Похититель вечности
— Ну тогда не рассчитывай увидеть меня здесь в ближайшие дни, — сказал я на прощание. — Потому что если ты не собираешься их поддерживать, значит это сделаю я.
Дороти и Ли уже допрашивали, когда я прибыл в Палату на слушания Комитета. Накануне вечером мы вместе поужинали, стараясь не говорить о предстоящем допросе, хотя полностью избежать этой темы было невозможно. Никто не говорил о Расти — я подозревал, что они успели поссориться с ним перед отъездом из Калифорнии, — но дух его витал над нами, как призрак грядущих неприятностей. Стина пыталась разрядить обстановку байками про то, какие сложности возникли у их телестанции после передачи о школьных наградах, но настроение у всех было безрадостным, и мы напивались, пытаясь избежать пауз в разговоре.
В результате на следующее утро я проспал — нехарактерно для меня — и смог попасть на заседание лишь после одиннадцати утра, через полтора часа после начала слушанья. К счастью, друзей моих только что вызвали, так что пропустил я немного, но, тем не менее, клял себя, потому что они стояли спиной к залу, а я хотел, чтобы они видели, что я здесь, на их стороне.
— Это просто комедийное шоу, — говорил Ли, когда я усаживался на место рядом с толстухой, шумно жевавшей мятные конфеты. — Вот и все, в нем нет никакого подтекста.
— Так вы хотите сказать Комитету, что ваши взгляды и убеждения не сказались на характерах персонажей… «Шоу Бадди Риклза». — Это произнес бледный тощий человек, сенатор от штата Небраска, сверяясь с бумажкой, чтобы убедиться, что не перепутал программу. За огромным дубовым столом сидела в ряд дюжина человек, между ними сновали секретари, раскладывая заметки и бумаги с нужной информацией. Я увидел сенатора Маккарти — он располагался в центре группы, толстый, похожий на луковицу; он отчаянно потел под светом ламп и направленных на него камер. Казалось, его мало интересовали Дороти и Ли — он углубился в изучение дневного выпуска «Вашингтон Пост», время от времени покачивая головой, чтобы подчеркнуть несогласие с тем, что писалось в газете.
— Может быть, подсознательно, — осторожно сказал Ли. — Я хочу сказать, что когда что–то пишешь, ты…
— Так вы признаете, что привносили свои личные убеждения в эту телевизионную программу, которую каждую неделю смотрят миллионы человек по всей стране? Вы это признаете?
— Вряд ли «убеждения», — возразила Дороти. — Мы говорим о телевизионной программе, в которой самая большая дилемма, с которой сталкиваются персонажи, — обновить ли семейный автомобиль или потратить деньги на домработницу на два дня в неделю. Это всего лишь комедийный сценарий для телевидения. Это не «Коммунистический манифест».
Я поморщился, когда она это произнесла, — Дороти выбрала самый неудачный пример, чтобы доказать свою точку зрения. Сенатор от Небраски пристально посмотрел на нее, раздумывая, подождать ли ему пару минут, прежде чем вернуться к эту замечанию, или же настал подходящий момент для атаки. Он решил атаковать.
— Значит, вы читали «Коммунистический манифест», миссис Джексон? — спросил он, и когда она открыла рот ответить, засверкали вспышки камер.
— Я читала и Библию святого Иакова, — осторожно сказала она. — И Конституцию Соединенных Штатов. А вы ее читали, сэр?
— Да, — ответил он.
— Я прочла много книг. Я — писатель. Я люблю книги.
— «Коммунистический манифест» вы тоже любите?
— Разумеется нет, я просто хотела сказать…
— Миссис Джексон, — громыхнул вдруг сенатор Маккарти, и все взгляды устремились на него. Он был известен своим ужасающим нетерпением со свидетелями, поэтому телевизионные съемки этих процессов уже начали подрывать остатки доверия общественности к нему. — Прошу вас, не тратьте время Комитета, устраивая нам ненужную экскурсию по вашим, без сомнения, обширным книжным полкам. Это правда, что вы общались с Джулиусом и Этель Розенбергами, вступили в заговор с ними, чтобы свергнуть законное правительство Соединенных Штатов, и лишь за недостатком улик вы и ваш муж не разделили судьбу этих изменников?
— Недостаток улик в наши дни едва ли служит оправданием, сенатор, — резко сказала Дороти.
— Миссис Джексон! — заорал он в ответ так, что даже я подпрыгнул на стуле. — Вы общались с Джулиусом и Этель Розенбергами? Они бывали в вашем доме по общественным делам, вы обсуждали способы, какими вы…
— Мы не общались! — закричала Дороти, стараясь перекрыть шум. — Они бывали у нас, может быть, но мы не были близки. Я едва знала их. Хотя, следует заметить, что нет никаких твердых доказательств, что…
— Вы в настоящее время являетесь членом коммунистической партии? — завопил он в ответ: обычно этим вопросом он открывал свою охоту.
— Нет, не являюсь, — с вызовом ответила она.
— Вы когда–либо являлись членом коммунистической партии? — спросил он точно таким же тоном, и на сей раз она несколько замялась.
— Нет, я никогда в ней не состояла, — осторожно сказала она.
— Но вы признаете, что посещали их собрания? Читали их литературу? Распространяли грязные идеи, растлевающие умы американской молодежи…
— Все было не так, — сказала она, начиная сдаваться; она загнала себя в угол, и все присутствующие это понимали. Возможно, она никогда не была членом партии, но разумеется, она знала об этой организации и читала об их идеалах.
— Вы были членом коммунистической партии! — заорал сенатор Маккарти, словно Дороти только что в это призналась. Он хлопнул рукой по столу и следующие несколько минут невозможно было разобрать, что они говорят друг другу, поскольку они кричали все громче, пытаясь переспорить друг друга.
— Никогда не говорила, что я…
— Вы хладнокровно…
— И кроме того я ставлю под сомнение…
— Вы были в сговоре…
— Я не верю, что меня…
— Вы символизируете все, что…
Собрание превратилось в хаос. Сенатские приставы проводили Джексонов через заднюю дверь. Сенатор от Небраски вызвал следующего свидетеля и заседание продолжилось.
После того дня события развивались стремительно. Ли и Дороти занесли в «черный список», им запретили работать в индустрии развлечений. Мы нашли пару новых сценаристов, но программа все равно уже выдохлась, а когда к следствию привлекли и самого Бадди Риклза, нам не оставалось ничего, кроме как закрыть шоу.
Через несколько месяцев Ли и Дороти разошлись. У него начался роман с дочерью бумажного магната, и в итоге, после развода и новой женитьбы он занялся этим бизнесом. Дороти так больше и не оправилась после «охоты на ведьм». Она привыкла быть в самом центре событий, устраивать вечеринки, блистать на них остроумием, поэтому изгнание из общества больно ударило по ней. Мы со Стиной часто с нею виделись, но мы одни от нее не отвернулись. Те же, кто продолжал работать в индустрии, все больше опасались оказаться замеченными в связях с попавшими в «черный список», а те, кто испытал это на себе, по большей части уехали из Америки в Лондон или в Европу, где государственное правление было умереннее.
К тому времени, когда «черные списки» отменили, Дороти уже не была прежней — она спилась; я потерял ее след после того, как покинул Америку, но мне представлялось, что она кончила свои дни где–нибудь в доме престарелых — ярко накрашенная, по–прежнему пьет, все еще пишет и все еще проклинает Маккарти и Расти Уилсона, которого уволили с «Эн–би–си» вскоре после закрытия «Шоу Бадди Риклза»: он получил щедрое выходное пособие и доживал старость в безвестности.
Мы со Стиной еще несколько лет провели в Калифорнии, хоть я в итоге ушел из телевизионного бизнеса. Мы там обосновались, но много путешествовали и были счастливы, пока не началась война во Вьетнаме: тогда ожили воспоминания о погибших братьях Стины, и она снова стала одержима политикой. Она ездила по стране, выступая против войны, и погибла во время стычки в Беркли, когда безрассудно выскочила перед армейским грузовиком, пытаясь его остановить. Мне было очень больно, ибо мы счастливо прожили больше двадцати лет, поэтому я собрал вещи и снова покинул Калифорнию с тяжелым сердцем.