Не убивайте звезды на предплечьях (СИ)

Оливер и Тод вышли из воды мокрые с макушки до кончиков пальцев, но страшно довольные, и присоединились к остальным. Я поцеловал родинку на кончике носа Антона, чтобы он проснулся, и мы поднялись к остальным.
Нудистская вечеринка — это определенно то, чего мне Бог не простит. Хотя что-то мне подсказывает, что глупо сейчас думать о прощении, когда ты без пяти минут два года состоишь в сексуальных отношениях с мужчиной, пьешь вино и временами куришь.
Смертные грехи постепенно переставали казаться мне такими уж смертными.
— За нас, — кивнул Чарльз, — за вас, — обвел он взглядом всех собравшихся, — и за Господа нашего Бога!
Я говорил однажды, что не переносил, когда кто-то оскорблял мою веру. Однако я не помню ни разу, чтобы я хоть как-то обиделся или разозлился на Чарльза за такие шутки, потому что они были довольно стабильны.
Чарльз не был верующим, и я не мог заставить его. У него была своя вера: члены (много членов), выпивка и сигареты. И его культ манил наших общих знакомых куда сильнее, нежели моя вера.
— Боже, так пить хочу, с ума сойти можно, — закатил глаза Тод и схватил из песка первый попавшийся на глаза бокал, сделал большой глоток, с болью сглатывая, и немного поморщился.
— Эй! — как-то резко вскочил с места Эммет. — Это был мой бокал.
Все как-то заметно замолчали.
— Я только глоток сделал, — виновато заметил Тод. — Извини.
— Нет, это был мой бокал, — настаивал на своем Эммет. — Мой бокал, черт возьми.
— Эй, эй! — поднял руку Чарльз с зажатой между пальцами сигаретой.
А после демонстративно поднялся на ноги, взял из рук Тода бокал и осушил его до дна.
— Всё, вопрос решен? — посмотрел Чарльз в глаза Эммету.
Тот промолчал. Мы провели в тишине какое-то время, и обстановка явно была напряженной, но вскоре Льюис снова включил проигрыватель, и все продолжили заниматься своими делами. Антон вновь лег ко мне на колени и закурил. В последнее время он стал больше молчать.
В глубине души я чувствовал, что не понимал чего-то, что происходило у меня прямо под носом.
Осень прошла так же быстро, как и весна, я стал больше работать, меньше бывал дома и сильно простыл. Антон вроде как даже пытался меня лечить первое время, но всё ссылался на какие-то дела, чаще стал уходить из дома, даже если я был там, и стал курить больше, чем раньше.
У нас уходило много денег на сигареты, но он лишь фыркал, когда я говорил ему об этом, и поджигал новую сигарету каждый час. Я решил, что отдаляться мы начали из-за банальной осенней хандры, и был уверен, что к Рождеству всё наладится.
Билет до Воронежа и обратно я ему в качестве подарка купил, и это вылетело мне в копейку. Я потратил все сбережения, что накопил с весны, но был доволен собой. Я был уверен, что ему понравится. Я даже на работе Антона договорился с его начальником, и он пока не знает, что после Рождества у него есть свободные дни аж до восьмого января.
Я надел новую рубашку и галстук, потому что Чарльз предупредил нас о том, что после празднования у него дома с целой кучей разных вкусностей (как всегда) мы отправимся всей компанией из шести человек в клуб, где нас будут ждать еще несколько ребят.
— Выглядишь пре-вос-ход-но, — протянул Антон и притянул меня к себе, оставляя на губах поцелуй.
Он повел меня спиной вперед, прижал к стене и углубил поцелуй. Я был несказанно счастлив, что под конец декабря все у нас стало налаживаться, несмотря на то, что запах Антона за последние месяцев шесть как-то изменился, хотя мне могло показаться.
— Мы опоздаем, — пробубнил я ему в поцелуй, непроизвольно улыбаясь.
Он снова был нежен, он снова был моим и вел меня в спальню.
— Подождут.
Антон был по особому в этот раз страстный. Он будто вспоминал день нашего знакомства ровно два года назад, старался воссоздать наш первый раз, нашу первую искру, и в момент безумного наслаждения, когда Антон сплел наши пальцы, мне на секунду показалось в темноте спальни, что на моей ладони остался отпечаток с его руки из трех букв. A. R. S.
— Без ума от тебя.
 
Я прошептал, что люблю его. Что безумно сильно его люблю, но он почему-то сегодня мне не ответил и только сильнее втянул в рот мои пальцы.
Мы правда на ужин к Чарльзу опоздали, потому что мне пришлось заново гладить потом рубашку, поправлять взъерошенные волосы и искать по всей квартире галстук. Антон улыбался. Я, кажется, был счастлив.
— Ебались опять как в последний раз? — вместо приветствия произнес Чарльз, впуская нас домой. — Господи, чертовы дети, — и закатил глаза.
В этом году ужин прошел непозволительно быстро, Чарльз все показывал на часы и повторял, что нас ждут, но отужинать всем обязательно надо. Я заметил, что Тод почти не прикоснулся к еде и Льюис тоже. Вопросов задавать я не стал.
Мы собрались уже буквально через полтора часа и пошли на закрытую вечеринку в нашем единственном закрытом клубе, членами которого каждый из нас являлся. Музыка гремела, было очень жарко и шумно, Чарльз тут же нашел своих знакомых и начал нас всех знакомить.
Имен я их не запомнил, да и лиц тоже. Разве что только одного. Обратил я на него внимание позднее, чем следовало. Я танцевал на площадке один, недалеко от меня с новыми ухажерами тряслись под музыку Эммет с Льюисом, и мне было в некоторой степени жаль их обоих.
В отношениях они оба никогда не задерживались дольше, чем на пару недель, и при этом оба иногда спали друг с другом, если партнеров подходящих не могли найти за три-четыре дня. У Эммета была настоящая болезнь еще с детства. Он с тринадцати лет ублажал мужчин и делал это даже за деньги.
Он лечился от нимфомании в специальном учреждении, вышел оттуда новым человеком, открытым для общества. Поэтому и поступил на актерское, поэтому его и закончил. Однако членов в его жизни меньше не стало. Пожалуй, даже наоборот.
Я оглянулся по сторонам, чтобы найти Антона. Его нигде не было видно. Я напрягся, снова осматривая зал. Мы поторопились дома, и я не успел подарить ему билет в Воронеж, да и у Чарльза дома времени не было, так что мне очень хотелось в этот момент просто видеть его глаза, целовать его под громкую музыку и по-человечески отметить нашу вторую годовщину.
Я увидел Антона у стойки. Рядом с ним был один из тех парней, к компании которых мы присоединились, когда пришли. Они разговаривали, но мне не нравилось, как этот блондин в обтягивающих белых штанах-клёш с ним беседовал.
Он был слишком близко к Антону. Он слишком улыбался Антону. Он флиртовал. И я отказывался в это верить, но я видел собственными глазами, что Антон против не был. Я сглотнул и подошел к ним.
— Антон, — позвал его я, опустив руку на его согнутый локоть.
Он лениво и как-то холодно повернул ко мне голову, но не отошел от своего нового собеседника. Я не ожидал этого, поэтому на мгновение потерял все слова.
— Я… — начал перекрикивать я громкую музыку. — Нам пора домой, Антон. Я устал. Я хочу уйти.
— Иди.
Во рту пересохло. Легкое опьянение, вызванное шампанским дома у Чарльза, как рукой сняло. Я снова дернул его за рукав, уже чуть сильнее.
— Антон, нам нужно домой, — громче произнес я.
— Я не пойду.
— Кто это? — противным голосом произнес блондин, и я усилием воли не повернулся к нему.
— Никто.
Я задохнулся.
Смотрел ему в спину, стоя позади него, пока он продолжал о чем-то щебетать с этим блондином, и не верил в услышанное. Отказывался верить. Я не понимал, чем заслужил такое отношение, не понимал, почему он так сказал.
Внутри у меня что-то начало гореть. Я вышел в уборную, две из трех кабинок которой были заняты трахающимися незнакомцами, и встал возле зеркала, впервые осознанно взглянув на себя за долгое время.
Я не понимал, кого я вижу. Знал только, что больше не могу. Секунду спустя зеркало передо мной было треснуто, а моя правая рука дрожала. Костяшки пальцев окрасились алым. В горле запершило.
Пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Я не почувствовал ни капли боли физической, у меня что-то другое болело внутри. Я ни с кем не попрощался и ушел с вечеринки в чудовищный снегопад. До дома добрался пешком лишь к четырем утра весь промокший до нитки.