Здесь обитают призраки

Я потянулась к двери и за спиною услышала голос, полный печали и раскаяния:
— Вы, вероятно, полагаете меня ужасным человеком. Поскольку я их бросила.
Я обернулась и покачала головой.
— Вы поступили так, как требовала ваша натура, — с улыбкой сказала я. — А мне надлежит прислушаться к своей. Прощайте, мисс Беннет.
— Прощайте, мисс Кейн, — отвечала она. — И удачи вам.
В Годлин-холл я вернулась поздно. Состав задержался в Лондоне, а затем еще раз под Мэннингтри. Путешествие вышло неуютное. Немолодой мужчина, сидевший напротив, завел со мною непрошеный флирт — решительно непознанное мною переживание, от коего в иной день я бы, вероятно, получила немало удовольствия; ныне об удовольствии речи не шло, я вынуждена была пересесть, однако мне вновь не повезло, ибо очутилась я подле пожилой дамы, каковая желала безотлагательно попотчевать меня историей о том, сколь жестоки с нею ее дочь и зять, как они не дозволяют ей видеться с внуками, и вообще оба они — люди никуда не годные, а посему она непременно вычеркнет их из завещания.
Мэдж Токсли привезла детей в Годлин-холл, дабы они легли спать в родном доме; узрев меня, она вздохнула с облегчением, тотчас приказала подать коляску и укатила по дорожке с невероятной прытью. Поднимаясь по лестнице, я молила небеса даровать мне безмятежный ночной сон, дабы назавтра я восстала с новыми силами, готовая лицом к лицу столкнуться с любой бедою. Остановившись на площадке этажом ниже своей спальни, я с удивлением расслышала голоса за дверью Юстаса. Я глянула на часы: за полночь — детям давным-давно пора спать. Я миновала коридор, приблизилась к двери и прижалась ухом к филенке. Разобрать слова было затруднительно, но вскоре слух приспособился, и я расслышала тихие слова Юстаса.
— А вдруг она не вернется? — спрашивал он.
— Она вернется, — отвечали ему — не Изабелла, вопреки моим ожиданиям, но некто старше, взрослее; мужской голос.
— Я не хочу, чтоб она тоже нас бросила, — сказал Юстас.
— Она не бросит, — пообещали ему, но тут я распахнула дверь и вошла.
Лишь одинокая свеча на тумбочке у постели освещала спальню Юстаса и его самого. В ночной сорочке он был бледен, как белый снег. Я огляделась. Он был один.
— С кем ты разговаривал? — спросила я, кинувшись к нему, схватив его за плечи. Затем повторила громче: — С кем ты говорил, Юстас?
Он испуганно вскрикнул, но, как я его ни любила, с меня довольно было глупостей; я не отступлюсь.
— С кем ты разговаривал? — закричала я, и он сдался:
— Со стариком.
От ярости я чуть не разрыдалась.
— Тут нет никакого старика! — вскричала я. Я отпустила Юстаса, развернулась вокруг своей оси и вновь вперила взгляд в мальчика: — Здесь никого нет.
— Он у вас за спиною, — сказал Юстас, и я снова обернулась. Сердце мое заколотилось отчаянно, однако нет — позади меня никого не было.
— Почему я его не вижу? — закричала я. — Почему ты видишь, а я не вижу?
— Он уже вышел, — тихо сказал Юстас, заползая под одеяло. — Но он в доме. Он говорит, что не уйдет, сколько бы она его ни гнала. Пока вы здесь, он не уйдет туда, куда ему надлежит уйти.
  
Глава двадцатая
 
— Призрак? — с улыбкой переспросил преподобный Диаконз, очевидно заподозрив, что я над ним насмехаюсь.
— Я сознаю, сколь это нелепо, — сказала я. — Однако у меня нет сомнений.
Он покачал головой и указал на скамью по левую руку от прохода — скамью семейства Уэстерли, где мы с детьми сидели по воскресеньям. На латунной табличке в углу было выгравировано имя давнего предка Уэстерли, годы его рождения и смерти. Семнадцатый век. Значит, история их длится по меньшей мере с тех времен.
— Милая девушка, — промолвил викарий, присев в некоем отдалении от меня. — Что за фантазии.
— Отчего же фантазии, преподобный? Помните, как писал Шекспир? И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости.  [34]
— Шекспир трудился на забаву публике, — возразил он. — Он был просто-напросто сочинитель. Да, в одной его пьесе на крепостной стене появляется призрак, указующий на своего убийцу и призывающий к отмщению. Или же призрак является на пир и настигает своего погубителя сам. Все это выдумано, дабы пощекотать нервы и пробудить дрожь в платежеспособных зрителях. В подлинной жизни, мисс Кейн, призраки, боюсь, весьма переоценены. Им место лишь в беллетристических сочинениях и эксцентрических умах.
 
— Еще недавно люди вашего сорта почитали истинными ведьм и предрассудки, — заметила я.
— Средневековье, — отмахнулся он. — На дворе тысяча восемьсот шестьдесят седьмой год. Церковь с тех пор далеко ушла.
— Женщин топили по подозрению в ведьмовстве, — горько промолвила я. — Утопление их доказывало невиновность, однако жизни они все равно лишались. А если выживали, сие доказывало их вину, и тогда их сжигали на костре. Как бы то ни было, их убивали. Исключительно женщин, разумеется. Не мужчин. И ни единая душа не подвергала сомнению подобные верования. А вы попрекаете меня фантазерством. Вы вправду не постигаете противоречия?
— Мисс Кейн, современную Церковь нельзя призывать к ответу за предрассудки прошлого.
Я вздохнула. Похоже, я сюда явилась втуне, но положение мое было безвыходно, и я надеялась, что на помощь мне придет викарий. Говоря по чести, я никогда не была особо верующей. Я, конечно, соблюдала посты и праздники, а по воскресеньям посещала службы. Но, к стыду моему, я была одной из тех заблудших душ, чьи мысли где-то витают во время проповеди и кто постоянно отвлекается при чтении Писания. Я обратилась за помощью к Христу лишь в критическую минуту — и что же я за человек, в таком случае? А Церковь, когда я пришла за утешением, лишь рассмеялась мне в лицо, — и в таком случае, что же это за Церковь?
— Наши познания о мире весьма скудны, — продолжала я; он напрасно полагает меня истеричкою. — Мы не знаем, откуда появились и куда уйдем после кончины. Отчего мы так уверены, будто не существует на свете потерянных душ, не живых и не мертвых? Отчего вы так убеждены, что это вздор?
— Налицо итог проживания в Годлин-холле, — заметил он. — Разум ваш готов обманываться, ибо история особняка полна несчастий.
— Да что вы знаете о Годлин-холле? — возмутилась я. — Когда вы в последний раз там бывали?
— Вы весьма воинственны, мисс Кейн, — отвечал он, и я уловила в его голосе с трудом скрываемый гнев. — И совершенно напрасно, должен вам сказать. Вероятно, вы об этом не осведомлены, однако я навещал мистера Уэстерли. — Я удивленно вскинула брови, и в ответ на мое невысказанное сомнение он кивнул: — Именно так, уверяю вас. Вскоре по его возвращении в поместье. И потом еще раз-другой. Бедняга в столь плачевном состоянии, что невозможно спокойно смотреть. Вероятно, вы его тоже видели?
— Видела, — подтвердила я.
— И не исключаете ли вы, мисс Кейн, что зрелище сего злосчастного представителя рода человеческого и знание о том, что довело его до подобного состояния, отчасти подействовали на ваше воображение?
— Не думаю, — отвечала я; мне его снисходительности не требовалось. — Вы утверждаете, что видели его регулярно, а я взглянула лишь однажды. Отчего же столь прискорбным самообманом страдаю я, а не вы?
— Мисс Кейн, мне в самом деле необходимо вам отвечать?
— В самом деле.
Он вздохнул.
— Боюсь, вы укорите меня, однако станете ли вы спорить с тем, что ваша женская чувствительность…
— Умоляю вас, перестаньте! — перебила я, и голос мой эхом разнесся по церкви. На миг я зажмурилась, велела себе успокоиться; я сильно досадовала на викария — так дело не пойдет. — Не говорите, будто я впечатлительна, ибо принадлежу к женскому полу.
— Извольте, я ничего не скажу, — отвечал преподобный Диаконз. — Но возможно, в гипотезе этой вы обнаружите больше истины, нежели вам хотелось бы.
Вероятно, подумала я, следует сейчас же встать и уйти. Собственно говоря, что меня сюда привело? Все это вздор — все, что ни возьми. Эта церковь, этот алтарь, этот нелепый лицемерный человек в своем облачении. Пропитание, что дает ему приход, пока прочие голодают. Глупо надеяться, что он дарует мне утешение. Я мысленно собралась, готовясь отбыть с достоинством, но тут меня осенило.