Другой глобус (СИ)
— Меня зовут Светлана Игоревна, я референт учредителя нашего фонда, Элдора Усмановича Асланова («Йес!» — мысленно произнес Чехович) и звоню вам по его поручению.
Она говорила без единой паузы и так быстро, что Эдварду даже некуда было вставить дежурное «здравствуйте». Впрочем, такие сантименты, видимо и не предполагались, возражения — тем более.
— Эдвард Брониславович — официальная часть, видимо, закончилась, референтша заговорила медленнее и голос ее стал более проникновенным и «личным» — нам рекомендовали вас в администрации Санкт-Петербурга, как одного из лучших специалистов по средневековым рукописям. И Элдор Усманович хотел бы обратиться к вам… — она на секунду замялась — ну, скажем так, ему нужна ваша консультация и он бы хотел для этого встретиться с вами лично…
Даже когда Чехович работал в Администрации города, ему, мягко говоря, не часто приходилось иметь дело с олигархами. Тем более — из «первого ряда». Если же быть совсем откровенным, он вообще никогда не соприкасался ни с ними, ни с чиновниками уровня выше, чем начальники отделов культуры и внешних связей — тех, в которых служил. Но уже пятнадцать лет, как он ушел с госслужбы и был «медиевистом — фрилансером», как сам себя называл — писал книжки, статьи в научных журналах, консультировал киношников — и за это время забыл даже как выглядят люди подобного уровня. В общем, жизненный опыт, научивший его не доверять незнакомым номерам телефонов, не подвел и на этот раз — напрасно, ох, напрасно, ответил он на звонок!..
Трубка неожиданно замолчала, и Чехович не сразу сообразил, что теперь его очередь говорить.
— Э-э… Я должен прилететь в Москву? — неуклюже сказал он в растерянности.
— Да ну, бог с вами! — «возмутилась» референтша. Он готов приехать в Петербург, когда вам будет удобно.
В ближайшие дни я не слищком занят…
— Замечательно! Завтра сможете?
— Давайте завтра.
— Тогда записывайте адрес: Большой проспект, дом 42, на Петроградской.
— Там ваш офис? — спросил Чехович.
— Ну, в общем — да… Давайте, я объясню вам, где это. Угол Большого проспекта и Стрельнинской улицы. В этом доме находится детская школа искусств. Поворачиваете на Стрельнинскую, проходите буквально пятьдесят метров — и увидите зеленый скверик за домом. Входите в калитку, поворачиваете налево, во дворе дома увидите дверь — она там одна. Заходите, поднимаетесь на второй этаж — ну, и там уже увидите нашу вывеску. В какое время вам будет удобно?
— В любое.
— В тринадцать часов устроит?
— Вполне.
— Отлично, я ему передам, он будет вас ждать в 13 часов на Большом, 42. Всего доброго!
Телефон булькнул и замолчал. Кот, все время разговора стоявший на столе, с любопытством заглядывал в глаза хозяину. Но даже после долгой паузы, потребовавшейся Чеховичу, чтобы прийти в себя, комментарий его на этот раз был лаконично — неопределенным:
— Вот черт!.. — сказал он, кивнув на смартфон.
* * *Дом оказался симпатичным, приземистым двухэтажным особняком желто-коричневого цвета. Судя по его эклектичному стилю, в котором намешаны были и классицизм, и «византия», и кажется, даже барокко, построен он был в конце XIX века. Вдоль всего фасада и по Большому проспекту, и по Стрельнинской в окнах — белые занавески-маркизы. Скромная небольшая вывеска на главном фасаде: «Санкт-Петербургская детская школа искусств на Петроградской».
Чехович свернул на Стрельнинскую, прошел, как было сказано, через калитку в стальной ограде — в зеленый дворик, и мимоходом отдал дань хорошему вкусу олигарха: место было выбрано очень удачно — с одной стороны, его можно было считать одним из самых «козырных» в городе, с другой — уютно скрыто от любопытных глаз.
Он поднялся на второй этаж и на маленькой площадке-пятачке увидел скромную дверь с вывеской «Фонд «Духовные скрепы» — даже без «российский». Хозяин явно хотел произвести благоприятное впечатление на приглашенных еще до встречи с ним.
— Входите, входите! — раздалось из-за двери в ответ на робкий стук Чеховича. Эдвард открыл дверь и шагнул в комнату. Поразительно — она словно продолжала создание образа, который должен был ассоциироваться со скромностью и вкусом. Очень маленькая — метров 15, с минимумом мебели, из которой сразу бросался в глаза большой старинный письменный стол, почти во всю ширину стены перед окном. Хозяин, вставший из-за стола и с радушной улыбкой шагнувший навстречу гостю с заранее протянутой рукой, завершал создание собственного образа.
Элдор Асланов не был «медийным» олигархом. Он всегда старался держаться в тени, не лезть в политику, никогда не давал интервью. Известно про него было не много, а Чеховичу, сосредоточенному на своих научных интересах и очень далекому от «мирских» дел, еще меньше. Кажется, постоянно он жил в Лондоне, появляясь в Москве только по случаю передачи в один из наших музеев очередной приобретенной им реликвии.
Очень недолго его имя было на слуху в середине 90-х — «желтая пресса» писала тогда о конфликтах, возникавших у Асланова с бизнесменами — с кем-то он судился, с кем-то даже подрался… Затем, эти бизнесмены один за другим стали таинственным образом исчезать… Именно тогда и появилась в народе кличка «Чикаго». Но в это время Чехович как раз готовил документы для поступления в Гарвард, и все эти истории прошли для него лишь фоном.
После разговора с «референтшей», Чехович попытался вспомнить, как выглядит ее шеф, но словосочетание «Элдор Асланов» не вызывало в памяти никаких ассоциаций, кроме карикатур на «буржуев» в советских газетах — пузатых и носатых персонажей во фраках и цилиндрах. Поэтому прежде чем отправиться на встречу, он заглянул в Википедию, чтобы хотя бы взглянуть на фотографию Асланова, но и там его ждало разочарование — «фотка» была совершенно невнятная, миллиардер был снят в момент, когда направлялся к вертолету, сзади, так, что видна была только одна четверть лица.
Реальность его удивила. Навстречу шел человек лет пятидесяти, среднего роста, с фигурой штангиста легкой весовой категории, одетый в синие джинсы и футболку салатного цвета. Вытянутое, правильной формы лицо, в котором, несмотря на имя и фамилию, не было ничего восточного, вызвало у Чеховича ассоциацию с каким-то популярным артистом, но с каким именно — он не мог вспомнить. Такой же артистической была и его улыбка — чуть «скошенная» в правую сторону, что придавало ей еще большее обаяние.
Чехович всегда стеснялся своей внешности и поэтому немного завидовал людям, которые выглядели — с его точки зрения — более презентабельно. Пожимая протянутую руку миллиардера, он вдруг представил, что подумал Асланов, впервые увидев «этого знаменитого ученого, специалиста по средневековым рукописям». Это должно было выглядеть примерно так:
Невысокого роста и очень худой человек, лет сорока пяти, с темными, короткими волосами, вытянутым лицом, впалыми щеками, носом — клювом и большим ртом, который в улыбке растягивался до совершенно уже неприличных размеров. Глубоко посаженные глаза смотрят внимательно и настороженно, словно в бинокль из укрытия. Немного сутулится при ходьбе, отчего руки кажутся непропорционально длинными. Похож на героя Чарли Чаплина, только прилично одетого.
— Много слышал о вас, как о замечательном специалисте — сказал Асланов, — поэтому очень приятно познакомиться лично. Кофе, чай?
— Нет, спасибо, — очень жарко, — сказал Чехович.
— Да, вы правы, — согласился Асланов, взял со стола золотистого цвета колокольчик, который Эдвард сразу не заметил, и потряс им над головой. В следующий момент в углу комнаты, рядом с окном, открылась дверца, которая тоже осталась незамеченной Чеховичем — и не мудрено, она почти не выделялась на фоне стены — и в комнату вошла средних лет женщина в очках, в строгом костюме: «блузка, жилет, юбка».
— Анна Львовна, — обратился к ней Асланов, — приготовьте нам что-нибудь прохладительное, пожалуйста. Женщина кивнула и скрылась за дверью.
Хозяин кабинета вытащил из-за стола свое кресло, на котором сидел перед приходом Чеховича, поставил его с другой стороны стола — там, где положено было сидеть посетителям, и напротив него поставил другое кресло, до того скромно стоявшее в углу комнаты.