Полуночная тень

Голова волчонка протиснулась в лаз, чему он несказанно обрадовался, но к нескончаемым бедам добавилась ещё одна – он застрял. Дальше тело в лаз не пролезало, а голова не доставалась обратно. Начиная паниковать, что так и подохнет в шаге от спасения, волчонок стал исходить подобием пены, с остервенением пытаясь протиснуться в дыру или вытащить голову. Гнилая доска поддалась упорству юного оборотня и пропустила его в спасительное подполье.
Огонь в доме озарял подпол кровавым светом смерти, во многих местах зияли сквозные дыры, в других чёрные доски над головой тлели красными червяками, а между ними пробивалось зарево пожара. От земли исходила прохлада, совсем капельку остужая воздух, но этого хватило, чтобы немного оклематься. Дым и вонь пробивались сюда, но всё же перемешивались с затхлостью и становились не такими концентрированными и удушающими. Вот только воздуха здесь оставалось мало, щенок задыхался, он поймал себя на том, что как бы много не вдыхал, не мог надышаться. Новая волна паники поднялась в зверёныше – он залез не в спасительный подпол, а в свою могилу.
Угроза жизни заставила мозг работать активней. Волчонок ползал на брюхе, передвигаясь в узком пространстве подпола между прохладной землёй и неистово обжигающими досками, он искал выход, глоток воздуха, хоть что-то, что может спасти его. Если он не найдёт дыру, то задохнётся.
Найти дыру на улицу, когда кругом бушевал огонь, оказалось непосильной задачей. Щенок закрыл глаза, болевшие так, словно в них насыпали песка и стекла, он положился на нос, но тут раздался сверху грохот, словно небо упало на землю. Земля под ногами задрожала, волчонок сравнялся с землёй, высунув язык, он часто дышал, но не мог надышаться.
Через некоторое время грохот возобновился, часть пола, подточенная огнём, рухнула под тяжестью навалившейся крыши. Дым и жар наполнил подпол, вынудив щенка шевелиться. Почти теряя сознание от нехватки кислорода, ушедшего наверх кормить языки пламени, волчонок почувствовал лёгкое касание уличной, ночной прохлады. Дыра! Спасение! С новыми силами, взявшимися наверно по дарованию самой Персефоны, зверёныш добрался до источника воздуха, но снова угодил в ловушку.
Свобода была в одном шаге, волчонок мог дотронуться до неё, погладить лапой, но прыгнуть в свои объятия она не позволяла. Между булыжниками, на которых стояли стены дома, была щель, в которую мог пролезть лишь нос щенка. Сдвинуть валуны не смог бы и взрослый мужчина, волчонок даже не пытался. Он глотал воздух с улицы, положив голову на камень и пытаясь вжаться в узкую щель целиком. Лёжа животом на земле, щенок пытался рыть подкоп, но всё было тщетно. Раскопав небольшую лунку, он устроился в ней, засунув нос в щель между камней. Он бы не вырыл подкоп под валунами, слишком слаб и мал для этого. Оставалось только глотать воздух в щели и ждать конца.
Всё кругом горело: полыхали брёвна стен, от упавшей крыши, проломившей пол, в небо поднималось множество искр и тлеющего пепла, звёздами разукрашивая небеса, оставшиеся доски пола трещали, густой дым валил чёрным облаком. Какие-то мысли крутились в голове щенка, пока он лежал с закрытыми глазами и дышал воздухом с улицы, но потом его поглотил мрак и забытье.
 
Сирота
В себя волчонок пришёл, когда на спину ему упала тлеющая головешка. Он подпрыгнул на земле, ударился спиной о чёрный обуглившийся пол, который тоже посыпался горящими углями ему на голову. Жар стал терпимей, огонь вспыхивал на углях не часто. Щенок закашлялся и еле справился с собой, он подполз к дыре в полу там, где рухнула крыша, пробив половые доски, и выглянул.
Солнце уже встало, озаряя округу, чёрного от копоти зверёныша и выжженное пепелище. Брёвна стен не прогорели полностью, как и балки крыши, они повалились в разные стороны, напоминая не дом, а гнилые клыки страшного зверя.
Обратившись человеком, мальчик выкарабкался из дыры подпола и, ступая по пепелищу, выбрался из тлеющего дома. Он был таким голодным и уставшим, что не осталось сил даже вскрикивать, когда рукой опирался на недавно потухшие обугленные доски, обжигая кожу. Вокруг царил жар недавнего костра до небес, и только выбравшись на траву, ребёнок понял, что на дворе прохладно.
Он сидел на влажной от росы траве и смотрел на разрушенный пожаром дом, протирая сонные глаза, и размазывая грязь и пепел по лицу. Не осталось ничего. Лишь чёрная скала, когда-то служившая стеной дома и стоящие под страшными углами брёвна стен и крыши. Понадобится ни один пожар, чтобы они сгорели до основания.
Снова разразившись диким кашлем, мальчик встал и побрёл к бочке с водой. Опустив голову в бочонок, оборотень жадно пил воду, кашлял, пускал пузыри, умывался и снова пил. Утолив жажду, мальчик вспомнил о голоде. Он не ел со вчерашнего обеда.
С мыслями о еде пришли воспоминания о запахе жареного мяса, образ обгоревшего до костей тела, завёрнутого в ошмётки медвежьей шкуры. Где-то под завалом из наполовину сгоревших досок, лежало тело дяди. Мальчик подумал о том, что нужно проводить мёртвого в последний путь, но сил не было даже завыть, что Песнью Печали отпеть родную кровь.
Оборотней не хоронили в земле, их провожали в последний путь, по правилам клана к которому они относились: по воде, по огню, по ветру, по земле. Волков провожали по ветру. Тело дяди сгорело, осталось развеять пепел, но как найти в этом море пепла, тот, что остался от дяди. Мальчик не знал и решил оставить всё как есть. Ветер сам заберёт останки дяди и проводит в последний путь.
Оборотень выпил ещё воды, он словно не мог напиться, сколько бы не пил, в итоге обессиленный он упал на землю рядом с бочкой и уставился в пространство. Какое-то время мальчик сидел и отупело смотрел на пепелище. В голове звенела пустота. Не приходили на ум заветы дяди. Мальчик сидел и смотрел перед собой, осмотрел зажившие ладошки и ожоги на ногах. На оборотнях раны заживали на глазах, так что о болезненных ожогах напоминала лишь чешущаяся молодая кожа. Пустым взглядом рассматривая свою прожжённую, дырявую одежду, мальчик пытался справиться со всем навалившимся на него горем, которое даже не осознавал. Он сидел, пока живот не свело от голода, напоминая о самой главной на данный момент проблеме – пище.
Маленький оборотень на четвереньках пополз к огородику, нашёл тыкву, раздавленную сапогом стражника, но недалеко от этой росла вторая, целая, её они с дядей приберегли до Ёкайёру, праздника духов. Вспомнив, как они заботились о ней и поливали, мальчик обратился волчонком и зубами и когтями растерзал твёрдую кожуру. Он ел плод сырым, не чувствуя вкуса, желая набить живот хоть чем-нибудь. Следующей жертвой голода стала морковь, её мальчик выдирал из земли, наскоро отряхивал, обтирал от грязи в руках и ел прямо так. Челюсть устала жевать твёрдые овощи, но мальчик хватал всё, что мог. Хотелось мяса, но стоило подумать о нём, как тут же вспоминался обгорелый дядя и та жуткая вкусная вонь, тошнотворная и аппетитная сразу.
Силы потихоньку возвращались, а с ними заработал мозг, задаваясь новыми вопросами: что дальше, как здесь жить и стоит ли оставаться здесь, плохо ли он поступит, если уйдет, оставив сад и огородик? Оставаться рядом с пепелищем мальчик опасался – стражники могли вернуться и проверить, всех ли убили, всё ли догорело. Но куда он мог пойти? В деревне оборотень никого не знал, родственников у него не осталось, и идти не к кому.