Моя дурацкая гордость (СИ)

— Цветочки нюхать, — Гордей потрепал непонятливого Леху по волосам. — Такие дела. И в перерывах не таскается за мной, а еще не расспрашивает о мамаше с папашей.
— Неплохо, — одобрил я, поглядывая на часы. — Громко поет?
— Знал, что спросишь, — хмыкнул Псарь. — Не-а, пищит чего-то, когда кончает, а так тихая. Тебе бы понравилось, — он задумчиво посмотрел в окно на полную луну, — только я делиться не буду, чувак. Надеюсь, Хьюстон на нас не обидится, — мысли, наверное, смешались в его голове, как варенье и каша за завтраком.
— Да мне и не надо, — честно отозвался я и добавил: — Не обидится, мы же заранее договорились, что не придем. Хьюстон согласился ради такого дела.
— Скорее бы, — Гордей потер ладони в предвкушении, помолчал, будто колеблясь, но все же сказал: — Да знаю я, что тебе не надо, брат. Долго будешь дурака валять?
— Чего? — я сделал вид, что не понял, хотя на самом деле понял все отлично.
Псарь завел руки за голову и, хитро прищурившись, пояснил:
— Ну, Елизарова. Уколол бы ее уже, глядишь, отпустило бы.
Я молчал и пялился в окно.
— Чего ждать? Засоси ее где-нибудь после отбоя, присунь по-быстрому, учить тебя, что ли, надо?
Я продолжал молчать.
— Ведешь себя как лузер малолетний, стыдно людям в глаза смотреть, — Гордей, видно, рассчитывал, что шутливый тон превратит дерьмо в конфетку. Но дерьмо оставалось дерьмом. — Если не даст, мир не рухнет, мне вон тоже та птаха не дала, помнишь? Но Елизарова даст, точно даст, я такие вещи чую. Не тупи, Эмиссар, сиськи у нее что надо, тебе резину одолжить? Эй, я с тобой разговариваю.
— Двенадцать. Идем, — я проигнорировал Псаря и, надев Скрыт-медальон, вышел из спальни. За спиной кто-то фыркнул.
Я шел вперед, сверяясь с Поводырем: большинство студентов околачивались в общежитиях, только некоторые старосты шатались по пустынным коридорам. Профессора тупили по кабинетам, Цареградский расхаживал у себя.
— Все чисто. Прогноз, можешь начинать.
Леха кивнул и скрылся за потайной дверью.
  
Глава 4
 
Наш план заключался в том, чтобы посеять хаос по всей усадьбе. Запутать студентов и взбесить преподавателей. Давно мы не творили чего-то такого грандиозного, а злость на Елизарову и на проницательного Псаря только подстегивала.
— Эликсир у тебя? — Гордей повернулся ко мне, и ничего не оставалось, как через силу посмотреть ему в глаза.
— У меня, — я замешкался на пару секунд с ответом, но все же решил не делать из мухи слона. — На.
Закупоренный пузырек перекочевал в карман Псаря.
— Удачи, — пожелал я и протянул ему Скрыт-медальон.
— Не забудь перевести часы, — подмигнул Гордей и, сунув медальон за пазуху, предупредил: — Так, я пошел, до Туннеля отсюда ровно минута ходу, так что начинаем через шестьдесят секунд. Не забудь, мы должны сделать это одновременно.
В Туннеле, который мы с Псарем нашли еще на первом курсе, время шло в обратную сторону. Однажды мы прятались там от Уфимцева, когда шатались после отбоя, и Гордей от нечего делать нарезал круги по Туннелю, сколько хватало места. А я тем временем следил через замочную скважину, что творится снаружи. Увидел, как Уфимцев притормозил у поворота и попятился, быстрее и быстрее, темнота начала рассеиваться, в окно заглянуло солнце, несмотря на поздний час, зашумели голоса, задом наперед зашагали студенты. Я чуть не обосрался. Думал, глюки. Велел Псарю притормозить — и солнце остановилось вместе с ним, народ опомнился и пошел как надо, звуки из неясной какофонии превратились в привычный гул голосов.
Мы сообразили, что к чему, не сразу, но, покопавшись в книгах, выяснили, что это место описывали, по крайней мере, несколько раз разные авторы, начиная с семнадцатого века. Выходит, нам не показалось. Туннель правда обращал время вспять.
А я — собирался поступить так же, но понарошку.
— Иди уже, — я пихнул Гордея и, выждав ровно минуту, забормотал под нос формулы, за которые Селиверстов, описавшись от восторга, дал бы высший балл да пятьдесят очков награды.
 
В тот же миг стрелки всех часов, что были в усадьбе, быстро поползли вперед.
Когда я закончил, услышал за спиной шаги. Обделаться можно. Я вздрогнул и, черт побери, растерялся, увидев запыхавшегося Псаря.
— Ну, как прошло? — я порывисто обнял его и хлопнул по спине.
— Блестяще! Пока мы с тобой жрали — на глазах у всех преподов, разумеется, — я спокойно расхаживал вдоль их стола! — Гордей захлебывался от восторга. — Клянусь яйцами, Эмиссар, у нас стопроцентное алиби. Елизарова наверняка запомнила, что ты весь ужин ее донимал, а потом мы свалили, все трое, нигде не задерживаясь.
— Отлично, — я вздохнул полной грудью. — Теперь ждем новостей от Прогноза и переходим к главному.
— Ты часы перевел?
— А то. Через два часа подъем, — я радостно хлопнул Псаря по спине, с удовольствием помассировал себе шею и развернул Поводырь. — Прогноз возвращается.
— Хм, а народ не заподозрит неладное, когда увидит, что за окном темень? Этого мы не учли.
— Почему не учли? Я думал об этом. На дворе почти ноябрь, погода отвратная, в шесть утра еще кромешная тьма. Да и вряд ли кто-то спросонья допрет, что дело нечисто. Привет, Прогноз, доложи обстановку.
— Проверил всех, все крепко спят, — радостно сообщил Леха.
— Хорошо проверил?
— Ну, я стучал в дверь Разумовской, щекотал Селиверстову пятки, Тропинина и так храпела на всю усадьбу, а Залесский во сне пожелал кому-то спокойной ночи и повернулся на другой бок.
Мы с Гордеем переглянулись.
— Ну, пошли тогда, — Псарь вернул мне Скрыт-медальон.
— Отлично сработано, парни, — похвалил я и помахал стопкой исписанных листов.
Через три часа из спален начали выползать заспанные студенты. Кое-как передвигая ноги, они как зомби брели в Главный зал.
— Я совершенно не вы… вы… выспалась, — подавляя зевок, призналась Злата.
— Я тоже, — Елизарова потерла виски, — такое ощущение, что только легла — и уже вставать нужно.
— Чем это ты занималась всю ночь, Елизарова? — не удержался я.
— Не тем, о чем ты думаешь, — кисло отозвалась она и зевнула.
Псарь многозначительно хмыкнул, я сделал вид, что не слышал, памятуя о недавнем разговоре.
— Займись этим со мной, Елизарова, — просто сказал я без всяких намеков. Гордей был прав, хватит прикидываться тугодумом.
Елизарова покрутила пальцем у виска и вернулась к «Чародейскому Вестнику».
Я еще минуту, не отрываясь, ел ее глазами, а после поднялся с места. Пора начинать представление, раз Елизарова такая неразговорчивая.
— Кхм, прошу минуточку внимания, — громко прокричал я. — Госпожа Разумовская просила меня кое-что передать старостам! Подойдите сюда, господа, дамы…
Гордей важно кивал и подавал страницы, украшенные официальными печатями. Печати были нагло украдены из стола декана.
— По причине отсутствия некоторых преподавателей, в сегодняшнем расписании произошли серьезные изменения, просьба довести до сведения обучающихся…
— Что ты несешь, Исаев? — вскинулась Елизарова, покраснев от ярости, и мне до усрачки захотелось трахнуть ее прямо здесь, на столе. — Какие изменения? Куда делись преподаватели?
— Если ты внимательно читаешь эту газетку, — я кивком указал на «Вестник», — то заметила, что ситуация в магическом мире быстро выходит из-под контроля. Преподавателей вызвали на Магический Совет, чтобы проинструктировать насчет дополнительной защиты Виридара, — я говорил уверенно, и мне верили.
— Почему Разумовская передала информацию через тебя? Почему не через старост? — Елизарова зрила в корень, но у меня уже был готов ответ:
— Потому что старосты ночью дрыхнут. А я, когда пришло письмо из Совета, как раз объяснялся, почему шатался по Виридару после отбоя.
— Да ладно тебе, Ева, всем известно, что Исаев любимый ученик, — Челси выхватила у меня листок и проверила на свет, будто искала водяные знаки. — Подпись Разумовской, — почти разочарованно заключила она.