Чужой ребенок (СИ)

— Ань… Просто приведи его в полицию и оставь там, — перебивает меня Димка, делает паузу, а затем начинает говорить, серьезно и убедительно, — это не твое дело. Вообще не твое. В полиции решат, что с ним делать. Ты не можешь решать. Ты вообще никто для него. Как и он для тебя. Какого хрена ты лезешь в это все? Ань, я не узнаю тебя. Ты же всегда в стороне была от… всякого такого… 
Я молчу, удивленно таращась на него. Неужели не понял, что я сказала? Неужели не донесла? 
— Дим… — начинаю еще раз, медленно и спокойно, — я не могу его отвести в полицию просто… Он там будет в опасности, понимаешь? 
— Тебе какое дело? — перебивает он, — с ним пусть органы разбираются. Защищают…
— Да эти самые органы на него и охотятся, пойми! — повышаю я голос, — они его просто вывезут куда-нибудь, и…
Задыхаюсь, не желая даже в мыслях проговаривать, что могут сделать с ребенком те люди, что преследуют нас. 
— Значит, судьба его такая, — пожимает плечами Димка, — ты сделала все, что от тебя зависит…
— Дим… — когда я, наконец, полностью осознаю смысл его слов, то у самой слов нет. — Дим… Но это же ребенок…
Звучит невероятно жалко. Да и глупо. И бессмысленно, конечно. Зря вызвонила его. 
— Чужой ребенок, Ань, чужой, — говорит Димка, — тебе давно о своих пора думать, а не подтирать зад чужим. 
Я встаю, ощущая тошноту в горле, потому что в голову неожиданно приходит мысль, что у меня от него мог бы быть ребенок…
— Прощай, Дим. 
— Ань! Ну, Ань! Ну, глупо же! 
Он идет за мной, пытается открыть дверь, поухаживать, но мне неприятно находиться с ним рядом, и чтоб прикасался не хочу, а потому отхожу на шаг, разворачиваюсь и топаю к остановке. 
— Ань, не дури! — Димка хватает меня за локоть, разворачивает к себе, — я понимаю, что выгляжу скотом на фоне тебя, такой благородной и правильной… Но я врач, Ань, я умею резать по живому, чтоб организм спасти…
— Ты не врач, Дим, — отвечаю я, дергаясь в его хватке, — ты… Ты… Ты просто тварь. Тебя нельзя пускать к живым людям, Дим. 
Он бледнеет, сжимает губы и сильно дергает меня на себя так, что невольно впечатываюсь в его грудь подбородком. Смотрит жестко, и этот взгляд до того не похож на привычного мне Димку, словно подменили его. Словно парня, с которым я общалась, которого любила, в конце концов, сожрал монстр, и теперь именно он глядит на меня. 
— Хорошие слова, Аня, — говорит он, — правильные… Я их не забуду. 
— Я надеюсь, что не забудешь, — отвечаю я, — а теперь пусти, противно. 
— Противно? С каких пор я тебе противен? — он внезапно наклоняется и жестко вжимается в мой рот поцелуем. Я замираю на полсекунды от неожиданности, но затем, придя в себя, начинаю бешено отбиваться и, в итоге, вырываюсь. 
Вытираю губы, сплевываю на асфальт брезгливо. 
Димка смотрит на меня с тяжелой, жутковатой даже усмешкой:
— Знаешь… Мне надоело, Ань. Задрало тебя прикрывать постоянно, выручать… Я все ждал, что перебесишься и вернешься… 
— Я не просила!
— Попросишь…
— Перетопчешься!
Во рту невыносимо мерзко, и я, не выдержав, сплевываю еще раз. Разворачиваюсь и иду к подъезжающему на остановку троллейбусу. 
Димка кричит вслед:
— Посмотрим! 
Посмотрим…
Запрыгиваю в троллейбус и, не удержавшись, показываю провожающему меня взглядом Димке фигуру из трех пальцев в окно. 
Это по-детски, но ужасно хочется. 
Плюхаюсь на сиденье, вытираю опять губы, стремясь избавиться от привкуса его поцелуя. И старательно не думаю о том, до какой степени была наивной дурой, до какой степени ошибалась. А еще пытаюсь унять холодный пот от мысли, что, если б не эта ситуация, то я бы так и осталась в неведении, какая тварь работает рядом со мной, и , возможно, когда-нибудь, в тяжелую смену, от отчаяния и повелась бы на его слова, руки и взгляды… 
Сразу же начинает тошнить от одного только предположения, что такое могло быть, и я спешно перестаю думать и представлять и принимаюсь усиленно пялиться в окно. 
Надо придумать другой план. 
И, наверно, уже без надежд на помощь и участие в спасательной операции мужчин. Любых. 
 
Как-то не складывается с защитниками у нас…
Ну и ладно. Сами разберемся, не беспомощные. 
  
Глава 27
 
— Очень вкусно, Вань, — я с удовольствием доедаю суп и, не удержавшись, кладу себе еще черпак, — просто очень!
— Да ладно, — смущается мой маленький хозяйственный мужчина, — делов-то… Картошка, морковь и тушенка… Я завтра еще пожарю вот…
— А я совсем не умела готовить раньше, — вздыхаю я, — пока с бабушкой и дедом жила, все они готовили, а потом в детдоме и не приходилось, вообще отвыкла… Когда одна жить начала, даже чайник на плиту не могла поставить, представь? Не знала, с какой стороны к газовой колонке подходить… Потом только научилась…
— Плохо в детдоме было? — тихо спрашивает Ванька, и я поспешно кусаю себя за язык, досадуя, что разговорилась не по делу. 
Но на вопрос надо отвечать, и я отвечаю максимально честно:
— Плохо, Вань. Я же не из неблагополучной семьи туда попала, а от деда с бабкой… Они меня любили… Мне было непросто… Но ничего, потом привыкла…
— А… мама? — его голос не дрожит, но заминка слышна ясно. 
— Мама… — я медлю тоже, пытаясь сформулировать в голове то, что уже давно для себя решила. И чем ни с кем никогда не делилась. — Они много пили… Я их с отцом не помню практически… Так что… 
Ванька сопит, вяло терзает кусок хлеба пальцами, и я поспешно сворачиваю тему:
— Давай посуду мыть, а потом я буду думать, как к Иванычу попасть…
Ванька с воодушевлением кивает, и мы принимаемся греть воду, чтоб помыть посуду. 
Я обдумываю, каким образом попасть на территорию больницы, чтоб не засветиться. В принципе, ничего сложного, Ваньку оставлю или здесь, или возьму с собой… Второй вариант лучше, потому что на глазах будет парень, хоть какой-то контроль. А это важно, потому что шустрый он чрезмерно. Я и без того, пока ехала обратно с неудачной встречи с Димкой, места себе не находила, боясь увидеть по возвращении пустой домик. Ванька же малоуправляемый настолько, что можно ожидать любого развития событий… 
Но Ванька, насупленный, словно воробышек в мороз, спокойно дожидался меня на крыльце домика. Оценил буквально в один взгляд мой внешний вид, кивнул каким-то своим мыслям и молча ушел в кухню. 
Я прошла за ним, увидела на плите суп, горячий чайник, чистоту вокруг и все оставшееся время немного наигранно и громко восхищалась Ванькиной хозяйственностью, чуть-чуть подлизываясь к сурово хмурящемуся мальчишке, пока он, наконец, не оттаял. 
Про результаты моей встречи вопросов не было задано, и я в очередной раз поразилась его проницательности. 
Пока ели, в голове по чуть-чуть сформировался план действий… И вот теперь надо его потихоньку реализовывать. 
Я заканчиваю вытирать посуду, когда Ванька, отлучившийся по нужным делам на улицу, забегает обратно с дикими глазами и перекошенным лицом. 
— Анька! Там! Там эти! 
Я еле удерживаю тарелку в руках, ставлю ее на стол и, внутренне обмирая, выглядываю в окно кухоньки, как раз выходящее на ворота. 
И едва сдерживаю дрожь в пальцах, потому что у калитки стоит тот самый черный внедорожник, что преследовал нас у дома Ваньки! 
Словно в слоу мо вижу, как открываются двери, синхронно так, красиво, как в фильме про бандитов, и из машины выскакивают два уже знакомых мне мужика…
Сердце замирает, я нелепо оглядываюсь по сторонам, не понимая, что делать дальше: прятаться? Где? Бежать? Куда? Дверь тут одна, окна два… И оба выходят на ворота! Нас будет видно! 
— Анька! Ань! Че делать? 
Ванькин напуганный голос приводит меня в чувство мгновенно, я бегу к двери, закрываю ее на замок, прекрасно понимая, что хлипкое полотно не задержит двоих здоровенных мужиков. 
Но хоть что-то! Хоть минуту… 
Хватаю телефон, кидаю Ваньке: