Похититель вечности

— Через пару дней. Может, раньше.
Он широко раскрыл глаза и в ужасе посмотрел на мистера и миссис Амбертон; нижняя губа у него дрожала, он старался не расплакаться. Я понимал, что он хочет что–то сказать, возмутиться моим решением, но он потерял дар речи.
— Все будет отлично, — сказал я. — Поверь мне.
— Ничего не будет отлично, — сказал он, давая волю слезам. — Я не хочу уезжать.
Я резко встал и посмотрел по сторонам. Мистер Амбертон сидел у очага, впервые в жизни не обращая никакого внимания на бутылку с виски, стоявшую на каминной полке, а его жена и мой брат обнимались, ища утешения друг у друга. Я почувствовал себя самым жестоким человеком на свете, хотя желал единственного — собрать вместе свою семью. Это было уже слишком.
— Мне очень жаль, — сказал я. — Но таково мое решение, и я его не изменю. Ты поедешь, хочешь ты этого или нет.
Луна была полная, и редкие, легкие облака проплывали мимо нее; я стоял в лесу, среди деревьев, вдыхая запах коры и нервно поеживаясь. Миновала полночь, и Доминик уже вышла из дома; она стояла на нашем обычном месте возле конюшен, но мне хотелось посмотреть на нее, не выдавая своего присутствия. То был самый длинный день в моей жизни и вот я бессмысленно затягиваю его, пока он не перетечет в следующий, а я готовлюсь ограбить своего друга, который стольким ради меня пожертвовал. Я смотрел на свою былую любовницу, размышляя, как наши жизни сложатся в Лондоне, когда мы станем богаты, — и несмотря на то, что я провел немало времени в ожидании этого дня, я не мог себе этого представить. Деньги ослепили меня. Триста фунтов. Достаточно, чтобы жить с комфортом, но слишком высокая цена за потерю чести.
— Вот ты где, — сказала Доминик, с облегчением улыбнувшись, когда я появился из своего укрытия и направился к ней. — Я уж подумала, что ты не придешь.
— Ты же знала, что приду, — раздраженно ответил я. Она погладила меня по руке.
— Ты замерз, — сказала она. — Все будет хорошо. Свои вещи я оставила вон там. — Она кивком показала на стену, возле которой стоял маленький саквояж. — Я не стала брать много, — добавила она. — Мы сможем купить все в Лондоне.
— Я поднимусь и возьму деньги, — пробормотал я, не желая вступать в светскую беседу, и тем более — обсуждать наше добытое бесчестным путем состояние. Я направился ко входу, но она пошла за мной.
— Я с тобой.
— Ни к чему, — сказал я. — Сам заберу.
— Я так хочу, — ответила она с фальшивой бодростью, точно считала это каким–то занятным приключением. — Я послежу.
Я остановился и посмотрел на нее. В лунном свете ее кожа светилась голубовато–белым; Доминик выдержала мой взгляд.
— Последишь окрест или за мной? — спросил я. — Что я, по–твоему, собираюсь сделать? Удрать в одиночку?
— Разумеется, нет, — покачала головой она. Повисла долгая пауза, Доминик сжала губы, пытаясь угадать мое настроение. — Я пойду с тобой, — твердо повторила она, вцепившись в мою рубашку. На сей раз я просто пожал плечами и пошел дальше. Возле двери я остановился, схватившись за шипастую изгородь, отделявшую прачечную от первого этажа, и посмотрел наверх, на крышу. Оттуда, где я стоял, она не казалась особо высокой, но я знал, что наверху мне придется непросто. Высота была футов тридцать, и отсюда мне казалось, что я легко могу влезть по стене, точно Ромео XVIII века.
— Идем, — сказал я, открывая дверь и вступая во тьму. В кухне было темно, я направился к лестнице, которая вела в комнаты прислуги. Доминик следовала за мной по пятам. Взяв ее за руку, я начал осторожно подниматься по ступенькам. На втором этаже на подоконнике стояла зажженная свеча; я остановился на миг, задумавшись, не взять ли ее с собой, но решил, что не стоит. Она немного освещала лестницу наверх, так что я мог без хлопот подниматься дальше. К несчастью, Доминик споткнулась, и если бы я не держал ее за руку, упала бы, наделав шуму.
— Извини, — сказала она, закусив губу, и я посмотрел на нее. Желудок у меня скрутило от страха — не столько из–за какой–то реальной опасности (по правде сказать, таковой и не было), сколько из–за того, что я собирался сделать, и ради чего? Ради нее? Ради нас?
 
— Осторожнее, — пробормотал я, продолжая взбираться наверх, — ступай потише.
На следующем этаже я увидел двери в комнаты слуг: в одной каморке жила Мэри–Энн, в другой, как я знал, Доминик. На повороте спирали, шестью ступенями выше виднелась слегка приоткрытая дверь, и я помедлил, словно отдавая дань уважения. То была дверь в комнату Джека: что–то заставило меня слегка толкнуть ее, и она открылась с тихим скрипом, который показался мне оглушительным. Я затаил дыхание, испугавшись, что сейчас прозвучит тревога, и заглянул внутрь. Узкая кровать, гардероб, дверца которого болталась на одной верхней петле. Ветхий коврик на полу. В очаге остывшая зола. Полка с книгами. Таз с водой, кувшин. Я видел все это и раньше, но сейчас комната поразила меня своей призрачностью, поскольку я знал, где сейчас ее обитатель и где он скорее всего останется. Мы поднялись наверх.
Длинный коридор заканчивался окном, которое вело на крышу. Я аккуратно открыл его и вылез наружу, в холодный ночной воздух, затем перегнулся, помогая выбраться Доминик. Ее длинная юбка зацепилась за щепку, выступавшую из нижней рамы, но мы отломали ее и вылезли на крышу. Мы стояли на ровной площадке, примерно пятнадцать на десять футов; справа от нас поднималась крытая шифером крыша. Я подошел к краю и посмотрел вниз, на шипастую изгородь, возле которой я стоял пять минут назад. Меня заворожила высота и я почувствовал, что теряю равновесие. Доминик схватила меня за руку и яростно подтащила к себе. Мы прижались к стене, наши губы разделяло не более ладони, но она оттолкнула меня, посмотрев на меня как на сумасшедшего.
— Ты что делаешь? — сердито спросила она. — Хочешь свалиться? Ты разобьешься, если свалишься с такой высоты.
— Я не собирался падать, — запротестовал я. — Я просто смотрел.
— Ну и нечего смотреть. Давай найдем деньги и пошли отсюда.
Я кивнул и огляделся. Джек сказал, что там должен быть настил, ведущий к водосточной трубе: под ним он и спрятал свое богатство. Я не мог сориентироваться, но тут заметил водосток вдоль края крыши и, вглядевшись пристальнее, — черный квадратный люк.
— Там, — показал я. — Они там. — Я внимательно осмотрел его, опустился на колени и попробовал открыть, но отверстие было слишком мало для моих пальцев.
— Держи. Попробуй этим, — сказала Доминик, протянув мне изогнутую шпильку; ее волосы рассыпались по плечам. Я посмотрел на нее, затем снова повернулся к люку и без усилий поднял крышку. Засунув руку внутрь, я вытащил шкатулку; мы сели подле стены, с восхищением глядя на нее. В тот момент я знал, что способен взять деньги. Я их еще не видел, не мог пересчитать, но знал: что бы ни лежало в шкатулке, я могу это взять. Я способен все это украсть.
— Открой, — тихо и сосредоточенно сказала Доминик. Я подчинился. То была обычная сигарная коробка, которую Джек, должно быть, купил в городе, или, скорее всего, украл из комнаты для гостей, когда начал копить деньги. Я открыл ее, и мы увидели пачку банкнот и монеты. Голова закружилась от затхлого запаха денег, и я рассмеялся от изумления при виде такого количества наличности. Я вытащил самые крупные купюры, скрепленные зажимом, и восхитился их размеру и плотности. Мне редко доводилось держать в руках банкноты — мои скромные сбережения состояли из мешочка монет, которые я все равно с наслаждением пересчитывал у себя в комнате у Амбертонов. Посмотрев на Джековы накопления, я понял, что здесь именно столько, сколько он и говорил, а может, и больше.
— Ты только посмотри, — с благоговением сказал я. — Это потрясающе.
— Это наше будущее, — ответила она, вставая, и помогая мне подняться. Я положил деньги обратно в шкатулку и закрыл ее, застегнув замочек, чтобы какой–нибудь насланный богом ветерок не выхватил ее из моих рук, разбросав ее содержимое над домами Клеткли. Теперь я был готов убраться из городка навсегда, я уже воображал прекрасную жизнь — роскошная одежда и еда, приличный дом, работа, деньги. И любовь. Превыше всего любовь.