Рэвин (ЛП)

Нэйт ведет дурацкую игру. Я искренне верю, что он думает, что, контролируя и перехитрив меня, он становится более могущественным. Постоянная боль, которую он причиняет, не делает его сильным, она делает его немощным и менее человечным. На каждую унцию господства он теряет каплю уважения… только Нэйт слишком слеп, чтобы это разглядеть. Думаю, если купаешься в грязи достаточно долго, то привыкаешь к мутной воде.
Если бы я знала, откуда взялось зло в его душе, возможно, я бы посочувствовала его гневу — его стремлению контролировать каждый аспект своей жизни и жизни вокруг него. Я ищу его музу, но не могу ее найти. Нет предательства. Никаких мучений. Никакого насилия. Нэйт просто сломан, дефектный кусок плоти… и крови… и костей.
Нэйт полностью завладел контролем надо мной, прежде чем я поняла, что произошло. Нэйт использовал меня. Он взял на себя каждую унцию боли и страха, которые у меня были, и легко манипулировал мной. Я была легкой возможностью для продолжения его карьеры. Я потеряла все кусочки Мэдоу Ларкин и стала Мэдоу Дженкинс, женой Нэйта. Жалкая жена Нэйта, которая носит фальшивую улыбку и подделки брендовых туфель. Подавленная жена Нэйта, которую видно, но редко слышно. Обманчивая жена Нэйта, которая скрывает все его маленькие грязные секреты, чтобы ее не побили.
Вот кем я стала.
И ненавижу свое новое «я».
Сумерки пробиваются сквозь окно нашей спальни, и мой разум, наконец, отказывается от борьбы. Я погружаюсь в сон довольная, обнаружив, что сегодня ночью избежала тяжелой руки Нэйта.
  
Глава 6
 
Парень с татуировками
 
— Мэтти, я знаю, что сегодня не среда… но тебе нужно прийти и забрать меня. Я задыхаюсь.
— Сейчас буду, певчая птичка.
Мэтти была моим единственным настоящим другом с тех пор, как умерла моя мама. Да что уж там, даже дольше. Мы были как стручок и горошинка с детского сада. Как и моя мама, она никогда не доверяла Нэйту. Я должна была прислушаться к ней. Должна была прислушаться к своей маме. Даже, несмотря на угрозы и манипуляции Нэйта, Мэтти никогда не отказывалась от нашей дружбы. Она просто не хочет проводить время в моем доме, и я ее не виню.
Я сосредотачиваю свое внимание на молодом человеке, сидящем напротив в переполненном кафе. Я его не знаю, но завидую ему. Он знает, кто он, и носит свою уверенность, как изношенные джинсы.
Приглушенный голос достигает моего слуха, но не делает паузы достаточно долго, чтобы я смогла впитать звук.
— Мэдоу? Мэдоу! — Мэтти драматизирует каждый слог, пытаясь привлечь мое внимание.
— Что? Извини.
Она прочищает горло, прежде чем ответить.
— Я сказала, а где на этой неделе Душеззила (прим.: использовано сочетание слов «душитель» и «Годзилла»)?
— Он в Пенсаколе на семинаре.
Километры между нами приносят мне покой, но я не могу побороть беспокойство, которое грохочет у меня внутри от того, что нахожусь на людях.
— Конечно, он там. — Она закатывает глаза. — Ковыряется пальцами ног в песке со своим стояком.
Она права. Я знаю, что она права. Но это не мешает ее словам причинить боль.
— Какая разница, Мэтти? Его здесь нет. Позволь мне притвориться, что у меня есть нормальная счастливая жизнь, пусть даже на несколько часов.
— Притвориться? Что за хрень? Ты со своей лучшей подругой в этом проклятом мире. Как ты можешь не быть счастливой, когда находишься рядом со мной? — дразнит она.
Я делаю глубокий вдох и впервые за сегодня смотрю ей в глаза.
— Не знаю. Может быть, потому что моя жизнь — отстой, и я ее ненавижу.
— Счастье — это выбор, певчая птичка.
Мой взгляд снова расфокусируется и опускается на белый стол под моим чаем. Я вытираю пальцем испарину со стекла.
— Хотелось бы, чтобы жизнь была такой же простой, как выбор. Иногда счастье нам не подвластно.
Мэтти снисходительно смотрит на меня.
— Мы многое не можем контролировать в жизни, но мы уверены, что можем контролировать свое счастье. Оставить эмоционального террориста. Почему ты остаешься? Я не понимаю.
 
— И никогда не будешь.
Взгляд в ее глазах слишком суров и заставляет меня снова обратить внимание на парня в другом конце зала. Он смотрит в мою сторону, но мне все равно. Он все равно смотрит сквозь меня.
— Видишь, я хочу его жизни, — киваю в его сторону.
Мэтти резко поворачивается, совсем не незаметно.
— Что? Парень в тату? Ты совсем спятила? Из всех людей на зеленой Божьей земле, зачем тебе его жизнь?
— Он знает, кто он такой и принимает себя таким, какой есть. Ему не нужно извиняться за свой выбор или сожалеть о своих решениях.
Она снова закатывает глаза, и я борюсь с желанием дать ей пощечину.
— Да неужели? Совершенно уверена, что когда он будет старым и седым, то может пожалеть о том, что относился к своему телу как к стене метро.
Я чувствую, как его темные глаза впиваются в мою кожу. Он знает, что мы говорим о нем, благодаря Мэтти.
— Я не согласна. Не думаю, что он когда-нибудь пожалеет о чернилах. Он живой холст, демонстрирующий свою страсть. Думаю, это прекрасно.
— Неважно. Творческие люди странные. Ты смотришь на все как на произведение искусства. Должно быть, мечтатели видят мир иначе, чем мы, реалисты. Не для меня — вот и все, что я хочу сказать.
Она встряхивает головой, словно это набросок и хочет очистить изображение.
— Итак, когда же сперма Сатаны вернется домой? Мы можем улизнуть и выпить сегодня вечером? Мы уже больше года никуда не ходили.
— Я хочу, но не могу. Он должен сегодня быть дома. У него пятичасовой рейс из Пенсаколы.
Я хмурюсь и смотрю на кусочек грязи под ногтем большого пальца.
— Ну, конечно, должен.
Она закатывает глаза — так предсказуемо, но продолжает:
— Знаешь, я тоже одинока. Хотела, чтобы у тебя был старший брат. Тогда я могла бы быть лучшей распутной подругой, которая начинает встречаться с твоим старшим братом за твоей спиной.
Я смеюсь.
— Извини, я не могу представить. Я бы просто возненавидела тебя за это, тогда ни у кого из нас не было бы друзей.
— Но оно того стоило, — хихикает она.
Мы доедаем наши салаты, и я чувствую, как хорошо выйти из «тюремного блока А» хотя бы на час. Я чувствую, что за мной наблюдают, и когда поднимаю взгляд, татуированный парень быстро отводит глаза. В нем есть что-то такое, словно маяк света, направленный в мою сторону. Я не могу объяснить это чувство, потому что никогда не испытывала его раньше. Если бы мне пришлось объяснить это ощущение, то оно похоже на надежду. Может быть, жизнь, в которую я заточена, не должна быть такой. Может быть, когда-нибудь я освобожусь от монстра. Но этот день будет не сегодня… не завтра… и даже не послезавтра.
— Мне, наверное, пора возвращаться. Нужно приготовить ужин до его прихода домой сегодня вечером.
— Почему? Хоть раз мы можем пойти куда-нибудь и нормально провести время без того, чтобы ты беспокоилась о том, что часы тикают? Клянусь, ты живешь как его собственность. Он контролирует каждый аспект твоей жизни, каждый чертов шаг. Каждое чертово решение. Ради Бога, Мэдоу. Ты должна уехать от него. Чем дольше ты остаешься, тем больше он высасывает из тебя жизнь. Он чертов вампир.
Следующий глоток воздуха дается ей с трудом, ее руки опускаются на стол, заставляя меня посмотреть на нее.
— Ты не можешь остаться с ним. Он зло. Останься со мной, — умоляет она.
— Ты знаешь, что я не могу этого сделать. Если уйду, то он не остановится, пока не выследит меня. Нэйт ясно дал понять, что я принадлежу ему. Я молюсь только о том, чтобы он влюбился в одну из своих красоток-дурочек и оставил меня в покое.
— Обратись в полицию, если он будет преследовать тебя. Получи охранный ордер. Чего бы это ни стоило — просто убирайся от него к черту, пока он тебя не убил.
Я разочарованно качаю головой. Как хочется насладиться часом свободы, вместо этого мое сердце колотится в груди и умоляет сбежать.