была безоговорочно влюбиться с первого взгляда впервые в своей жизни — доверчиво и безоглядно, волшебно и прекрасно, как в сказке. А получилось, что в мужчину, у которого есть мало того, что семья, так еще и всем известная любовница.
Я и сама не понимала тогда, что уже влюбилась, и разум в этом процессе не участвовал, тут он был бессилен. Что это такое вообще было — непонятно, без названия, потому что в любви — обязательно чувственность, химия там, тяга, а тут… одна мысленная маята. Что, я не видела во время учебы и обаятельных, и красивых, и даже поющих? Было, видела, слышала — и ничего. А тут — все трудно…
И даже частично справившись со временем с этим сумасшествием, отболев им в острой форме, я так и не научилась чувствовать себя рядом с ним «в своей тарелке». И все так же не могла вести себя по-настоящему спокойно и естественно под его взглядами. Я изображала это спокойствие, как могла, и не всегда оно мне удавалось, особенно в самом начале. Я и тогда не могла и до сих пор не могу не принимать его во внимание. Но я долго не признавала сам факт такого «попадания» и свято верила в свою адекватность и мне понадобилось какое-то время для того, чтобы понять, что все по-взрослому и я вляпалась по-полной.
Признав, в конце концов, это дело, я все же постаралась выглядеть достойно. Держалась с ним спокойно и вежливо, как и он со мной. Не жалась и не пряталась по углам, но старалась по возможности пересекаться как можно реже. Но все равно оно из меня перло — неосознанно. В КБ Дикера не был принят какой-то особый дресс-код, народ одевался удобно и прилично, и я так же. Но никогда еще я не уделяла своему внешнему виду столько внимания. Я будто мстила ему этим, пускай это и звучит глупо. Мелко и беззубо мстила за то, что посмел тогда посмеяться надо мной, за то что, будучи женатым, так безжалостно влюбил в себя — легко, будто играючи… за его любовницу, за то, что пел тогда, за то, что брал за руку и держал в своей ладони мои волосы!
Бабушка тогда успокаивала меня, сразу поняв, что со мной стряслось, а я еще не верила в это, я еще безнадежно трепыхалась. Она не стала выпытывать у меня подробности, только спросила:
— Красивый, наверное?
— Нет, я не сказала бы, дело не в этом. Я не знаю… он улыбался.
— Первая любовь самая чистая и светлая, Катюш, запомни то свое состояние.
— Пару минут? Да легко! Так-то вообще без проблем… помнить особо и нечего. Да какая любовь, бабушка? Не дай бог, — шмыгала я носом, умирая внутри от обиды на него, на себя, на саму жизнь и ее обстоятельства. Если бы еще она тогда не жалела меня…, а так я ожидаемо поплыла, отпуская эмоции.
— Пара минут, — соглашалась она, обнимая меня: — Пара минут над землей в розовых облаках в ожидании счастья. Тебе будет с чем сравнить, когда придет другая, взрослая любовь. Ты узнаешь ее благодаря этому своему скромному опыту. А сейчас еще долго будет больно и это даже хорошо.
— Лучше некуда, куда уж, — пыхтела я, вытирая последние слезы и сморкаясь. Стало легче, когда я выплакалась, и потом я просто терпела ее поучения, не особо веря им и жалея о своем глупом срыве.
— Это ничего, зато ты не пойдешь по неправильному пути. Ты пронесешь свое первое чувство с высоко поднятой головой, не испачкав его грязью. Потихоньку отболит, и не забудется, конечно, но перестанет быть таким важным. Вот только лучше, чтобы его не было рядом с тобой. А так это может тянуться… еще какое-то время.
Она была права — это длилось годы, почти два долгих года я боролась с чувством, которое скупо подпитывали его случайные взгляды, просто присутствие и незначительные события, которые мое сознание упрямо отмечало, как «знаки внимания». Смешно же — вспоминать каждый прошедший день и замирать сердцем от того, что сегодня принц взглянул два раза, вздохнул один раз, придержал для меня дверь — один раз, напрягся всем телом, услышав мой голос, но не обернулся на него. Ну, бред же… просто я испугала его, громко заговорив за спиной, ответив кому-то.