Снова в школу (ЛП)

— Привет, сладенькая, — мурлычет Дин, обнимая меня и поднимая в воздух. — Взрослая жизнь тебе очень идет.
— Спасибо, Дин. Рада тебя видеть.
Он совсем не изменился — все такой же высокий, светловолосый, в очках "горячий ботан", с развязностью в походке и озорной ухмылкой на губах. Дин был игроком с большой буквы И. Каждые несколько недель у него была другая девушка, и ни одной из них он не был верен — хотя это никогда не останавливало следующую девушку от желания приручить его. Но он был хорошим, верным другом для Гарретта — для нас обоих.
— И я тебя, Кэлли, девочка. Добро пожаловать домой, — он раскинул руки, жестом указывая на здание вокруг нас. — И добро пожаловать в джунгли, детка. Только ты думаешь, что выбралась… как минет твоих родителей втягивает тебя обратно, верно?
Мои глаза закатываются.
— Это никогда не закончится, да?
— Никогда. Это официально легенда Лейксайда — я так считаю.
— Прекрасно.
Дин садится на свое место, а я пересаживаюсь на место рядом с Гарреттом. Наши локти разделяют подлокотник, и наши бицепсы прижимаются друг к другу, посылая танцующие, смехотворно возбуждающие искры по моему телу.
— Как дела? — мягко спрашивает он.
Я вздыхаю.
— Все идет нормально.
— Как твои родители?
— Они дома, поправляются, но уже начинают действовать друг другу на нервы. Они торчат в постели рядом друг с другом практически каждый час каждого дня. Один из них может не выбраться живым.
Губы Гарретта растянулись в ухмылке.
— Ставлю на твою маму. Я могу представить ее в роли "Исчезнувшей".
Я смеюсь над этой мыслью, а затем спрашиваю:
— Почему Келли Симмонс и "Пластик" смотрели на меня так, будто они меня ненавидят?
— Потому что они ненавидят тебя. Разве ты не помнишь, каково быть новичком в школе?
— Но мы же учителя. Мы больше не дети.
Гарретт поднял палец.
— У Коннора есть теория на этот счет. Однажды он сказал мне, что учителя, живущие по школьному календарю — зимние каникулы, весенние каникулы, летние каникулы — никогда по-настоящему не покидали среднюю школу. Добавь к этому тот факт, что мы заперты в этом здании с тысячей подростков, и мы впитываем их энергию и черты характера — он считает, что наш мозг все еще частично застрял в подростковом возрасте. Что все мы по-прежнему подростки, просто ходим во взрослых телах, — Гарретт пожимает плечами, — что-то вроде "Похитителей тел", — он осматривает комнату, бросая взгляд на Келли и нескольких других учителей, — это многое бы объяснило.
Подождите. Подождите… на что, черт возьми, я подписалась?
Прежде чем я успеваю оспорить его теорию, мисс Маккарти идет по главному проходу, хлопая в ладоши.
— Давайте начнем, народ. Все садитесь.
Раздается шарканье и приглушенный шепот, затем все рассаживаются и обращают свое внимание на мисс МакКарти, стоящую перед сценой, а миссис Кокаберроу склоняет голову позади нее, как боязливая тень.
— С возвращением. Надеюсь, у вас у всех было приятное лето, — говорит она таким тоном, который показывает, что ей совершенно безразлично, было ли наше лето приятным или нет.
— Я бы хотела поприветствовать Кэлли Карпентер в Лейксайде — она берет на себя ведение театральных классов вместо Джули Шрайвер.
Мисс Маккарти просит меня встать, и я встаю, выпрямляюсь и улыбаюсь, чувствуя на себе тяжесть пятидесяти оценивающих взглядов.
— Привет, Кэлли, — бормочут в унисон некоторые в толпе, звучащей как группа без энтузиазма на собрании анонимных алкоголиков.
Кокаберроу передает МакКарти папку, и она протягивает ее мне.
— Кэлли, вот списки твоих классов на этот год, — она обращается к остальным в комнате: — Остальные должны были получить свои списки на прошлой неделе. Проверьте свою электронную почту.
Я подхожу и беру папку, затем возвращаюсь на свое место, пока мисс МакКарти рассказывает об изменениях в правилах парковки.
Гарретт опирается на мое плечо, а Дин прижимается ко мне сзади.
— Кого ты получила, кого ты получила?
И у меня дежавю — образ наших пятнадцатилетних "я", сравнивающих расписания второго курса. Прямо в этой комнате.
 
Гарретт смотрит на список и гримасничает.
— Тяжелый случай.
Дин качает головой.
— О, девочка.
Я смотрю туда-сюда между ними.
— Что? Что не так?
— Это Т и П на все сто, — говорит Дин.
— Т и П?
— Тупые и плохие, — объясняет Гарретт. — Видишь ли, некоторые дети тупые, а не умные, что бы ты ни делал.
— Господи, Гарретт, ты же учитель.
— Я честен. И не имею в виду, что это дерьмово. Мой отец не ходил в колледж — он был электриком. Миру нужны электрики, трубоукладчики, мусорщики и копатели канав. Ничего плохого в этом нет.
— Ладно, это Т. А что насчет П?
— Некоторые дети плохие. Они могут быть умными, у них может быть потенциал, но они все равно плохие. Им нравится быть плохими. Большая заноза в заднице, и не в веселом смысле.
— Эй! Вы трое сзади! — кричит МакКарти. — Мне нужно вас разделить?
И дежавю повторяется.
Я качаю головой.
— Нет, — говорит Гарретт.
— Извините, мисс Маккарти, — говорит Дин, откидываясь на спинку кресла. — Мы будем вести себя хорошо. Пожалуйста, продолжайте.
МакКарти сужает глаза до щелок и указывает на них двумя пальцами, а затем направляет те же пальцы обратно на нас.
И, Господи, если я не чувствую, что она может назначить нам наказание.
Настоящее веселье начинается, когда мисс Маккарти начинает говорить о дресс-коде для учеников. И рыжеволосая женщина поднимает руку к потолку.
— Это Меркл, — шепчет Гарретт мне на ухо, от чего у меня по коже бегут восхитительные мурашки, — учительница рисования.
— Мисс Меркл? — спрашивает МакКарти.
— Будем ли мы добавлять предметы с символикой ВАБВ (Вернём Америке былое величие) к запрещенной одежде в этом году?
Прежде чем Маккарти успевает ответить, квадратноголовый, глубокоголосый мужчина в бейсбольной кепке США спрашивает:
— Зачем нам запрещать одежду ВАБВ?
— Джерри Дорфман, — снова шепчет Гарретт. И я почти чувствую его губы напротив моего уха. Автоматически моя шея выгибается ближе к нему. — Советник по профориентации и помощник футбольного тренера.
Меркл смотрит через проход на Дорфмана.
— Потому что это оскорбительно.
Дорфман насмехается.
— В футболке ВАБВ нет ничего откровенно оскорбительного.
— В белом капюшоне тоже нет ничего откровенно оскорбительного, но все равно было бы плохой идеей позволять ученикам ходить в нем, — парирует Меркл.
— Кто-нибудь говорил тебе, что ты бредишь?
— Засунь это себе в задницу, Джерри.
— Хватит, вы двое! — Маккарти движется по проходу между ними. — Никаких разговоров о засовывании чего бы то ни было в задницы! Не как в прошлом году.
Мисс МакКарти делает глубокий, успокаивающий вдох. И мне кажется, что она считает до десяти.
— Одежда ВАБВ не будет запрещена — это банка с червями, которую я не хочу открывать.
Меркл показывает Джерри палец за спиной Маккарти. Затем он отвечает ей тем же.
И я чувствую, что нахожусь в сумеречной зоне.
— Кстати, об одежде, — с британским акцентом обращается к нам более молодой светловолосый мужчина в сером костюме-тройке, — не мог бы кто-нибудь посоветовать этим парням подтянуть брюки? Если я мельком увижу еще одни трусы от Кельвина Кляйна, мне станет плохо.
— Питер Дювейл, претенциозный засранец. Преподает английский, — говорит Гарретт, и я чувствую его дыхание на своей шее. Восхитительное тепло разворачивается низко и глубоко в моем животе.
— Господи Иисусе, Дювейл, у меня слишком сильное похмелье, чтобы слушать сегодня твой дерьмовый британский акцент. Пожалуйста, заткнись к черту.
— Марк Адамс, — тихо шепчет Гарретт, — физрук, только что из колледжа. Только не называй его физруком — он оскорбится. Теперь они учителя физического воспитания.