За стеной из диких роз

— Вы видите их? — спросила Аннабелль. Интерес к собеседнику загорелся с новой силой. Клод задумчиво скрестил руки, а девушка смерила его пытливым взглядом. Она всё не могла понять, боится ли она этого странного безликого человека. Нет, скорее, это было опасение, нежели страх. Она всего лишь считала его странным. Странный человек под стать своему жилищу.
— Кого? — спросил Клод.
— Не знаю, — пробормотала девушка, немного сбитая с толку. — Я думала, Вы знаете. Мне показалось, что здесь кто-то есть.
— Слуги, — подтвердил её слова хозяин, — в замке их полно. Они невидимые и почти что бесплотные. Видимо, твоё присутствие вдохновило их.
— Так и должно быть? — спросила она, поражённая невозмутимостью его тона.
— Что именно?
— Невидимые люди, комнаты с призраками, всё.
Повисла долгая пауза. Клод сцепил руки в замок так сильно, что заскрипели перчатки, Аннабелль услышала его шумное размеренное дыхание. Он хмурился, напряжённо думая о чём-то. Он судорожно подбирал слова, точно собирал мозаику, такую, что отражала бы всё, что происходило в этом месте, но при этом была бы проста, понятна и не вызывала бы отвращения пополам с ужасом. Но как он ни старался — ничего не удавалось. Он тяжело вздохнул, точно сбрасывая с плеч тяжёлую ношу, и отрывисто произнёс:
— Ужин будет подан в шесть часов в столовой на первом этаже.
Он вышел. Аннабелль озадаченно посмотрела ему вслед.
  С его уходом комната сделалась нестерпимо скучной. Девушка ушла к себе и оставалась в комнате до самого вечера. В качестве развлечения у неё были несколько книг, прихваченных из кабинета. Томик Руссо, из которого были сделаны выдержки, она нашла на седьмой полке пятого стеллажа, после этого загадочная записка утратила своё очарование. На пустых листах девушка записывала появлявшиеся у неё вопросы, которые она надеялась задать своему новому знакомому при первой же возможности. Иначе она готова была искать ответ самостоятельно. А ещё у неё были рисунки. Красивые, иногда обычные, а иногда и вовсе странные. Рассматривая их, она не заметила, как настал вечер.
 
7.
Распустившиеся бутоны роз с порхающими вокруг них бабочками были прекрасны, словно гимн красоте и жизни. Лепестки нежно обнимали друг друга, любопытно поглядывая на солнце, но в то же время прячась от него, предпочитая приятную прохладу тени. Казалось, вот-вот они задрожат под очередным порывом ветра и разлетятся, словно сотни мотыльков…
  Было дерево с большим и толстым стволом, с корой, вздувшейся и сморщившейся от времени. Ствол его казался сплошь покрытым множеством старых лиц: улыбавшихся, хмурившихся, смеявшихся, что-то бормотавших. Из-под корней этого дерева, стоявшего на поросшем густой травой берегу, вытекал ручей, мощный поток, бурливший и пенившийся в расширявшемся каменистом русле со множеством порогов. Он натыкался на большие камни, возвышавшиеся над водой, словно острова, недовольно рычал, набрасываясь на них белоснежной пастью пены, и дальше продолжал свой бег. Поток успокаивался, только достигнув маленького, неглубокого озера с водой настолько чистой, что было видно дно.
  Были птицы с пёстрым оперением, к некоторым были сделаны подписи на латыни — художник не поленился и посидел над справочниками. Были олени с блестящими, как стеклянные бусины, глазами; листья различных форм, прорисованные с точностью, казавшейся недоступной человеческой руке, виднелась каждая отдельная жилка, будто нарисованный лист был поднесён к лучам солнца, и оно само выявило контур.
…А ещё было лицо. Красивое юное лицо с правильными чертами, высокими скулами, глубоко посаженными глазами с добрым, приятным выражением и едва заметной усмешкой на самом дне их; отблеск той же усмешки можно было уловить в уголках губ. Это была не ехидная и не злобная гримаса, скрытая под внешней красотой лица, скорее, это был отблеск триумфа диковатой натуры её обладателя. Той черты характера, от которой не избавиться, если уж она есть. Она будет смотреть на мир сквозь плотную завесу правил, делая вид, что не может преодолеть стены своей темницы, и радоваться тому, насколько успешен её обман. Портретов было несколько. На всех разные выражения одного и того же лица. Художник отчаянно пытался запечатлеть несколько настроений одного и того же юноши, улавливал всё до малейших деталей: наклон головы, полуоборот, едва заметно отведённый в сторону взгляд, нахмуренные брови. Последний портрет был перечёркнут, но, видимо, художнику не хватило сил уничтожить собственное творение. С листа бумаги на Аннабелль смотрел удивительно красивый человек, лицо которого было освещено радостной улыбкой, как будто он готов был вот-вот разразиться смехом.
Она не заметила, как задремала. Мысль, что она проспала, заставила девушку резко сесть на кровати. Солнце начало катиться к горизонту. Застывшие часы показывали полдень. Или полночь. Девушка разочарованно повела плечами, понимая, что рассчитывать ей теперь придётся на удачу, быстрые ноги и не пунктуальность хозяина. Однако её собственный перфекционизм на пару с совестью поедали Анну заживо, громко чавкая и изредка прося друг друга передать соль. Она решила не тратить время на переодевание, зато успела походить по комнате несколько минут, сокрушаясь, как она смогла заснуть, когда вокруг столько всего таинственного, загадочного. К тому же целая стопка книг, позаимствованных из кабинета, стояла на туалетном столике, так и маня девушку прикоснуться к переплётам, провести пальцами по страницам, вторя беззвучному голосу автора, оставшемуся на бумаге.
Аннабелль вышла в коридор и поспешила к лестнице. Когда двери её комнаты уже остались далеко позади, она вспомнила, что оставила план замка где-то в кипе рисунков, но возвращение в комнату казалось чем-то непростительным. Да и зачем возвращаться за планом, от которого пользы как таковой крайне мало? Он разве что выглядел привлекательно и казался нужным, но его непонятность уже развеяла этот обман. В коридоре начали зажигать свечи, открывать и закрывать двери, переставлять вазы и статуэтки. Анна знала, что все эти перемещения — дело рук невидимых людей. Она всё пыталась их рассмотреть, но даже сейчас ей было странно наблюдать за парящей в воздухе чашкой или чернильницей, казалось, что замок живёт своей жизнью.
  Клод ожидал свою гостью, нетерпеливо вертя в руке бокал. Тот должен был разлететься на сотни осколков, не явись Аннабелль в следующую секунду. Девушка вздрогнула, увидев всё тот же капюшон и перчатки, ей никак не удавалось привыкнуть к внешнему виду хозяина замка. Она виновато посмотрела на него, извиняясь за опоздание, и пожалела, что не может разглядеть его лица — даже едва заметная улыбка или какая-нибудь другая эмоция избавила бы девушку от грызущего чувства вины, безостановочно повторявшего: «ты не имеешь права опаздывать». Это угнетающее чувство не давало собраться с мыслями и вызывало волнение, близкое к панике, появляющейся вместе с предчувствием беды или выговора, или ещё чего-нибудь такого же неприятного.
— Добрый вечер, — произнёс Клод, поднимая бокал. Аннабелль согласно кивнула и приподняла свой. Хозяин немного повернул голову и окинул гостью взглядом. — Дурно спалось? — спросил он, Аннабелль показалось, что он насмехается над ней, хотя в его словах чувствовалось даже некоторое участие.