Изгнанник (СИ)

Габриэль держал отца за рукав крепко, как в детстве, иначе просто потерял бы его и был бы затоптан и погребен под сырыми яйцами и лепестками.
— Жди, — приказал отец, пробираясь к киоску с пахлавой.
Габриэль тут же потерял его из вида и почувствовал ужас. Заметался, наткнулся на полную женщину, та что-то грозно ему сказала. Наступил на ногу толстому купцу, зацепился волосами за стенд с украшениями и едва не опрокинул его на себя. В волосах Габриэля путались лепестки, которыми обсыпали певицу, он поскользнулся на сыром яйце, в сумку с продуктами попал флажок от гирлянды. Косица отца мелькнула у киоска со сладостями. Их разделяла толпа, до отца было не добраться.
— Да что ж такое, не путайся под ногами!
Сгорбленная старуха пригрозила ему тростью, затем глянула, какой длины у Габриэля волосы, и сухо плюнула, пробурчав что-то о непочтении к уважаемым родителям.
Заметив, что у прилавка рыбы относительно безлюдно, Габриэль устремился туда. Торговец встретил его со скорченным от жалости лицом.
— Бедолага. Тяжело, да?..
Если бы глаза Габриэля могли посылать уничтожающие молнии, торговца бы пробило насквозь. И его пышные усы, и высокая шапка, и эта цветастая ряса с орнаментом превратились бы сперва в чёрную статую, которая потом осыпалась бы в кучку пепла — жуткая картинка промелькнула в глазах не-волшебника, но торговец ничего не заметил и продолжил цокать и качать головой. Он сказал, что Габриэль похож на Манриоля, спросил, не он ли сын известного алхимика, сказал, как ему жаль, что у Габриэля нет сил и он будет скоро изгнан.
— Вы что-то хотели? — любезно поинтересовался юноша.
Позади сновали люди, и никто не замечал пробудившегося тёмного пламени в чёрном взгляде, а невидимые молнии уже вырвались в физический мир, и хотя они не могли сжечь торговца, всё же напугали его. Торговец побледнел, и его пышные усы сникли.
— Долго до изгнания? — вежливо спросил он.
Большие чаны со льдом и рыбой сверкали на солнце.
Габриэль сам не понял, что сотворил, а когда понял, уже было поздно.
Брызги окатили толпу, кто-то пронзительно завизжал; намокли рукава и подол рясы. Габриэль ничуть не расстроился, когда сошло помутнение, и он увидел ледяное озеро, что растеклось под прилавком. Рассыпавшиеся кубики льда засверкали как драгоценные камни, живые рыбины барахтались на каменной кладке и хватали ртами воздух, мокрый и злой торговец сыпал проклятьями. Толпа замкнула их в полукруг, а Габриэль стоял, чувствуя под ногами сырость и лёд.
Он учтиво поклонился, и отравленная улыбка коснулась его тонких бескровных губ:
— Месяц, дорогой господин. Благодарю за заботу.
Из полукруга толпы его выдернула злая рука. Прямо за шкирку, и воротник врезался в горло. Отец ругался негромким, но очень злым голосом. Отблески льда и солнце выбеливали очки, и Габриэль не видел его глаз. Все таращились. Под ногами хлюпала вода. Габриэль думал о том, что теперь на горле останется след, похожий на красную нить. Отец схватил Габриэля за локоть и, спотыкающегося о сотворённый им хаос и полы собственного платья, подвёл к продавцу, подтолкнул в спину и приказал извиниться.
— И поцелуй ему руку.
В Тэо поцелуй руки кого-либо считался высшим проявлением уважения.
Габриэль не шелохнулся. Раймон нагнулся, отодвинул прядь волос, обнажая ухо дерзкого юноши, и обжёг его шёпотом:
— Не уедем, пока не извинишься.
Толпа затаила дыхание. Отец неровно дышал. Продавец выпятил подбородок, ожидая мольбы о прощении. Кажется даже его усы внимательно поднялись кверху и закрутились на кончиках. На губах Габриэля вновь проступила пренеприятнейшая улыбка.
— Прошу меня извинить, — он поклонился оскорбительно низко, затем потянулся, чтобы поцеловать продавцу руку, как и велел отец, но продавец спрятал руки за спину.
Раймон шепнул ругательство, вновь схватил Габриэля за шкирку, заставив его выпрямиться, так как дерзкий мальчишка всё ещё стоял в полупоклоне.
Раймону пришлось оплатить весь товар и моральный ущерб. Габриэль молча смотрел на отца из окна кареты. Половину дороги Раймон ругался. Потом искашлялся и отвернулся к окну. Габриэль даже не пытался притвориться, что чувствует себя виноватым.
 
После он весь день не выходил из комнаты. К нему стучалась Тина. Габриэль открыл дверь и встретил её таким взглядом, что Тина отпрянула и выронила поднос с ужином. Габриэль молча посмотрел на разлитый по полу суп и закрыл дверь.
  
Глава 3. Ночь Саламандра
 
Лунный свет лился в окна, рисуя серебряные прямоугольники на ковре. Габриэль шел по ним, стараясь не наступать на тени, пока в один миг все светлые прямоугольники не исчезли, словно кто-то выключил небо. В коридор хлынула темнота, и сциндапсусы на стенах стали похожими на паутину. Габриэль остановился и выглянул в окно. Небо было беззвёздным и чёрным. В селении вдалеке горели огни. Огни рассыпались по Долине и мерцали, их было больше, чем обычно. Ощутив запах гари, что просачивался сквозь закрытые ставни, и присмотревшись, Габриэль узнал в огнях костры. Костры мерцали вдоль тропинок и у беседок, под деревьями и на равнинах, возле домов, и заполняя всю Долину, на горизонте сливаясь во множество мерцающих точек. Вблизи подле некоторых костров можно было разглядеть палатки. Вокруг костров группками стояли люди, они смотрели в небо и чего-то ждали.
— Смотри, — Габриэль почувствовал, как к его плечу прикоснулась рука. Это была Тина. — Такое явление бывает раз в десять лет. Смотри внимательно.
Они стояли у окна и смотрели в небо. Люди на улице ждали, и Габриэль ждал, хотя не знал, чего именно. Когда снова возникнет призрак Материка? Когда звёзды спустятся на землю? Рука Тины лежали на его плече, а щёку щекотали её волосы.
— Вон там! — возбуждённо шепнула она.
Тусклый красный свет озарил темноту за окном. Вскоре он сделался ярче, и мир прояснился, будто обагрившись кровью. В чёрном-чёрном небе появилась красная точка. Она приближалась, и свет становился ярче. На ковре вновь стали проявляться светлые прямоугольники, только в этот раз цвет их был похожим на кровь. Красная точка стала крупнее, она медленно пересекала небо, оставляя огненный след. Люди у костров показывали в небо.
— Комета? — прошептал Габриэль. В каждом его глазу отражалось пылающее небесное тело и её развивающийся хвост, а бледное лицо озарили тёплые блики.
— Саламандр, — сказала Тина. — Один из четырёх духов-основателей Окинавы. Духи давно перестали показывать нам своё обличие, и только Саламандр каждые десять лет пролетает над нами. Говорят, в ночь его пришествия ритуалы особенно сильные.
Вглядевшись в пылающую точку, Габриэль разглядел, как ему показалось, два огромных крыла. Между тем мир прояснился, красный свет сменился оранжевым, похожим на свет камина.
— Почему он не подлетит поближе?
— Он же не хочет, чтобы всё сгорело.
— Красиво…
— Загадай желание.
— Не звезда же падает.
— Значит, есть шанс, что сбудется.
Не сводя глаз Саламандра, Габриэль мысленно проговорил желание и печально вздохнул. Небо стало оранжевым. Огненные блики танцевали на стенах домов, листьях, лице юноши, что с распахнутыми глазами смотрел в окно. Вторя огню, по Долине мерцали костры.
Габриэль слышал эту легенду. В ней рассказывалось, как четыре волшебника, повелители четырёх стихий, помогали Двуликой творить Окинаву. Каждый волшебник умел перевоплощаться в существо. Волшебник по имени Саламандр повелевал огнём и умел превращаться в дракона.
«Сегодня обязательно что-то произойдёт, — подумал Габриэль, не сводя глаз с Саламандра, медленно пересекающего ночное небо, — сегодня такая необыкновенная ночь!»
— Добрых снов, — произнесла над ухом Тина и ушла.
Ещё раз посмотрев на Саламандра, Габриэль побрёл к спальне, зная, что отец не ложится спать раньше полуночи. Светлые прямоугольники под ногами переливались красным, жёлтым и оранжевым, словно горели. Можно было подумать, что случился страшный пожар, вся Долина в огне и им грозит неминуемая гибель, но с улицы раздавались радостные возгласы и смех, а небо пересекал Саламандр. Наверное, он был огромным.