Изгнанник (СИ)

Габриэль остался стоять. Стоял, пока вагон не уехал. С трудом заставил себя посмотреть на рельсы, сам не зная, чего ожидать, но увидел, как одна половинка змеи хватает камушек, а хвост извивается сам по себе. Затем задняя половинка змея переместилась к передней, и они слились, не оставив шрама. Чак вернулся и положил камушек у ног Габриэля, вытянулся и доверчиво опустил голову на его мокрую туфлю.
Габриэль опустился на платформу. Попытался поднять камушек израненной грязной рукой и не смог. Но неподвижная от боли рука, что после попыток начертить руны вовсе одеревенела, позволила предположить, что может быть, дело в ранах, и поэтому руна света не разогнала лесной мрак? Но почему тогда свет загорелся на руне телепортации?
«Она получается легче остальных, для неё нужно меньше движений».
Чем точнее воспроизводилось волшебником руна, тем больше был шанс, что она сработает. Но подтвердить догадку он не смог: пальцы покрылись корками и не сгибались, и снова тревожить коросты Габриэль не решился. Отцу нельзя видеть его руки такими.
— У лекаря Новела есть мазь, малыш, — шепнул змею юноша и тихо добавил. — Прости меня.
Змей обвился вокруг хозяина, защищая его от ветра.
***
Лекарь Новел надевал на ночь треугольный колпак.
Маленький такой, синий с золотыми звёздочками. И кисточкой на конце. Новелу нравились стереотипные образы волшебников. Он часто бывал на Материке — посещал изгнанного туда племянника. Однажды Новел забрёл в магазин маскарадных костюмов. Там ему очень приглянулся наряд волшебника из сказок: покрывало вместо мантии, синее, в жёлтую звёздочку, накладная борода и колпак с кисточкой. Он тут же купил наряд себе, как сувенир. Он часто покупал себе что-то в тех землях. Вся его квартира была заставлена сувенирами. Обычными, вроде статуэток, книжек или шкатулок. И диковинками: средствами связи, вроде тэовских кристаллов, по которым можно связываться друг с другом и слышать голос, находясь в другом уголке мира. К сожалению, аппараты Материка не работали на волшебстве, а в Тэо не использовали электричество в целях сохранения экологии. Новел мечтал купить Материковое средство передвижения — не для поездок, а для коллекции. Вот только лекаря и так считали немного помешанным, да и автомобиль стоил огромных денег. А за хранение угрожающего экологии транспорта могли засудить. Поэтому мечта пока мечтой.
Ткань маскарадной мантии волшебника оказалась негодной, но Новел нашёл ей применение в виде скатерти, застелив ею стол с безделушками. Борода от костюма висела на стене масок — Новел посветил маскам целую стену, и его ничуть не смущало, как те таращатся пустыми глазницами. Если раньше он шутил о том, что хочет переоборудовать дом под музей и брать с посетителей деньги, то сейчас стал серьёзно об этом задумываться.
Спать в колпачке ему нравилось. Нравилось, как кисточка свешивается и щекочет лицо, напоминая о том, в скольких странах Материка ещё предстоит побывать.
Новел готовился ко сну и задувал свечи — их у него тоже было очень много, и они освещали его комнату вместо современных настенных факелов. Новел не признавал современные технологии и считал факелы транжирством волшебства.
В окно постучали.
Сперва Новел подумал, что это ветка дерева. Но под его окном не росло деревьев. Когда стук притворился, Новел замер, решив сделать вид, что его нет в комнате. Но стук был настойчив.
«Кого мне бояться, — подумал он. — У меня во дворе пять собак, они бы подняли шум, если бы почуяли незнакомца».
Помимо коллекционирования, Новел увлекался страшными сказками и легендами. Воображение его тут же нарисовало ужас, который готовилась преподнести ему ночь. Стараясь отогнать фантазийные образы о Бледном Лесном Духе, который смотрит в глаза и заманивает в лес, Новел шагнул к окну и распахнул шторы. Увидев бледного лесного духа, он отшатнулся и схватился за гигантский подсвечник — первое, что попалось под руку. Свечи заплакали воском на босые ноги. Дух за окном стоял неподвижно. У него было мертвенно-белое лицо в трупных пятнах и слипшиеся в грязные сосульки длинные белые волосы, из которых торчали веточки и листья. Дух поднял корявую чёрную руку и постучал запястьем, словно пальцы его не сгибались. На рукаве его грязных одежд мелькнуло изображение знакомого герба. Дух съел Манриоля! Ох, ото за глупости?
 
Новел выдохнул и вернул плачущий подсвечник в прежнее положение.
— Как ты меня напугал!
Таким грязным Габриэля никто никогда не видел. Никто никогда не видел даже пятнышка, даже складочки на его одеждах. Лицо юноши было в грязных пятнах, а из волос торчал лесной мусор. Худобу щёк подчёркивали темные следы, белые брови были неестественно белые, лицо покрывали мелкие царапины, словно он пробирался через колючий кустарник, и даже на губе запеклась кровь. Он смотрел исподлобья, и взгляд его парализовал, точно яд кобры. Новелу захотелось закрыть окно, задернуть шторы и улизнуть в кровать, такую спокойную, добрую, спасающую от нехороших взглядов.
«Спокойно, Новел, это просто немытый мальчик» — мысленно успокоил себя лекарь и открыл окно.
— Что случилось? Что-то с отцом?
Габриэль помотал головой. В волосах зашевелились веточки и листья.
— С ним всё хорошо, — его мягкий ласковый голос резонировал с тяжёлым испепеляющим взглядом. — Мне нужна ваша помощь.
Габриэль неторопливо стянул перчатки со странными железками, вшитыми в них, и Новел ужаснулся, увидев его покрасневшие, покрытые волдырями ладони и пальцы. С такими ранами юношу должна была мучать боль, но на его лице не мелькнуло и тени муки. Либо руки болели не так сильно, как Новел предположил, либо юноша был невероятно сдержан.
— Что случилось?
— Я гулял и упал в канаву, — без запинки произнёс сын знаменитого алхимика. — Вы не могли бы дать мне какую-нибудь мазь? Я уйду и не побеспокою вас.
— Зайди в дом. Раны нужно промыть.
Габриэль помотал головой. Ведь если бы он войдёт в дом, сработает сигнализация и Белый Шум. И если сейчас никто не догадывается о том, что он прячет змею, рано или поздно это узнают и свяжут с частыми «сбоями». Спасибо Чаку — это он нашёл лазейку, окно, которое не затрагивала система слежения.
— Я весь грязный и не хочу ничего испачкать.
— Глупости. Зайди, Жанна всё уберёт. Отец знает, где ты гуляешь?
— У вас милая шляпка.
— Спрашиваю ещё раз: отец знает?
В окно задувал прохладный ветер. Будучи в одной пижаме, Новел зябко поёжился.
— Нет. И я не хотел бы его расстроить. Вам ведь, как никому другому известно, что его не стоит лишний раз огорчать, разве нет? — Габриэль сделал акцент последнем слове и внимательно посмотрел в глаза, чуть приподняв подбородок.
В его тёмных глазах отразилась комната, освещённая десятками свеч и сонный небритый мужчина в колпачке со звёздочками. Лекарь молчал.
— Что ж, — Габриэль внезапно отвёл взгляд и печально поджал губы. — Видимо, я зря потревожил ваш сон. Я пойду и буду надеяться, что в раны не попала зараза. Иначе начнётся сепсис, а отец очень огорчится, если узнает. И умрёт раньше, чем через два года. Или сколько вы ему дали?
Одарив Новела прощальным и укоризненным взглядом, Габриэль развернулся, собираясь уйти.
— Стой!
Габриэль замер, но повернулся не сразу. Выждал несколько секунд, чтобы согнать улыбку. Прошептав благодарность, учтиво поклонился с коряво сложенными на груди руками.
— Я всего лишь не хочу наследить и нагрузить вашу жену уборкой, она наверняка сладко спит, — прошептал извиняющимся тоном не-волшебник и не поднял глаз, которых так старательно избегал Новел.
— Стой здесь, — хмурясь, махнул ему лекарь. — Сейчас всё принесу.
Ворча, Новел отправился за мазью и всем остальным, что понадобится для оказания помощи. Возвращаясь, он надеялся, что всё это ему привиделось, и огорчился, увидев жуткого юношу за окном. С противоположного конца комнаты он ещё сильнее походил на Бледного Лесного Духа.
Лекарь поставил миску с водой на подоконник, смочил в ней чистую тряпочку и попросил Габриэля опустить руки в воду. Пока он очищал его ладони от грязи, то и дело поглядывал на лицо, надеясь увидеть хоть какую-то эмоцию. Но лицо Габриэля было спокойным, ровным, а разум его блуждал где-то за пределами этого мира. Новел понял это по взгляду. Габриэль смотрел на миску с водой, но вместо неё наверное видел гулкую космическую глубину с цветными туманностями. Провалился внутрь себя, канул, как в омут.