Побег на войну

Прасковья и правда пристроилась впереди меня, иногда оглядывалась, взмахивая толстой косой. Справа и слева от нее шли «кавалеры» – Быков и Архипенко. Все соревновались, кто рассмешит дочку лесника сильнее. Не боевой отряд, а… сельские гулянки. Гармони не хватает.
– Тише ты! Хорошая девушка. Нам бы пригодилась. Санитарка все равно нужна.
– Похоронку отцу сам писать будешь?
– Вот же язва!
Я прибавил шаг, догнал головной дозор. Ильяз с Махно взобрались на пригорок. Остановились.
– Дивись, командир. Село. И ни одного огонька.
Деревня впереди, действительно, как вымерла.
– Идите вперед, – приказал я. – Махно, ты главный. Разведайте все. Если что, подайте сигнал фонариком. Две вспышки – все спокойно. Одна – в селе немцы.
Головной дозор уходит, мы готовим оружие. Все выглядит подозрительно. Наконец на околицу выходит Ильяз, дает две вспышки. Ярко светит луна, мы по серебряной дорожке входим в деревню. Там стоит оглушающая тишина. Никаких признаков жизни: ни дымка над крышами, ни один пес не взгавкнет. В снегу на улице разбросан домашний скарб – черный ватник, рушник, ярко расшитый жар-птицами, кастрюля. Наконец появляется живность – серая кошка испуганно перебегает переулок.
Улица сворачивает влево. Огибаем белую хату и замираем. Впереди – пепелище, несколько полностью сгоревших домов, лишь обожженные пожаром печные трубы возвышаются среди головешек. У покосившегося штакетника валяются пять трупов.
Первым отмирает майор:
– Бить сволочей! Жечь, а пепел раскидывать по ветру!
– Тихо! – Я вижу сгорбленную фигуру, что двигается к нам по улице, обходя трупы.
– Грачев, ты? – выходит вперед лесник, приглядывается.
Лысый мужчина с седой бородой бредет, опираясь на клюку.
– Я, Егор, я.
– Что?! Доигрался с немцами? – Лесник подскочил к мужику, схватил того за грудки. Женщины ахнули, майор с капитаном бросились разнимать.
– Вот, смотри, товарищ Петр, на предателя! Ставь его к стенке, сей же час ставь!
– Да в чем дело-то?
– Его фашисты старостой назначили. В Чернигов ездил, выбивал себе должность! – Лесник легко скинул с себя руки майора и нагнул старика к трупам. – На, смотри!
С большим трудом мы оторвали Егора Семеновича от Грачева. Он все кричал, брызгал слюной… На шум появились люди. Жители Подгорного собирались медленно, осторожно выходя из уцелевших хат. Кто-то нес керосиновую лампу, в тусклом свете я разглядел глаза Грачева – потускневшие, безжизненные.
– Приехали утром. На рукавах – черепа, кости… – Староста встал коленями в снежную кашу. – Где, спрашивают, ваши комсомольцы. Я им говорю: нет никого, на фронт все ушли. Но они знали, что у Фроськи прячутся в подполе трое ребят. Похватали, увезли в Чернигов. И сразу начали жечь. Фроська кинулась к ним, так они ее первой… – Грачев кивнул на женский труп. – И сразу вдоль улицы стрелять начали без разбора.
Женщины в толпе принялись плакать, кто-то выкрикнул:
– За що вони так? Як нелюди, без розбору, без суду. Де ж кінець цьому?
– А вы где были?! – Какая-то старуха вышла из толпы. – Защитнички!
– Иди сюда! – Лесник схватил дочку за косу, подвел ее к пепелищу. – Еще хочешь в партизаны?
– Хочу! – Прасковья принялась вырываться, но бесполезно. Пришлось опять нам вмешаться.
– Фашисты взяли Курск, – опять раздались крики из толпы. – Уже на подступах к Москве.
– Вояки!
– Тихо, товарищи! – рявкнул я. – Враг силен, но Наполеон и Москву брал. Мы тоже сражаемся. Знаете ли вы, что в прошлом месяце подпольщики убили в Киеве самого Гиммлера, заместителя Гитлера? По-ихнему – рейхсфюрера!
– А по-нашему?
Я задумался, подбирая правильно звание.
– Генерал-фельдмаршал. Глава всех эсэсовцев.
– Тех, что у нас тут жгли?
– Да! Поэтому и лютует немец. Война-то идет не так, как задумано. Гибнут их вожди. Слово вам даю, мы заставим фашистов кровью умыться! Павел Никанорович, – я повернулся к капитану, – покажи.
Закуска вышел вперед, кинул на снег немецкий МГ, шинели. Парочка была довольно качественно продырявлена.
– Видите? Мы деремся с врагом, не сдаемся. И вы не должны! Слышите?
 
Меня услышали. Народ успокоился, старики из крепких взяли на руки трупы, унесли. Женщины дозакидали снегом дымящиеся головни.
Я же повернулся к Грачеву. Староста уже успел прийти в себя, стоя на коленях, мрачно на меня зыркал. Вокруг него стояла группа поддержки – несколько деревенских, в основном старухи в платках.
– Нет вины на Леониде, – заявила одна из них. – Він до кінця захищав Фроськиных…
– Сотрудничество с немцами – это преступление, – мрачно бросил майор, придерживая за рукав разгневанного лесника.
– Я людей сберегал! – завелся Грачев. – Сейчас наш народ, пусть хоть с винтовкой, хоть с автоматом, против немца – как моська против слона. Это вам не Гражданская, когда можно было колом от забора отбиваться. Надо выждать. Не лезть на рожон. Иначе вон, – староста кивнул на дымящиеся развалины. – Только смерть.
– Пошли, командир! – Базанов сплюнул в снег. – Толку не будет от этого разговора.
– К стенке тебя надо, – уже не так уверенно просипел Егор Семенович. – От таких, как ты, соглашателей – все зло…
Опять поднялся гам, старухи набросились на лесника, начали припоминать какие-то его прегрешения. Тот отбрехался, но уже вяло, без запала.
– Я иду с вами! – Прасковья подошла ко мне, тихо произнесла: – Даже не смейте отказывать мне, товарищ командир! Буду мстить за Подгорное, за весь наш советский народ.
– Иди домой, мстительница… – Я устало вздохнул.
Двигаться дальше или остаться на дневку в деревне? Каждый из вариантов был плох. Дневка грозила столкновением с карателями – кто-то же им сдал фроськиных комсомольцев? Но и бродить по местным перелескам лучше ночью или в сумерках – меньше шансов, что заметят.
– Сбегу! И догоню вас у Песков. Я тут все дороги знаю!
– Если сбежишь, – я наклонился ближе, – я тебя заставлю вшей у мужиков вычесывать! И не только на голове. Станешь вечной дежурной. В сортирах будешь убираться, слышишь?! Ты думаешь, с винтовкой по лесам будешь бегать? В немцев стрелять? Нет, готовить на весь отряд, обстирывать!
– Я готова. На все готова!
– У тебя в Подгорном был кто-то знакомый? – догадался я.
Прасковья побледнела.
– Неужели из комсомольцев?
Судя по выражению глаз – угадал. Кто-то, к кому девушка была явно неравнодушна. Лихорадочный румянец, дрожащие губы…
– Как его звали?
– Как и вас, Петр. Товарищ командир! Может, есть какая-то возможность выручить ребят?
– Штурмовать Чернигов? Вдесятером? С Яковом?
Я понял, что проговорился.
– С каким Яковом? Тот, что армянин? Чем он так важен?
– Забудь! Параска, ты хорошая девушка. Тебе жить и жить. У нас впереди только смерть. Вчера мы товарища хоронили. Пуля попала в сердце – и все. – Я ткнул пальцем под левую грудь дочки лесника. Та заалела. – И все. Нет человека. А ведь у него родители, семья… – Я кивнул в сторону Егора Семеновича, который уже закончил ругаться с бабками, помогал им растащить багром развалины дома.
– Иван Федорович! – повернулся я к майору. – Направь людей помочь подгоренцам. Наверное, на пепелище еще что-то можно спасти. Подполы смотрите, вдруг кто спрятался…
– Сделаем, товарищ командир. – Базанов махнул рукой, и «побединцы» пошли по улице. Остались только постовые на околице.
– Я все равно убегу, – упрямо мотнула головой Прасковья. – Буду сама мстить за Петра!
И что тут сделаешь? Я только тяжело вздохнул.
  
Глава 9
 
Как ни спешили, а пришлось заночевать в Подгорном. Все из-за проклятых завалов. Пока разбирали, то одному, то другому слышались голоса и звуки, раздающиеся снизу. Один раз я даже остановил работу после очередного «Точно вам говорю, стучали сейчас». В мертвой тишине, которую перебивало только чье-то покашливание и переступающие с ноги на ногу люди, никто ничего не услышал. Плюнув на все это, я скомандовал побыстрее заканчивать и не отвлекаться на ерунду.