Отметки на её теле (СИ)

«Прямо по-мужски», — в голове проносится мысль, а в горле ком сожаления, отчего издаю нервный смешок.
Делаю ещё несколько шагов и останавливаюсь, до последнего надеюсь, что остановит, но чуда не происходит. Сейчас в душу вернулось то, что я едва смог недавно сдержать — гнев.
Гнев на себя, что был мудаком и слушал её, но никогда не слышал; на неё, за то что играла со мной последние дни, издевалась, а теперь словно старого пса за дверь выгоняет; на её белобрысого гадёныша, который за эти дни был к ней ближе, чем я. И на фоне всего произошедшего я понимаю, что терять мне больше нечего, а точнее некого, оттого сильнее сжимаю кулаки и бросаю на эмоциях, напоследок, дабы точка была за мной:
— Не удивительно, что меня прогоняешь, нашла ведь интереснее кое-кого.
Звон битого стекла заставляет повернуться. Картина за спиной не пугает, а откровенно говоря уже смешит. Кэтрин никогда не была истеричкой, сколько я её помню, но довольно эмоциональной личностью уж точно. Заплаканная, с потекшей тушью и взъерошенными волосами, она смотрит на меня и, если бы взглядом можно было убить, то я давно бы замертво упал. Журнальный столик, который стоял рядом с диваном, весь в вине, а изящная стеклянная ножка аккуратно покоится на поверхности, в то время как верх бокала беспорядочно валяется по некогда белому ковру.
— Немного мимо, — нервно пожав плечами, Кэтрин встаёт и шагает ко мне, гордо выпрямив спину.
Сказанные на эмоциях слова только сейчас доходят до мозга. Ляпнул и нифига не подумал, отчего теперь тошно от самого себя. Оскорблять я её точно не хотел, но задетое самолюбие требует обратного.
«Чёрт возьми, как женщина в период пмс», — идиотская мысль всплывает на подкорках, отчего я начинаю смеяться, а Кэт моментально останавливается, сменив гнев на недоумение.
— Бейкер, ты с ума сошёл? — спрашивает, скрестив руки на груди. — Или белены объелся перед рейсом?
Наверное, моя крыша окончательно решила покинуть хозяина, раз я продолжаю смеяться ей в лицо. Глаза уже на мокром месте от неконтролируемого хохота, а Кэтрин всё так же прожигает меня взглядом, но уже нагло ухмыляясь.
— Я смотрю, тебе весело? — сделав шаг в сторону мини бара, Кэт достаёт новый бокал и початую бутылку вина.
Я всё так же смеюсь, но трясу головой, отрицая её слова. Чувствую себя сумасшедшим, которому явно нужны госпитализация и смирительная рубашка, ведь если её сейчас на меня не наденут, то в таком состоянии точно сделаю или скажу что-то непредсказуемое, плохое, то, о чём точно пожалею, когда здравый рассудок вернётся на своё законное место.
Кэтрин продолжает что-то говорить, а у меня в ушах шум, который, как бы я не стараюсь игнорировать, а он, словно назойливая муха, продолжает отбивать свой ритм. Зажмуриваю глаза и запрокидываю голову, делая глубокий вдох, в надежде успокоиться.
«Один», — мысленно начинаю счёт, стараясь представить тихую водную гладь, где я нежусь в тепле.
«Два», — продолжаю и вспоминаю, что именно столько лет мы «вместе», когда в голове появляется картинка шезлонга и Кэтрин на нём.
«Три», — её любимое число, но сейчас оно пугает третьим лишним, а я медленно выхожу из воды и следую к ней.
«Четыре», — как две пары, которые сейчас дополняет Кэт со мной и блондином. Кулаки сами по себе сжимаются не только в фантазии, но и в реальности, когда больное воображение показывает, что её взгляд направлен не на меня.
«Пять», — любимое число, что сейчас ненавижу, ведь ищу глазами, куда она смотрит, и неподалёку замечаю блондинистую макушку.
«Шесть», — не хватает ещё двух, для дьявольски полной картины, когда гадёныш машет ей рукой и, приподняв солнцезащитные очки, подмигивает, кивая головой в приглашении подойти.
«Семь», — как чудес света, но сейчас я вижу не их, а стою и наблюдаю, как она ему улыбается и, встав со своего места, грациозно идёт не в мою сторону.
«Восемь», — вот это она — восьмое чудо света, которое я боюсь потерять и хочу окликнуть, но голос охрип и звучит так жалостно, что самому от себя мерзко.
 
«Девять», — практически конец моего счёта, я пытаюсь сделать шаг вперёд, но ноги будто свинцом налитые и не хотят слушаться.
«Десять», — открыл глаза и кажется понял, что я окончательно сошёл с ума.
Встречаюсь взглядом с её и понимаю, что пропал безвозвратно. Чувство собственности, высокомерное эго кричит в закромах души наплевать на её счастье и, как минимум, набить лицо белобрысому ублюдку. К её сожалению, но моей радости эгоизм побеждает, и я, не сказав ни слова, решительно разворачиваюсь и иду на выход из номера.
— Брайан, мне не нравится твой настрой! — Кэтрин кричит мне в спину, но гнев в душе не хочет отступать, он уверенно ведёт меня к нарушению закона в виде нанесений увечий особо тяжких.
Подхожу к двери и ногой отбрасываю стоящую сумку в угол. Мне просто необходимо выпустить пар, хоть здравый смысл где-то и пытается до меня достучаться, объяснить, что я неправильно поступаю. Как жаль, что мне плевать на остатки разума.
«Не мне — значит никому», — только и думаю, когда хватаюсь за дверную ручку.
Один рывок, и я практически в коридоре, когда чувствую её ладони на своём локте. Кэтрин буквально повисла на мне, не давая возможности сдвинуться с места. Желание сбросить руки и продолжить свой путь в поисках гадёныша так тяжело борется с сердцем, которое кричит остановиться.
— Куда ты собрался? — спрашивает Кэт, на что я горько хмыкаю, ощущая ком предательства в горле.
— Домой, — спокойно отвечаю, несмотря на бушующий ураган в голове, душе и сердце.
— Лжёшь, — не спрашивает, констатирует факт, с чем я неоспоримо соглашаюсь.
— Лгу, — слова слетают сами собой, когда я слышу тихий всхлип за спиной.
Снова плачет, и снова из-за меня. Впервые в жизни самому волком выть охота от того, до какого состояния её довёл. Не поворачиваюсь к ней, но слышу, что что-то шепчет. Не могу разобрать всех слов, но отчётливо слышу:
«Не изменяла», — звучит как облегчение.
«Он друг», — уже как плевок. Слишком много друг себе позволяет.
«Я хочу», — не слышу чего, но что-то мне подсказывает, что продолжение мне не понравится.
«Не могу», — что и требуется доказать.
«Любила», — в прошедшем времени слышать страшно.
Поток нескончаемых слов как резко начался, так и завершился. До слуха уже доносится лишь невнятное бормотание, а тактильные чувства обострились, кажется, в стократ, когда она нежно поглаживает моё предплечье. Но в этот раз её ласка не приносит удовольствие, лишь ни с чем несравнимую боль, которая коверкает душу, выворачивает все недовольства наизнанку, заставляет глаза щипать от подступающей предательской влаги. В жизни не мог никогда подумать, что захочется плакать. Но сейчас реально хочу и, как ни странно, но мне за это не стыдно.
Ошибки прошлого, словно материальные наполняют меня как пустой сосуд, снова напоминая о сумасшествии, которое настигло в недавний час. Вновь стою и разрываюсь от боли, желания мести и благородного «уйти», даже не вспоминая о гордости, которая твердит задрать выше нос и свалить нахрен из её жизни, мира, окружения. Забыть, растереть и плюнуть, как я это делал со всеми предыдущими. Но я не могу. Не могу, блять, вот так просто всё оставить, что дорого и душе, и сердцу, и телу. Всё нутро буквально орёт, что я без неё ничто. Или это вновь разыгралось больное воображение.
— Брайан, — её шёпот отвлекает от гнетущих мыслей, а руки, что сейчас переместились на талию, крепко обнимая со спины, возвращают в грёбаную реальность, — умоляю, не делай глупостей. Я всё тебе расскажу, только не делай глупостей.
Удивительно, насколько она смогла меня изучить за два коротких года. Я ни слова не сказал о своих намерениях, кроме одного «лгу», как она меня ракусила.
Кэтрин всегда знает… нет, она чувствует меня и, как бы фантастически и удивительно это не звучало, но даже на расстоянии.
Хочу услышать те самые «объяснения», но не уверен, что готов к ним. Не уверен, что хочу знать больше, чем видели мои глаза, они-то не лгут, в отличии от рта. Но в то же время задаюсь вопросом: «А что я видел?».