Темные сестры
– Эй, это мое! – возмущенно воскликнула сестра.
– Кортни, может, пообедаешь? – спросила Ким.
– Нет, пока не хочу. Когда прибудет стража? Я хочу с ними поговорить. Надо заявить на Эмили Фаннинг. Я готова признать, что она нас обокрала, если это поможет наказать ее.
Ким только тяжело вздохнула и повернулась к Герберту.
– Хоть ты обедать будешь? Я приготовила!
– Не сейчас, Кимми, – улыбнулся он. – Я составляю заявление на леди Фаннинг, как того хочет твоя не слишком добродушная сестренка. Попозже обязательно попробую.
Он бросил на меня быстрый взгляд и поднялся.
– Ладно, дамы. Если не возражаете, займу кабинет и там поработаю. Позовите, когда прибудет стража. И не занимайтесь, пожалуйста, самодеятельностью. А еще лучше идите и отдыхайте, половину ночи вы провели на ногах.
– Так, я хочу знать, что он там пишет, – через некоторое время объявила я. – Но совет дельный – отдыхайте. И, Кайла, полагаю, тебе придется выступить перед газетчиками. Мы точно не знаем, что Фаннинг им слила, но Герберт скоро выяснит, а пока что стоит готовиться к худшему.
Не слушая возражений сестры, я поднялась в кабинет отца, где за столом Герберт сидел над документами.
– Хочу иск к Фаннинг, – с порога заявила я. – Можешь потратить все мое наследство на расходы, только посади ее. И чтобы эта женщина больше не приближалась к моему дому!
– Остынь, кровожадная моя, – хмыкнул Герберт. – Что ты так разволновалась, Кортни? Я разберусь с Фаннинг, а ты разберись с сестрами. Не знаю и не хочу знать, какие еще секреты вы храните, но молись богам, чтобы они не всплыли сейчас. Это кажется ерундой, Кортни, но отказ от ребенка вкупе с попыткой похищения – и Кайла долго не сможет появляться на улице. Это Хейзенвилль, здесь не прощают ошибок и только и ждут, чтобы вас уничтожить.
– Кайла, наверное, права, – медленно произнесла я, подходя к окну, – нужно переносить резиденцию Кордеро в Даркфелл. Этот город изжил себя. Он медленно умирает, захлебывается в собственных предрассудках.
– Ты слишком категорична. Хейзенвилль всегда жил словно на несколько десятилетий в прошлом. Но мы ведь его любим. Вечно мокрый от дождя, неспешно живущий. Его домики и жителей…
– Говори за себя.
Я подошла к окну, чтобы удостовериться, что разозленный народ никуда не делся. Нет, их не пугала утренняя прохлада и медленно накрапывающий дождь. С одним из мужчин – он держал какой-то плакат, буквы на котором уже давно размыло, – мы встретились взглядом, и я тут же задернула штору.
Мне показалось вдруг, что в комнате душно, а еще через миг очертания кабинета немного расплылись.
– Ты ненавидишь Хейзенвилль, потому что никогда не была в нем счастлива?
Герберт, оказывается, бесшумно поднялся из кресла и оказался совсем рядом. Я чувствовала его дыхание у виска, слышала чарующий голос и словно не понимала, где нахожусь. Все запахи стали ощущаться намного сильнее, а вот посторонние звуки исчезли, я слышала только мужское дыхание и стук собственного сердца.
– Или потому, что он напоминает обо мне?
– О тебе напоминает не только Хейзенвилль.
Герберт запустил руку в мои волосы и вытащил шпильки, обнажив шею. Горячие губы принялись исследовать кожу, и им я совершенно не могла сопротивляться. Выдержка отказала. Это было поражение, моя оборона не продлилась и пары недель. А ведь когда-то я искренне верила, что не позволю этому мужчине больше даже взглянуть в мою сторону.
Мне хотелось его ударить. Сделать больно, заставить очнуться, но больше всего хотелось очнуться самой.
– Что такое, Кортни? Не можешь сопротивляться? Как жаль, ты ведь так старалась. Упрямая девочка.
Это не было похоже на обычное возбуждение. Я находилась словно в трансе, и каждое прикосновение отзывалось внутри желанием, граничащим с болью. Такой эффект не давало притяжение к мужчине, такой эффект давал только наркотик.
– Ты что-то подсыпал в стакан, – нашла в себе силы выдохнуть я.
– Неужели ты думаешь, я на это способен?
Он развернул меня к себе лицом, поясницей я уперлась в краешек стола. Рука Герберта скользнула вверх по обнаженному бедру, кожу словно обожгло, и я с шумом втянула воздух. Его пальцы двигались неторопливо, поглаживая, то приостанавливаясь, то продвигаясь дальше.
Он поймал губами мои губы и впился жестким поцелуем. Руки разорвали тонкую ткань платья, я подалась навстречу и позволила усадить себя на стол. На несколько мгновений Герберт оторвался, всматриваясь в мое лицо, а потом я закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, но так только острее чувствовала каждое прикосновение. Я до боли вцепилась в его плечи и кусала губы, чтобы не кричать. Мы не заперли дверь, в любой момент могла войти Кайла или, что хуже, Диналия или Ким. А под окном бесновалась возмущенная толпа.
Я выгнулась и застонала, Герберт позволил мне опуститься на стол и расстегнул одну за другой пуговички на платье, обнажая грудь. Я ненавидела, казалось, нас обоих. Его – за то, что не сдержался. Себя – за то, что позволила.
Иногда он мне снился.
И там тоже было так: остро, жарко, невыносимо больно и сладко.
Прошло столько лет, а тело так ничего и не забыло. Все чувства слились в один коктейль, состоящий из удовольствия на грани боли и ощущения нереальности происходящего.
За те месяцы, что мы были вместе, хорошо друг друга изучили. Достаточно, чтобы знать, как за несколько секунд стать продолжением друг друга.
Почти обнаженной спиной я чувствовала холодную поверхность стола. Чернильница покатилась вдоль края и, на секунду замерев, сорвалась, безобразно пачкая дорогой ковер черной краской. Звук разбившегося стекла нас словно отрезвил – и по моему телу перестали блуждать горячие ладони, от которых кожа, казалось, плавилась.
Герберт помог мне подняться. Тело сотрясала мелкая дрожь. Не то от холода, не то от того, что пытку прервали так резко.
– Ты права, – хрипло пробормотал он. – Что-то не так.
Он прижал меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы, тяжело дыша.
– Видят боги, Кортни, я не хочу останавливаться, и если ты сейчас позволишь продолжить, то идем в спальню. Но еще вчера ты не разрешала даже прикасаться к тебе, а у меня достаточно грехов, чтобы стать еще и насильником. Ты ведь не хочешь сейчас заниматься любовью?
– Я…
С трудом сфокусировав взгляд, я поняла, что не способна даже внятно ответить.
Герберт, впрочем, все понял и сам.
* * *
Кто-то громко постучал в дверь, и от неожиданности я выронила сережку, которую собиралась надеть. Подняла, взглянула на себя в зеркало и вздохнула. Влажные после ванны волосы снова заворачивались в непослушные колечки.
– Ты в порядке? – Герберт тихо закрыл за собой дверь.