Комсомолец 2 (СИ)

— Почему ты так решила?
— Ты даже не знал, где я живу! Я сказала тебе свой адрес уже там, около того забора! Ты специально спросил, где я живу — чтобы обмануть милиционеров?
Она смяла рубаху на моей груди, будто собирала за грудки приподнять меня над полом.
— Что ты выдумываешь? — спросил я.
— Почему ты их обманул?! — сказала Альбина. — Как ты вообще там, на пути к больнице, очутился?
Голос Нежиной сейчас походил не на мурлыканье, а на рычание.
Я с удовольствием вдыхал запах её духов — тех самых, аромат которых в пятницу смешался с душком туалетной воды Горьковского душителя. Рассматривал лицо девушки. Пытался понять, почему настолько по-разному воспринимаю её и ту же Пимочкину. Почему близость со Светой казалась мне неприемлемым извращением. А вот на Королеву я реагировал, как на красивую молодую женщину — не как на ребёнка. Высвободил взгляд из плена зелёных глаз, опустил его ниже — посмотрел на губы Королевы. Улыбнулся, представив реакцию Нежиной на мой неожиданный поцелуй. Едва сдержал желание проверить: не ошибся ли.
— Давно знаю твой адрес, — соврал я. — А тебя спросил, потому что сомневался, скажешь ли ты мне правду.
— С чего это мне было врать?
Пожал плечами.
— Женщины часто лгут.
— Что ты несёшь, Усик?! — сказала Альбина. — Не заговаривай мне зубы!
Вновь прижала меня к стене — руками.
— Так почему ты врал в милиции?
— Где ты увидела враньё? Я следил за твоим подъездом. Ждал когда к тебе придёт наш завкафедрой, и когда ты пойдешь к нему…
— Кто придёт? — переспросила Нежина.
Её руки выпустили мою рубашку.
— Заведующий кафедрой горного дела в нашем институте, — сказал я. — Этот… как его…
— Роман Георгиевич?
— Он самый.
Я поправил одежду. Заметил, что за выходные Альбина обзавелась очередным новым нарядом — с высоким воротом, скрывавшим гематомы на её шее. Вспомнил, как в сентябре девчонки из нашей группы пытались ей подражать — являлись в обновлённых нарядах ежедневно. Вот только быстро «сдулись». И втихомолку завидовали Королеве. «Где только деньги берёт на одежду? — подумал я. — Обычные студенты даже плащ себе купить не могут. А она едва ли не ежедневно одёжку меняет».
Нежина нахмурилась.
— Почему он должен был ко мне зайти? — спросила она.
Королева оставалась симпатичной, даже когда злилась.
Давно признался сам себе, что мне нравилось на неё смотреть — и на лицо, и на фигуру.
— Потому что у вас роман, — заявил я. — Об этом весь институт знает.
— Чтооо?!
В голосе Нежиной прозвучали гневные ноты, брови Королевы взлетели едва ли не на середину лба — Альбина очень правдоподобно изобразила удивление.
— Хотел сам в этом убедиться, — сказал я. — Ждал: он к тебе явится, или ты к нему побежишь. Ты вышла из дома — пошёл за тобой. Чтобы узнать, где вы с ним встречаетесь.
— С кем?
Мне показалось, что Альбина слегка перестаралась, выказывая непонимание.
— С этим… с Романом Георгиевичем, — сказал я.
Нежина отступила от меня на шаг.
Усмехнулась — недоверчиво.
— Усик, ты сумасшедший? — спросила она. — Что ты несёшь?!
Пожал плечами.
— Ты спросила, почему я за тобой следил — я тебе ответил. Чего тебе, Нежина, ещё от меня надо?
— Я хочу знать правду! — сказала Альбина.
— Вот и я её хотел узнать. Потому и торчал около твоего дома.
— Что именно ты хотел знать?
— Есть что-то между тобой и… этим… — сказал я. — Или в институте врут.
— Кто врёт, Усик? — спросила Альбина. — Кто обо мне такое говорил?
— Да все… почти.
— Все?
Нежина прищурила глаза.
— Усик, скажи, что ты всё это только что сам выдумал, — велела она.
Промолчал.
— Я угадала? Ведь это же… глупость!
— Почему же глупость? Я и сам видел, как ты вместе с нашим завкафедры в институт на такси приезжала. Хочешь сказать, не было такого?
Королева побледнела, чем подтвердила эффективность выбранной мною тактики оправданий. Всегда знал, что лучшая защита — это нападение. И часто своим знанием пользовался. Там, рядом со связанным Гастролёром решил, что буду давить Королеве на «больной мозоль» (перескажу слухи о её романе с нашим завкафедрой) — если она станет «выяснять правду». Ведь в человеческую подлость поверить проще, чем в чужие бескорыстные поступки. Вот пусть и считает, что я задумывал «пакость» — крепче будет спать. А наши с ней отношения это «знание» не испортит: сложно испортить то, чего нет и не было.
 
— Приезжала, — сказала Альбина. — Что в этом… такого?
— Слушай, Нежина, — сказал я. — Ты хотела знать, зачем мне понадобилось за тобой следить — я ответил. Чего ещё ты добиваешься?
— Хочу услышать правду! Ведь ты в милиции говорил другое!
— Говорил. Там я сказал, что влюблён в тебя. Потому и шёл за тобой в пятницу вечером. Так? Или ты бы предпочла, чтобы я им рассказал о Романе Георгиевиче?
— При чём здесь Роман Георгиевич?
— Думаешь, не причём?
— Конечно!
— Люди не хотят верить в правду. Так же, как и ты, Нежина. В ложь им поверить гораздо проще.
— Так ты мне солгал?!
— Нежина, — сказал я, — не морочь мне голову. Чего пристала? При чём здесь наш заведующий кафедрой, или не при чём — сейчас не время это выяснять. Тебе так не кажется? Да и не буду я перед тобой отчитываться! Как будто мне больше делать нечего. Мне учиться нужно. Поняла? Ты на часы смотрела? Скоро прозвучит звонок. Пора идти на лекцию. Физик не пускает в аудиторию опоздавших. Так что отстань от меня, Нежина. Дай пройти!
  
Глава 24
 
Короткая беседа с Альбиной Нежиной, что состоялась в понедельник перед лекцией, имела после несколько продолжений. Вот только Королева больше не выпытывала у меня информацию в институте на глазах у сокурсников — делала это при наших встречах в милиции, куда нас с ней вызывали едва ли не раз в три дня. Я чётко придерживался своей версии: признавался Альбине, что хотел хайпануть перед одногруппниками — обнародовать подробности её рома с заведующим кафедрой горного дела. Доказывал, что лишь по этой причине оказался рядом с ней во время нападения Белезова. Моё признание легло в хорошо подготовленную почву: Королева стала игнорировать моё присутствие не только в институте, но и во время «бесед» в милиции.
Занесла меня в свой «чёрный список» и Света Пимочкина. После того, как я не принял её помощь тогда, перед лекцией по физике. Посчитала мой поступок предательством (эти её слова пересказал мне Пашка Могильный). Комсорг не разговаривала со мной до выходных. Чем меня совсем не расстроила. Но осчастливила Славу Аверина — староста возвращался из первого корпуса счастливый и весёлый. Вот только то его счастье продлилось недолго. В субботу Пимочкина вновь заявилась ко мне с пакетом пирожков в руках. Я не ожидал от неё подобной хитрости — не спрятался вовремя на спортивной площадке около школы. Чем порадовал не только комсорга, но и вахтёршу. Та радовалась приходу Пимочкиной больше меня: ведь я каждые выходные оставлял на вахте часть Светиных подарков.
* * *
В милицию меня вызывали до самой зимы. Поначалу встречал там Альбину Нежину. Потом являлся «на беседы» в одиночку. Едва ли не каждый раз меня допрашивали разные люди: советские правоохранители передавали меня из рук в руки, словно никому не нужную вещь. Да и тон, каким вели со мной разговоры, раз от раза менялся. То меня едва ли не прямо обвиняли в нападении на гостя города («Признавайтесь, Усик, куда дели награбленное?»). То сочувствовали моей «несчастной любви» («Гражданке Нежиной повезло, что у неё нашёлся такой преданный поклонник»). Спрашивали, куда дел кастет. «Какой кастет? — твердил я. — Не было никакого кастета. Альбине померещилось со страху. Да и темно там было».
О нападении на нас Белезова меня расспрашивали только в первые дни. Версия ограбления тоже продержалась недолго. Потом милиционеры переключились на выяснение подробностей моего разговора с Гастролёром. Хотя поначалу и ставили под сомнение мои рассказы. Засыпали меня вопросами, точно пытались поймать на противоречиях. Вновь и вновь требовали подробно записывать всю «информацию, полученную от гражданина Белезова». В лицо лампой больше не светили — угощали сладким чаем и печеньем. Мне даже стали нравиться эти встречи с милиционерами: стал их воспринимать, как походы в кафе. Потому расстроился, когда они вдруг прекратились. С первого декабря милиционеры обо мне на время позабыли.